Пистоль Довбуша - Мария Куликова

— Пейте, проклятые! Недолго вам осталось пировать! — прошептала Анця, гремя сковородками.

Солнце давно спряталось за гребнем леса, а жандармы все продолжали кутить. Мишка заметил: Анця чем-то очень взволнована. В глазах тревога, лицо бледное.

— Огурцов подай! — крикнул Ягнус.

Мишка заглянул в большую комнату и в ужасе отпрянул: за столом сидел офицер с тонкими черными усиками — тот хортист, что тянул учителя к обрыву.

— Это он, Анця! Это тот жандар, что с Ягнусом пана учителя… Тот, с усами…

Анця обожглась об плиту, рванулась к двери. Мишка перепугался: ему показалось, что Анця сейчас бросится на хортика, вцепится в его шею тонкими пальцами. Но девушка остановилась у самого порога, тяжело передохнула, потом залпом выпила стакан воды, точно хотела потушить внутри огонь, повернулась к Мишке и спокойно сказала:

— Принеси, легинеку огурцов из погреба. — Лишь голос у нее стал глуше.

Мишка раскрыл рот от восхищения: вот кто умеет прятать то, что на душе творится! Когда он вернулся из погреба, Анця плотно закрыла дверь в большую комнату и зашептала:

— Я слышала, жандары сказали: «Разия!» Это знаешь что? «Облава» по-мадьярски. Они на рассвете пойдут на партизан. Пушки с собой притащили.

У Мишки от волнения пересохло во рту. «Юрко! Ведь и Юрко там!» — молнией пронеслась мысль.

— Что же теперь будет, Анця?

— Я должна бежать, чтоб известить людей. Бежать сейчас же! А ты прислуживай здесь за меня, легинеку. Я потому и попросила тебя остаться. Хозяин, может, не сразу заметит, что я ушла.

— Я все сделаю, Анця. Беги!

— А теперь, Мишко, иди посмотри, где патрули ходят, где лучше из села выйти. Если остановят тебя, скажи, что у старосты батрачишь, что теперь только домой идешь. Будь осторожен!

Мишка выскользнул на улицу. Было темно. Ветерок шелестел молодыми листьями. Над горами ползли мохнатые тучи.

Лаяли собаки, чуя в селе посторонних.

Мальчик шел медленно. Он то прижимался к заборам, то скрывался за деревьями. К своему ужасу, он обнаружил, что патрули стоят на каждом углу. А село оцепили гонведы.

Мишка, дрожа всем телом, вернулся к Анце.

— Они везде. И село окружили. Я… я боюсь за тебя, Анця! Если б тебе удалось добраться до церкви… А там садом выйти до оврага… В овраге бежит ручей. Вода булькает. И никто не услышит, что ты идешь!

— Спасибо, Мишко. Обещала тебе, что вдвоем к ним уйдем. А получилось иначе… Ничего, легинеку. Не унывай! Еще два-три месяца — и Красная Армия будет здесь. Я вернусь с Красной Армией, слышишь?

— Айно! — Мишка ласково дотронулся до ее руки. Он только сейчас почувствовал, насколько она ему дорога, эта девушка с добрыми, как у матери, глазами.

— Тебя будут обо мне расспрашивать. Может, и бить будут… Но ты им ничего не говори, легинеку!

— Я буду молчать, Анця! — прошептал Мишка.

Он вышел за ней во двор. И вдруг вспомнил, что так и не рассказал ей о своей разведке.

— Анця, сегодня восемь эшелонов ушло на восток. Назад — четыре и три с красными крестами. А я переплыл реку и танки видел!

Глотая окончания слов, он рассказал ей все, что видел.

— Спасибо, легинеку. Ты смелый и умный… Я расскажу партизанам. Это очень важно. Следи и дальше, ты же партизанский разведник. Только будь осторожен. Что удастся узнать, передай все дедушке. Ну… Прощай!

— Прощай, Анця! — чуть слышно сказал Мишка и протянул руки, словно хотел защитить ее от всяких неожиданностей, да так и застыл на месте.

Удастся ли ей выйти из села? Успеет ли она известить партизан?

— Эй, огурцов давай! Где вас носит? — крикнул опять хозяин.

Мишка вздрогнул.

Он так задумался, что не знал, сколько времени прошло с тех пор, как Анця скрылась в темноте. Ему казалось, она давным-давно стояла вот тут, рядом.

Пастушок быстро зашел в кухню, взял тарелку с огурцами и понес ее в большую комнату. Там было жарко, накурено. Не успел он дойти до стола — грохнул где-то выстрел. За ним другой, третий…

Мишка пошатнулся — огурцы рассыпались по полу.

«Анця!» — зашевелились побелевшие губы.

— Раззява, что стал? Собирай, чертов сын! — Хозяин больно толкнул мальчика. Он пока не придал значения тому, что прислуживает не Анця, а он, Мишка.

Ползая, пастушок собрал огурцы.

Вдруг в комнату стремительно вбежал жандарм. Вытянувшись в струнку перед Фекете, он выпалил:

— Из села кто-то вышел. Вслед стреляли, но человек скрылся!

«Человек скрылся!» — эхом пронеслось в голове Мишки. Лицо его на миг озарилось радостью.

— Догнать, погоню! — неистово закричал пьяный Фекете. Он так стукнул кулаком по столу, что несколько рюмок как ветром сдуло.

— Погоню послали, — ответил подчинённый и вышел.

«Погоню, погоню!» — стучало в висках Мишки. «Нет, нет! Им не удастся тебя догнать, Анця! Ты вернешься! С Красной Армией вернешься, я верю!» — мысленно обращался он к ней. А сердцу хотелось кричать: «Родной лес, родные Карпаты! Спрячьте, скройте нашу Анцю!» Но он молчал. Кричали только его большие, широко раскрытые глаза.

«А ну-ка, Мишка, спрячь свои думки в носок башмака!» — вдруг всплыло перед ним лицо Анци. «Надо уметь так, как она…» — подумал Мишка и спросил хозяина:

— Что, пане, принести еще огурцов?

Только лоб его покрылся испариной.

«Спасибо, голубе…»

Дмитрик трудился каждый день с утра до вечера — копал огороды в Дубчанах, в Кривом. Он не боялся тяжелой работы. Его радовало, что каждый ломоть хлеба, который он приносит домой, заработан честным трудом.

Теперь-то нянько был бы им доволен!

Сегодня Дмитрик принес матери ведро картофеля и пятнадцать пенге. Ноги и руки дрожали от усталости. Он еле добрался до кровати. Глаза помимо воли слипались.

— Вот видишь! Нелегко, сыну, дается кусок хлеба. Сам виноват, — с укором сказала мама. — Не мог попросить прощения у пана превелебного. Там-то работа была куда легче!

Она уже не впервые начинала такой разговор. Дмитрик молчал. Он думал совсем о другом. Скоро воскресенье. Он опять встретится с мальчишками. Даже глазастая Маричка стала с ним разговаривать. Недавно она на песке написала его имя. И Дмитрик так запомнил те буквы, что теперь и сам их пишет.

Дмитрик не раз удивлялся: как он мог раньше жить без мальчишек, без их веселых игр, без их шуток, без дружбы?

Однажды старший сын пана превелебного здорово избил Мишку и Юрка за то, что они зимой отлупили Иштвана — заступились за Дмитрика. Но мальчики не жаловались. Даже не вспоминали об этом. Вот она какая, настоящая дружба!

А когда Дмитрику приходилось бывать у дедушки Микулы, эти дни для него были настоящим праздником. Дедо Микула много ему рассказывал об отце, которого знал еще с детства. Всегда свой рассказ он заканчивал словами:

«Хорошим человеком был твой нянько. Добрым, честным, настоящим…»

Дмитрик так был счастлив и горд в эти минуты!..

Он уже засыпал, но вдруг сквозь дремоту опять услышал голос матери:

— Пан превелебный вчера меня сам остановил на улице. О здоровье справился. Десять пенгов дал. Говорит: мол, знаю, как с детишками трудно вдове… Пошли ему, пан бог, здоровья! — И, помолчав, добавила: — А я осмелилась, за тебя его спросила, чтоб работу тебе полегче нашел. Обещал.

Сон как рукой сняло. Дмитрик вскочил с кровати, с укором уставился на мать:

— Опять просили!.. А я не пойду, не пойду работать ни к нему, ни туда, куда он скажет! Мне и огороды копать нетрудно. А хотите, в лесорубы пойду!

— Я же тебе добра желаю! А ты — в лесорубы!.. Господи, весь в отца! Привык спину гнуть зазря. Такой же дурень!

— Мамо! — Слезы вмиг заволокли глаза. — Не надо так про нянька! Вон дедо Микула чужой, а про нянька так… так славно говорит. А вы!..

— А что я могу сказать! Что хорошего твой нянько для меня сделал? Оставил одну с оравой, голую да босую. И все по своей глупости — жить не умел!

Дмитрик знал: теперь мать не остановится. Весь вечер будет кричать.

— Говоришь, старый Микула про нянька вспоминал? — повернулась она к сыну, точно лишь сейчас дошли до нее его слова. — Ишь ты! Куда повадился! Хорошую компанию себе нашел. Да этот Микула такой же антихрист, как и Антал. Ему тоже давно пора в тюрьме гнить. Из-за таких грешников пан бог и наказывает: насылает на нас войны, голод, болезни!

«Зачем я ей про деда Микулу сказал?!» — испугался Дмитрик. Надо молчать. Никогда мама не поймет его. Какой далекой и чужой кажется она сейчас!

Дмитрик выбежал на улицу. Он знал: скоро ему сегодня не уснуть, несмотря на усталость. Долго он стоял, облокотившись о забор, сжав до боли зубы.

Шаркая ногами, мимо него прошла с ведрами в руках старая Марья, жена Антала. Дмитрик посмотрел ей вслед, на ее сгорбленную спину, на вялую походку, и сердце его сжалось. Он тут же забыл свои горести. Он давно собирался зайти к Марье, но почему-то стеснялся.