Всадники ниоткуда (с иллюстрациями) - Александр Абрамов

— Солдаты, — сказал Мартин, — в шинелях и касках. С автоматами.

— Как ты разглядел? — удивился я. — Я ничего не заметил.

— Глаз натренированный.

— Знаешь что? — подумал я вслух. — По-моему, мы не в Париже. И отель не тот, и улица не та.

— Я же тебе говорил.

— Что?

— Красный туман. Помнишь? Не иначе как они спикировали.

В этот момент над нами кто-то открыл окно. Послышался скрип рамы и дребезжание плохо закреплённого стекла. Света не было. Но из темноты над головой раздался хриплый скрипучий голос — типичный грассирующий голос француза-радиодиктора: вероятно, радиоприёмник стоял на подоконнике.

«Внимание! Внимание! Слушайте сообщение комендатуры города. До сих пор два английских лётчика, спустившиеся на парашютах со сбитого утром самолёта, все ещё находятся в пределах Сен-Дизье. Через четверть часа начинается обыск. Будут прочесаны квартал за кварталом, дом за домом. Все мужское население дома, где будут обнаружены вражеские парашютисты, будет расстреляно. Только своевременная выдача скрывающихся врагов приостановит начатую акцию».

Что-то щёлкнуло в приёмнике, и голос умолк.

— Ты понял? — спросил я Мартина.

— Чуть-чуть. Ищут каких-то лётчиков.

— Английских.

— В Париже?

— Нет. В каком-то Сен-Дизье.

— Кого-то расстреливать собираются?

— Всех мужчин в доме, где будут обнаружены лётчики.

— За что? Разве Франция уже воюет с Англией?

— Бред. Может, мы под гипнозом? Или спим. Ущипни-ка меня посильнее.

Мартин дал такого щипка, что я вскрикнул.

— Тише! Ещё примут нас за английских лётчиков.

— А что ты думаешь? — сказал я. — Ты почти англичанин. И лётчик к тому же. Пошли-ка назад, пока близко.

Я шагнул в темноту и очутился в ярко освещённой комнате. Вернее, была освещена только часть её, как выхваченный из темноты уголок съёмочного интерьера: занавешенное окно, стол, покрытый цветной клеёнкой, огромный пёстрый попугай на жёрдочке в высокой проволочной клетке и старуха, протирающая куском ваты её грязное днище.

— Ты понимаешь что-нибудь? — услышал я позади шёпот Мартина.

— А ты?

19. БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ МИР

Старуха подняла голову и посмотрела на нас. В её жёлтом, пергаментном лице, седых буклях и строгой кастильской шали было что-то искусственное, почти неправдоподобное. Тем не менее она была человеком, и её глаза-буравчики как бы ввинчивались в нас холодно и недобро. Живым был и попугай, тотчас же повернувшийся к нам своим раздувшимся клювом-крючком.

— Простите, мадам, — заговорил я на своём школьном французском, — мы попали к вам совершенно случайно. Дверь у вас, должно быть, открыта.

— Там нет двери, — сказала старуха.

Голос у неё был скрипучий, деревянный, как лестницы в нашем отеле.

— Как же мы вошли?

— Вы не француз, — проскрипела она, не ответив.

Я тоже не ответил, отступил в темноту и наткнулся на стену.

— Двери действительно нет, — сказал Мартин.

Старуха хихикнула:

— Вы говорите по-английски, как и Пегги.

— Ду ю спик инглиш?! Ду ю спик инглиш?! — закричал с жёрдочки попугай.

Мне стало не по себе. Страх не страх, но какая-то спазма перехватила горло. Кто же сошёл с ума? Мы или город?

— У вас странно освещена комната, — опять заговорил я. — Не видно двери. Где она? Мы сейчас же уйдём, не бойтесь.

Старуха опять захихикала:

— Это вы боитесь, господа. Почему вы не хотите поговорить с Пегги? Поговорите с ним по-английски. Они боятся, Этьен, они боятся, что ты их выдашь.

Я оглянулся: комната стала как будто светлее и шире. Виднелся уже и другой край стола, за которым сидел наш парижский портье из отеля, не лысый лорд с измятым лицом, а его помолодевшая копия, встретившая нас с Мартином в странно изменившемся холле.

— Почему я их выдам, мама? — спросил он, даже не взглянув на нас.

— Тебе же нужно найти английских лётчиков. Ты же хочешь их выдать. Хочешь и не можешь.

Помолодевший Этьен громко вздохнул:

— Не могу.

— Почему?

— Не знаю, где они спрятаны.

— Узнай.

— Мне уже не доверяют, мама.

— Важно, чтоб доверял Ланге. Предъяви товар. Эти тоже говорят по-английски.

— Они из другого времени. И не англичане. Они приехали на конгресс.

— В Сен-Дизье не бывает конгрессов.

— Они в Париже, мама. В отеле «Омон». Много лет спустя. Я уже состарился.

— Сейчас тебе тридцать, и они здесь.

— Знаю.

— Так выдай их Ланге, пока не началась акция.

Не то чтобы я уже понимал все происходившее, но какая-то смутная догадка возникала в сознании. Только обдумать её не хватало времени. Я уже знал, что события и люди, окружавшие нас, отнюдь не призрачные и что опасность, заключавшаяся в их словах и действиях, была самой реальной опасностью.

— О чём они говорят? — спросил Мартин.

Я объяснил.

— Какое-то повальное сумасшествие. Кому они хотят нас выдать?

— Я полагаю, гестапо.

— Ты тоже с ума сошёл.

— Нет, — сказал я как можно спокойнее. — Пойми: мы сейчас в другом времени, в другом городе, в другой жизни. Как и зачем она смоделирована, не знаю. Но как мы отсюда выберемся, тоже не знаю.

Пока мы говорили, Этьен и старуха молчали, как выключенные.

— Оборотни! — взорвался Мартин. — Выберемся. У меня уже есть опыт.

Он обошёл сидящего у стола Этьена, схватил его за лацканы пиджака и встряхнул:

— Слушай, дьявольское отродье! Где выход? Не дам тебе измываться над живыми людьми!

— Где выход? — повторил попугай вслед за Мартином. — Где лётчики?

Я вздрогнул. Мартин с яростью швырнул Этьена, как тряпичную куклу. Тот отлетел и пропал в стене. Там уже виднелось что-то вроде дверного проёма, затянутого багровой дымкой.

Мартин ринулся сквозь неё, я за ним. Обстановка сменилась, как кинокадр: в затемнение из затемнения. Мы находились в гостиничном холле, из которого вместе с Мартином вышли на улицу. Этьен, с которым так не по-джентльменски обошёлся Мартин, что-то писал за конторкой, не видя или умышленно не замечая нас.

— Чудеса, — вздохнул Мартин.

— Сколько их ещё будет, — прибавил я.

— Это не наш отель.

— Я уже говорил это, когда мы выходили на улицу.

— Махнём опять.

— Попробуй.

Мартин рванулся к двери и остановился: дорогу преградили немецкие автоматчики — точь-в-точь такие же, каких я видел в фильмах на темы минувшей войны.

— Нам нужно выйти на улицу. На улицу, — повторил Мартин, показывая в темноту.

— Ферботен! — рявкнул немец. — Цурюк! — И ткнул Мартина в грудь автоматом.

Мартин отступил, вытирая вспотевший лоб. Ярость его ещё не остыла.

— Сядем, — сказал я, — и поговорим. Благо в нас пока ещё не стреляют. Бежать все равно некуда.