Время в долг - Владимир Казаков

– А знаете, Борис Николаевич, я всем девушкам говорил, что я летчик, именно летчик, не хуже Чкалова!

– И верили?

– Еще бы! А скажи – рабочий, не поверят!

– Пожалуй, не поверят.

– Ну и черт с ними! – Василий махнул рукой и уже скупо, с достоинством улыбнулся.

Это была улыбка снова нашедшего себя, поверившего в свои силы человека.

Романовский шел по Советской улице, поглядывая на номера, домов. Вот нужный номер. Открыв покосившуюся скрипучую калитку, вошел во двор. Дворик чистый, посыпанный песком, в середине большая клумба, засаженная красно-бархатными цветами. Вокруг нее разноцветные вкопанные ножками в землю, скамейки. На одной из них девочка.

– Ты не подскажешь, где квартира восемь?

Девочка указала кивком.

Романовский поднялся по шаткой деревянной лестнице на второй этаж. Постучался в обитую серенькой рогожкой дверь. Открыла женщина лет сорока. Черты лица мягкие, румяная, черная коса уложена на затылке. Испачканные мукой руки она держала перед собой, оберегая цветастый яркий сарафан. В комнате стоял запах свежеиспеченного хлеба.

– Добрый день! Вы Анна Родионовна?

– Да, я.

– Вы работали в дни войны на эвакопункте детприёмника?

Женщина непроизвольно поправила волосы, чуть выбелив их мукой.

– А в чем, собственно, дело?

– Извините за вторжение, Анна Родионовна. Меня направили из горотдела милиции. Да нет, ничего особенного! Только несколько вопросов в частном порядке. Давайте познакомимся: Романовский Борис Николаевич.

– Проходите в комнату.

Через несколько минут они пили чай с горячими пирожками и неторопливо беседовали.

– Да, Борис Николаевич, я хорошо помню то время. Разве можно забыть? Детей привозили в холодных вагонах и на открытых автомашинах. Они уже не плакали. Они выплакали все… Были, много было из Ленинграда. Без волнения мы на них не могли смотреть! Ужас!

– Как определяли имя, фамилию ребенка?

– Если группа доезжала без особых приключений, у сопровождающих были списки.

– А самые маленькие?

– Некоторым в одежду вшивались пластмассовые солдатские патрончики. В них все данные. У других бирочки на шее, на запястьях. Но попадались и безымянные. Ведь в такой ужасной дороге терялись не только бирочки…

– И много безымянных?

Анна Родионовна задумчиво помешала ложкой в стакане.

– Были! Особенно малыши. Не все даже помнили имя.

– В этих случаях…

– Мы придумывали сами.

– Не помните ли, как попал к вам Семен Пробкин?

– Вы его знаете? – вскинула густые брови Анна Родионовна. – Ах да, вы же говорили, что работаете в аэропорту. Вместе с Сеней?

– В одной эскадрилье.

– Сеня и еще Вася Туманов – мои любимчики. Особенно Вася. А Сеня ершистым рос мальчиком, непослушным. Зато за все время нашего знакомства ни разу не соврал! Вася, тот ласковый был, его все любили. Навещают они меня и сейчас, только Вася реже. Оба мои крестники. Это я дала Семену такую неблагозвучную фамилию. И теперь, когда он вырос, казню себя. – Анна Родионовна взглянула на Романовского виновато. – Но если бы его тяготило, он мог сменить… Правда?

– Значит, Пробкин – не настоящая фамилия Семена?

– Вот Вася совсем не говорил…

– Извините, меня интересует сейчас Семен.

– И имя, может быть, у него неточно… В тот вечер пришло несколько машин. Ребята дышали на ладан. Их нужно было поскорее пропустить через регистратуру, баню, накормить и уложить. Мы смертельно устали…

Романовский слушал не перебивая. Он представил плохо протопленную тесную комнату детского приемника. Наскоро помытые и накормленные дети подходят к сестре Анне и протягивают бирочки.

Сестра списывает с них данные в журнал.

Вводят мальчика лет трех-четырех. В руках у него ничего нет. Анне все понятно. Она уже знает историю автоколонны, перевозившей этих детей через Ладожское озеро. Две машины ушли под лед.

Немногих удалось спасти. И у этих немногих в глазенках непогасший страх. У некоторых провал памяти.

– Как тебя зовут? – спрашивает она мальчика.

– Се-а-ня, – кривит он обметанные лихорадкой, губенки.

– А как фамилия твоя, Сеня?

Мальчик молчит, угрюмо сверкая белками из-под белесых бровей.

– Говори, Сеня. Хочешь конфетку?

На ресничках у малыша закипают слезы.

– Зачем же плакать? Ведь ты мужчина! Вспомни, какая фамилия у твоей мамы? Как звали папу?

В это время в соседней комнате, где расположен хозяйственный склад, что-то тяжелое падает со стеллажей. Грохот. Зрачки мальчика мгновенно расширяются, он неожиданно закидывает стриженую голову, и полный ужаса крик встряхивает детприемник.

Его уносят. Анна устало опирается лбом на руки. Вводят другого малыша. Анна снова берется за перо, вздыхает, и на лист бумаги перед ней ложатся неровные буквы:

«Семен…»

Отчество приписывает свое: «Родионович…»

Потом, глянув на бутылку с чернилами, пишет фамилию: «Пробкин, год рождения 1940. Ленинград».

– Так что имя у него может быть не Семен, а Саня, Александр. Вот Васю записывала другая сестра. Он был весь прозрачный от голода и глазки светленькие. А на дворе туман стоял. Она и записала его Василием Тумановым.

Посидели молча: Анна Родионовна – обхватив ладонями стакан, Романовский – держа в руке ненадкусанный пирожок.

– Когда Семен уходил из детдома в ФЗО, ему дали медальон. Вот посмотрите. Не помните эту вещь?

По лицу Анны Родионовны Романовский понял, что она видит медальон впервые.

– Рюкзачки и мешочки детей в пути часто обезличивались. Но почти на всех вышивались инициалы. Может быть, медальон лежал в мешочке с инициалами, похожими на Сенины? Но это только мое предположение, а так, убейте, не помню. Прошло столько лет, человека забыть трудно, а вещи… Если они не указывали на фамилию ребенка, мы не обращали на них внимания… Хотите, покажу вам фотографию всей нашей группы перед выпуском в ФЗО?

Анна Родионовна достала из пузатого комода альбом и, полистав его, вынула большой групповой фотоснимок.

– Вот я! Вот Ава Поваров – кругленький был, как колобок, тоже где-то в авиации служит.

– Спасибо за рассказ, Анна Родионовна. Если вспомните еще что о Семене или встретите людей, помнящих его малышом, позвоните мне. Хорошо? – Романовский вырвал из записной книжки лист и написал номер телефона. – Не буду злоупотреблять вашим временем. О моем визите Семену пока не говорите. До свидания!

– Борис Николаевич! – уже на лестнице окликнула Анна Родионовна. – Вы точно уверены, что на медальоне фотография отца и сына?

– Абсолютно.

– Тогда возьмите нашу групповую фотографию – мальчики здесь довольно крупно! – и вместе с медальоном сдайте на экспертизу. В научно-техническом отделе милиции установят, идентичны ли портреты, независимо от возраста.