Всадники ниоткуда (с иллюстрациями) - Александр Абрамов

Мы недолго обменивались воспоминаниями — стол уже начали накрывать к ужину. Подошли Зернов с Ириной; наш край сразу оживился и зашумел. Может быть, потому молодая дама с девочкой в очках села на противоположном краю, подальше от нас. Девочка положила рядом с прибором толстую книгу в радужном переплёте с замысловатым рисунком. Напротив устроился добродушного вида провинциальный кюре — парижские не живут в отелях. Он посмотрел на девочку и сказал:

— Такая крошка и уже в очках, ай-ай-ай!

— Очень много читает, — пожаловалась её мать.

— А что ты читаешь? — спросил кюре.

— Сказки, — сказала девочка.

— И какая же тебе больше всего понравилась?

— О гаммельнском крысолове.

— Как можно давать такую сказку ребёнку? — возмутился кюре. — А если у девочки развитое воображение? Если она увидит этот кошмар во сне?

— Пустяки, — равнодушно сказала дама, — прочтёт — забудет.

От кюре с девочкой отвлекла моё внимание Ирина.

— Поменяемся местами, — предложила она, — пусть этот тип смотрит мне в затылок.

Я оглянулся и увидел человека с усами-стрелочками, знакомство с которым, и, должно быть, не очень приятное знакомство, скрыл от меня портье. Усач как-то уж очень пристально смотрел на Ирину.

— Тебе везёт, — усмехнулся я. — Тоже старый знакомый?

— Такой же, как и лорд за конторкой. В первый раз вижу.

Тут к нам подсел журналист из Брюсселя — я видел его на пресс-конференции. Он уже неделю жил в отеле и со всеми раскланивался.

— Кто этот тип? — спросил я его, указывая на усача.

— Ланге, — поморщился бельгиец, — Герман Ланге из Западной Германии. Кажется, у него адвокатская контора в Дюссельдорфе. Малоприятная личность. А рядом, не за табльдотом, а за соседним столиком, обратите внимание на человека с дёргающимся лицом и руками. Европейская знаменитость, итальянец Каррези, модный кинорежиссёр и муж Виолетты Чекки. Её здесь нет, она сейчас заканчивает съёмки в Палермо. Говорят, он готовит для неё сенсационнейший боевик по собственному сценарию. Вариации на исторические темы: плащ и шпага. Кстати, его визави с чёрной повязкой на глазу тоже знаменитость, и в этом же духе: Гастон Монжюссо, первая шпага Франции…

Он ещё долго перечислял нам присутствующих в зале, называя по именам и сообщая подробности, о которых мы тотчас же забывали. Только принесённый официантами ужин заставил его умолкнуть. Впрочем, неизвестно почему, вдруг замолчали все. Странная тишина наступила в зале, слышалось только позвякивание ножей и посуды. Я взглянул на Ирину. Она ела тоже молча и как-то лениво, неохотно, полузакрыв глаза.

— Что с тобой? — спросил я.

— Спать хочется, — сказала она, подавляя зевок, — и голова болит. Я не буду ждать сладкого.

Она поднялась и ушла. За ней встали и другие. Зернов помолчал и сказал, что он, пожалуй, тоже пойдёт: надо прочитать материалы к докладу. Ушёл и бельгиец. Вскоре ресторан совсем опустел, только официанты бродили кругом, как сонные мухи.

— Почему такое повальное бегство? — спросил я одного из них.

— Непонятная сонливость, мсье. А вы разве ничего не чувствуете? Говорят, атмосферное давление резко переменилось. Будет гроза, наверно.

И он прошёл, сонно передвигая ноги.

— Ты не боишься грозы? — спросил я Мартина.

— На земле нет, — засмеялся он.

— Поглядим, что такое ночной Париж?

— А что со светом? — вдруг спросил он.

Свет действительно словно померк или, вернее, приобрёл какой-то мутный красноватый оттенок.

— Непонятно.

— Красный туман в Сэнд-Сити. Читал письмо?

— Думаешь, опять они? Чушь.

— А вдруг спикировали?

— Обязательно на Париж и обязательно на этот заштатный отель?

— Кто знает? — вздохнул Мартин.

— Пошли на улицу, — предложил я.

Когда мы проходили мимо конторки портье, я вдруг заметил, что она выглядела раньше как-то иначе. И все кругом словно переменилось: другие портьеры, абажур вместо люстры, зеркало, которого прежде не было. Я сказал об этом Мартину; он равнодушно отмахнулся:

— Не помню. Не выдумывай.

Я взглянул на портье и ещё более удивился: то был другой человек. Похожий, даже очень похожий, но не тот. Гораздо моложе, без проплешин на голове и в полосатом фартуке, которого раньше на нём я не видел. Может быть, прежнего портье сменил на дежурстве его сын?

— Идём, идём, — торопил Мартин.

— Куда вы, мсье? — остановил нас портье. В голосе его, как мне показалось, прозвучала тревога.

— А не все ли вам равно, портье? — ответил я по-английски: пусть проникается уважением.

Но он не проникся, сказал встревоженно:

— Комендантский час, мсье. Нельзя. Вы рискуете.

— Что он, с ума сошёл? — толкнул я Мартина.

— Плюнь, — сказал тот. — Пошли.

И мы вышли на улицу.

Вышли и остановились, словно споткнувшись на месте. Мы даже схватили друг друга за руки, чтобы не упасть. Тьма окружала нас без теней и просветов, ровная и густая, как тушь.

— Что это? — хрипло спросил Мартин. — Париж без света?

— Не понимаю.

— Дома как скалы ночью. Ни огонька.

— Должно быть, вся сеть парализована.

— Даже свечей не видно. Нигде не мелькнёт.

— Может, вернёмся?

— Нет, — заупрямился Мартин, — я так быстро не сдаюсь. Поглядим.

— На что?

Не отвечая, он шагнул вперёд; я за ним, держась за его карман. И остановились опять. Высоко-высоко в черноте неба, как в глубоком колодце, сверкнула звёздочка. Рядом что-то блеснуло. Я попробовал поймать блеск и тронул стекло. Мы стояли у магазинной витрины. Не отрываясь от Мартина и таща его за собой, я ощупал всю её целиком.

— Не было её раньше, — сказал я, останавливаясь.

— Чего? — спросит Мартин.

— Этой витрины. И вообще магазина не было. Мы с Ириной шли здесь мимо чугунной ограды. А её нет.

— Погоди. — Мартин почему-то насторожился. Не ограда и не витрина были у него на уме. Он прислушивался.

Впереди что-то громыхнуло несколько раз.

— Похоже на гром, — сказал я.

— Скорее на автоматную очередь, — не согласился Мартин.

— Ты серьёзно?

— Что я, автомата от грозы не отличу?

— Может, всё-таки вернёмся?

— Пройдём немножко. Вдруг встретим кого-нибудь. Куда весь народ в Париже исчез?

— И стреляют. Кто? В кого?

Словно в подтверждение моих слов, автомат впереди затарахтел ещё раз. Его перебил шум приближавшегося автомобиля. Два пучка света, пронзив темноту, лизнули брусчатку на мостовой. Я вздрогнул: почему брусчатку? Обе улицы, огибавшие наш отель, ещё несколько часов назад были залиты асфальтом.

Мартин вдруг толкнул меня в темноту позади и прижал к стене. Грузовик с людьми на платформе промчался мимо.

— Солдаты, — сказал Мартин, — в шинелях и касках. С автоматами.