Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария

Не знала, о чем он думает сейчас, но знала, что доволен.

— Я рискну. Когда-нибудь…

Аня произнесла, моментально краснея, Корней перевел на нее сначала все тот же — стеклянный — взгляд. Потом хмыкнул.

— Рискни. Когда-нибудь. Если захочешь. Секс — это абсолютное поле для договоренностей. В нем нет места лишнему стыду. Если ты хочешь научиться получать от него удовольствие — тебе придется научиться говорить, что тебе его доставляет. Партнеру нужно знать. И чего хочет партнер тебе тоже нужно знать. Это значительно упрощает… Иначе ты лишаешь многого и себя, и дорогого тебе человека.

— А если мне… Стыдно? Мне все стыдно, если честно…

— Со временем это пройдет. Издержки воспитания, думаю. Ты не до конца осознаешь себя взрослым человеком. Но единственный верный способ борьбы со стыдом — делать. В нашем случае — хотя бы говорить. Если доверяешь. Если нет — то все бессмысленно.

— Тебе — очень. Очень доверяю…

Аня ответила горячо, обнимая руками бока, вжимаясь ухом в грудь. Туда, где размеренно бьется сердце. То, которое «из-за нее».

— Тогда не бойся. Говори. Чего хочешь, чего нет. Как нравится, как нет. Это не стыдно, это разумно. Лучше так, чем надеяться на догадливость.

— Но ты же как-то… Догадываешься…

Аня попыталась возразить, но еще раньше, чем поймала новую ухмылку, поняла, что прозвучало глупо. И в чем разница — очевидно. Наличие опыта и его полное отсутствие.

— Подождем немного — и ты тоже начнешь. Просто это не отменяет тот факт, что даже о сексе можно говорить. Говорить можно обо всем.

— О себе расскажи тогда…

Аня выдохнула, снова поднимая голову, устраивая локти на груди, а на них — подбородок.

Заметила, что частота поглаживаний по волосам немного сбилась. Вновь успевший устремить в сторону взгляд Корней сфокусировался на ее лице, нахмурился немного…

— О чем тебе рассказать? — но не пресек.

— О семье, о детстве. О том, почему ты пошел учиться в строительный… Есть ли у тебя друзья… Чем ты увлекаешься… Я ничего о тебе не знаю. Люблю. И не знаю. Это странно… Я эгоистка, получается? Все о себе…

Аня заключила, чувствуя неподдельный укол совести… Посмотрела искренне… Получила в ответ новую усмешку.

— Нет. Ты не эгоистка. Просто я не люблю говорить без надобности. Тем более, о себе. А как говоришь ты — мне нравится. Мы уже однажды это обсуждали. В тебе много сумбура, Аня. В мыслях и действиях. Но очень много притягивающей меня красоты. Не только внешней. Вероятно, я глубоко ошибался в своих представлениях о людях. Просто не встречал таких, как ты. Через тебя я узнаю очень многое о мире. Это неожиданно.

Слушая его, Аня забывала дышать. Боялась пропустить хотя бы звук… А когда закончил, на секунду закрыла глаза, улыбаясь, пропуская через душу… Могла бы снова расплакаться, как вчера — в первую их ночь, но сдержалась. Ведь никаких слез не хватит, если каждое его слово — в самое сердце.

— Ты так и не рассказал о себе. — Вновь открыв глаза, сказала негромко, наслаждаясь тем, что он чуть сузил свои, не в раздражении — просто игриво, а потом позволил приподняться уголкам губ.

— Я из обычной полной семьи среднего достатка. До семнадцати лет жил в Днепре. Родители женаты тридцать пять лет. Мать зовут Алла. Отца, думаю, понятно… Я рожден ими осознанно. Запланированный ребенок. Они вполне трезвомыслящие люди. Понимали, что сын — это в первую очередь ответственность. Траты. Время. Ресурсы. Поэтому я у них один. Учился в хорошей школе. Не был изгоем. Наверное, даже в меру популярен. Вниманием не обделен. Поступил в хороший же ВУЗ. Сам. И там все было так же. В какой-то мере, наверное, оправдал возложенные на меня надежды. Не спился. Не скололся. Устроился на первую работу, потом вторую. Доказал, что что-то умею. Влюбился в дело. Немножечко. Я всегда хотел жить хорошо. И пусть я по природе своей не умею поддерживать ту эмоциональную связь, в которой нуждаются родители, но я хочу, чтобы хорошо жили и они. В Киев переезжать отказываются — у них все в Днепре. Кроме сына. Но мне так тоже легче, наверное.

— Почему легче?

— Потому что приходится тратить меньше ресурса. Я устаю. Наедине с собой мне лучше.

— А со мной? — Аня понимала, что ступает по тонкому, что рискует получить честные ответ… Но не сдержалась.

— С тобой… — замерла, как показалось, вместе с сердцем, когда Корней повторил, глядя в полузашторенное окно… — Все не по-человечески. Я пока не понимаю. Мне лучше с тобой или без тебя. И так, и так плохо. Опасно. Тревожно.

— А мне с тобой хорошо. Очень-очень хорошо. Никогда так не было, наверное, как сейчас.

— Это все Вена. И вино…

Корней попытался свести в шутку, Аня замотала головой…

— Думаешь, еще немного мои умения? Возможно…

Не сдержалась — стукнула по плечу, вызывая новую улыбку…

Снова упала на грудь ухом, снова слушала тишину и стук его сердца…

— Ты много раз бывал здесь?

Спросила, довольно резко переводя тему. Просто потому, что те слова ей предстояло хорошо обдумать.

— В Вене? Да. Много.

— Сколько?

— Не считал. Больше десяти. Я люблю этот город.

— Я так и подумала…

— Почему?

— Он похож на тебя. Или ты на него. Не вычурный, хотя кажется идеальным. Здесь непрекословно исполняют правила. Здесь во всем царит порядок. Здесь действительно чувствуешь себя защищенным. Не паникуешь из-за хаоса. К чему ни присмотришься — все кажется уникальным, а если смотреть в целом — никакой эклектики…

— Ты знаешь, что такое эклектика… Я впечатлен…

Корней сыронизировал, за что получил ощутимый тычок в голый бок. Но не обиделся, потому что одновременно придержал Анин подбородок, притягивая к себе, и склонился сам. Почему-то вдруг захотелось поцеловать. Коротко. В губы.

— Я шучу. Я понял, о чем ты. Ты не совсем права. Эклектика, как стиль архитектуры, Вене наоборот присуща. Но хаос — нет. И я с тобой тут согласен. Я люблю Вену за это же. Здесь все до мелочей продумано. Здесь человеколюбие не декларируется, оно тут живет. Это очень инклюзивный город. И интуитивно понятный.

— Что такое инклюзивный? Я не знаю.

— Доступный. Здесь всем все доступно. Даже людям с ограниченными возможностями не приходится преодолевать. Для меня это — показатель.

— Я не задумывалась…

— Почти никто не задумывается. И я не задумывался бы, наверное. Просто в голове засело. Еще со времен учебы. Я не воспринимаю эти проблемы, как собственные. Просто многое для меня показательно. В Вене не заезжают на зебру, если горит красный. Здесь может передвигаться колясочник и слепой. Здесь много преимуществ и для обычных людей тоже. Знаешь, почему я пошел работать к Самарскому?

Аня замерла, слушая небывало внимательно, а получив вопрос, мотнула головой.

— Я долго сомневался. Ты могла заметить, что я очень дотошный. Ездил, смотрел построенные ССК дома. Увидел, как они делают пандусы. Они пригодны. Понимаешь? Это редкость для нас — пригодные пандусы. Девяносто девять процентов заселившихся не оценит этого. Во всяком случае, пока не возникнет вопрос. Но кропотливость — в мелочах. Уважение в них же. Я не хочу участвовать в халтурах. Для меня это важно. Только убедившись, что в этом мы совпадаем, я согласился. И поэтому же я действительно не понимаю, за что вы так цеплялись в своем доме. Он был плохо построен. Ценностью была только земля.

— Его дедушка построил. Своими руками. Поэтому.

— И это тоже выше моего понимания.

— Это сложно понять. Просто надо… Чувствовать. Я не смогу объяснить…

— И не нужно, наверное. Просто мы с тобой правда очень разные, Аня. Я не понимаю, что меня в тебе так цепляет. И не понимаю, почему тебя во мне цепляет не то, что должно.

— А что-то должно?

— Да. Я надежный. Если играть по моим правилам — не обижу. Но ты навязываешь свои. Нарываешься. И воспринимаешь в штыки то, что я подразумеваю под надежностью. Я прекрасно все вижу. — На последней фразе Ане почувствовала озноб, стало одновременно немного тревожно и очень тепло.