Объяснение в любви - Валентина Михайловна Леонтьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А МНЕ НЕ СТРАШНО…
В шестидесятые годы несколько преувеличивались страхи ведущих перед телевизионной камерой. Камеру называли коварной, красный глазок сравнивали с глазом удава или циклопа, прямому репортажу в эфир искали аналог в цирке, когда исполнитель работает под куполом без лонжи и зритель как бы вместе с ним переживает риск и опасность. Нам задавали такого рода вопросы: «А вас никогда не охватывает состояние паники во время передачи?» Или: «Что испытывает человек перед камерой в студии?» Не придет же никому в голову спросить актера, какое чувство он испытывает на сцене, когда открывается занавес.
Один из литераторов (видимо, из добрых чувств ко мне) написал, что «Леонтьева так «болеет» за свои передачи, что перед каждой заболевает физически! Не было почти ни одной передачи, когда бы перед началом записи она была совершенно здорова».
Преувеличение. Я действительно не сплю ночь перед записью, но бессонница и отсутствие аппетита ничего общего не имеют с нервным шоком. Это творческое волнение. Оно естественно, неизбежно и многим знакомо, каждый его переживает по-своему.
В свое время Сергей Сергеевич Смирнов сказал о Нине Кондратовой: «Кивнуть глазку телекамеры для нее так же естественно, как сказать на улице знакомому — здравствуйте!»
Какая добрая и простая формула.
В книге В. Саппака «Телевидение и мы» много написано о работе дикторов, в частности о моей. Боюсь показаться нескромной, но фразу, которую сейчас процитирую, помню наизусть: «Итак, телевидение, год 1960-й. Если бы у меня спросили, что более всего другого мне интересно на телеэкране, я бы, не задумываясь, ответил: диктор Валентина Леонтьева. (Трудно передать, какие чувства эти слова у меня вызвали!) По известному закону психологии нам интересно не то, что мы знаем вполне, и не то, что мы не знаем вовсе. Нам интересно только то, что мы уже знаем, но знаем недостаточно. Мы вроде бы знаем о Леонтьевой, о Шиловой очень многое. И не знаем почти ничего. Закон неполного знания, стремящегося стать полным, действует здесь в самом своем чистом виде».
В своей книге Саппак делится впечатлениями от одной передачи, в которой дикторы читали произведения А. П. Чехова. Я тоже в ней участвовала. Саппак пишет: «Леонтьева вдруг перестала быть мне интересна. Она интересна как раз тем, что воспринимается не как актриса».
Здесь сформулированы эстетические критерии работы диктора, который должен оставаться самим собой. В этом-то и проявляется его мастерство.
Не буду лукавить, прошло немало лет, прежде чем многие мысли Саппака стали моими собственными. Теперь я знаю: «Нет ничего более насущно интересного и практически важного, чем все то, что связано с характером и смыслом общения экрана и зрителя».
С Владимиром Саппаком я не была знакома. Мне рассказывали, что, когда его спросили: «Знакомы ли вы с Леонтьевой?», он ответил: «Нет, боюсь разочароваться».
Не могу простить себе, что это знакомство не состоялось. Мы, дикторы, не избалованы конструктивной критической мыслью — нет, не рецептами, не регламентациями, а критериями, которыми можно поверять, что ты делаешь и как ты это делаешь. Надо было поблагодарить человека, первым взявшего на себя труд осмыслить контакты телевидения и его зрителей.
«Телевидение и мы» — настольная книга многих из нас.
Кому приятно, когда тебя незаслуженно хвалят, как горько, обидно, когда огульно охаивают твою работу, и как бесконечно важен пристальный доброжелательный взгляд, который тебя и поддержит, и перспективу нарисует, и предостережет вовремя!
В те годы критики, писавшие о телевидении, мало способствовали его развитию. Например, после передачи «От всей души» из Тимановки один из рецензентов писал: «Можно спорить, органична ли для телевидения такая форма передачи». Наверное, стоило спорить, но не увидеть в ней даже росток! Стоило ли писать подобные рецензии?
А Виктор Орлов в «Литературной газете» вообще ставил под сомнение сам факт существования телевизионного кинематографа. Послушайся бы его тогда — и не было бы у нас «Семнадцати мгновений весны», «Как закалялась сталь», «Вечного зова»…
Наряду с сердечными, теплыми письмами часто получаю и такие:
«Уважаемая редакция! Бесспорно, передача "От всей души" интересна, и, очевидно, в дальнейшем она должна быть продолжена, но также бесспорно — усовершенствована. Что надо иметь в виду при этом: ведущая слишком эмоциональна, у нее не речь, а "плач Ярославны". Она, очевидно, думает, что своими эмоциями доходит до сердца и души слушателей?! Но, увы, за полтора часа она, прямо скажем, надоедает и превращается в свою противоположность — приторность! А когда человек пресытится даже вкусными вещами, ему тошно не только ощущать это кушанье, но и смотреть на него. Во-вторых, создается впечатление, что дикторша упивается своей дикцией, плачем Ярославны и т. д., и опять у зрителя ощущение приторности».
Письмо пришло из города Пушкина Московской области.
Или вот:
«Прочли мы сегодня статью В. Леонтьевой "Как для взрослых, только лучше" в "Вечерней Москве" и стало уж очень неловко — таким беззастенчивым самовосхвалением веет от нее.
Будто и не вложили свой труд в эти передачи авторы — писатели, поэты, мы не знаем, кто именно. Но хоть бы слово о создателях этих передач — ведь и ваш редакторский аппарат, вероятно, не зря трудится над передачей. По этой же статье получается, что одна незаменимая дикторша, ведущая эту программу, все это создает. Кстати, а почему бы не привлечь к этим передачам группу артистов, талантливых специалистов именно этого дела?»
Не скрою, очень неприятно получать такие письма. И, работая над своими записками, я все время думаю о том, чтобы не умалить заслуг других и не превозносить собственных. Однако пишу я о своей работе, а работа диктора, ведущей венчает то, что сделано сценаристами, редакторами, операторами, звукорежиссерами, художником, режиссером, инженерами.
Но вот письмо из Новороссийска:
«Простите, что я не смогла лично поблагодарить создателей "От всей души" за все, что вы сделали для меня, для нас, новороссийцев. Тогда, потрясенную и счастливую, меня удержал и унес куда-то людской поток, и только уже дома, разговаривая с Хосе, я жалела, что не добралась к вам. Когда милая женщина, Марьяна Эммануиловна (наш сценарист и редактор М. Э. Краснянекая. — В. Л.), принесла мне пригласительный билет "От всей души", ни словом не обмолвившись о встрече с Хосе Домингесом, я была уверена, что я только гостья и услышу о своих ветеранах, живущих в 90 городах, селах, краях, аулах, дорогих мне людях десантной 18-й армии. Я с большим интересом слушала рассказ о моих земляках — новороссийцах.
Вы видели мою растерянность и смущение, когда я последней
