Костяной - Провоторов Алексей

Веревка на шее, грязная от долгого ношения, вроде и не давила, но дышать стало почти невозможно. Она безмерно надоела мне за все это время. Но мост оставался так же недостижим, как если бы до него была тысяча миль, а не одна.

– Ты не сможешь убежать, пока не вернешь долг, – сказала Беллатристе своим бесцветным шелестящим голосом. Я представил почему-то, что за маской действительно нет ни глаз, ни лица, только фарфоровый пыльный лабиринт, в котором ветер рождает звуки, похожие на человеческую речь.

Будь неладен тот час, когда я задолжал тебе, Беллатристе.

– Я хотел попробовать, – ответил я. – В этот раз мне удалось забраться дальше.

Слова давались мне с трудом, руки ослабли, слюна сделалась холодной и вязкой.

– Отдай долг и езжай хоть на полюс. Это просто.

– Будь это просто, я не пробовал бы сбежать. Хватит, Трис. Я уже понял.

Я знал, что она терпеть не может тех, кто называет ее уменьшительным именем. И никогда не отказывал себе в этом маленьком воздаянии.

Беллатристе кивнула, сделала какое-то движение пальцами, и я вдохнул полнее. Покалывающая волна нехотя расползлась по телу, свежая, но неприятная, как грязноватый паводок после дождя. Успокоилась дрожь, а после второго вдоха и вовсе прошла.

Усталость отступила. Но в любой момент Беллатристе могла снова показать свою власть.

– Трис, я же правильно понял? – спросил я.

Пустой взгляд и лаконичный кивок. Конечно, правильно. Я нервно сжал пальцы.

– А может, есть какой-то другой способ? Что угодно, Трис, только не это. Я не хочу приближаться к Шиверу.

– Хочешь, – сказала она, медленно, со скрипом перчатки, потирая большой палец об указательный. Веревка, абсолютно неподвижная, каким-то образом снова перехватила мне дыхание, и ком в горле моментально вернулся. Кулак мой разжался, и руки бессильно повисли плетьми.

Всего миля оставалась до моста. Одна короткая миля, чтобы у меня появился шанс снять веревку. Не вышло.

Беллатристе молча смотрела на меня. Матовые отблески застыли на ее неподвижной маске.

Я отдам тебе долг, подумал я. Только бы больше никогда тебя не видеть.

– Хочу, – сказал я коротко. – Я поеду, Трис. Шивера я по крайней мере не знаю, а тебя я уже не могу видеть. Извини.

Она снова кивнула, согласно и неторопливо.

Я отвернулся, выплюнул тягучий комок, чувствуя покалывание в оживающих конечностях. Как вышло, в тысячный раз спросил я себя, что я позволил сделать со мной такое?

Ответ получился бы долгим, да и ничего бы не изменил.

– Шивер скоро проедет по Сизому тракту. Если ты перестанешь тратить время на побегушки, – говорила Трис ровно, тихо, наклонив почему-то голову, – то сможешь с ним повидаться. У него есть шанс вернуть свой долг, а у тебя – свой. И все вы будете довольны.

– А почему ты сама не можешь забрать у него долг? Ты или твои с-с-с-сестры?

– Я уже говорила.

– Может быть. На ходу и жуя пирожок. Честно говоря, я ничего не понял. Ладно, про пирожок я пошутил. Он не пролезет в ту прорезь.

– Ты удивился бы… Впрочем, ладно. – Беллатристе повернула ко мне лицо – девичье фарфоровое лицо, – и я поежился. – Этот долг не может быть отдан из рук в руки. А у Шивера слишком много гордости, чтобы прислать с ним кого-то. Он первым делать шаг не будет. На нем ведь нет долговой веревки, как на тебе. Если ты убедишь его вернуть долг, то я засчитаю тебе твой. Вот и все.

– А что он тебе должен?

– Не мне. Нам.

– Вам. И?

Беллатристе никак не отреагировала.

– Деньги? Алмазы? Клюв грифона? Кровь одноногого единорога, пролитую в полнолуние за обеденным столом?

Ответом снова была тишина. Черный конь Беллатристе размеренно бухал копытами, Липа смирно шагала рядом. Приближался Сизый тракт.

Я помолчал, потом продолжил, потому что от вида молчащей Беллатристе мне делалось не по себе:

– Я полгода работал у тебя сборщиком податей. Меня ненавидит уже вся округа. А теперь мне нужно еще и выбивать долги у бешеного некроманта.

Я надеялся услышать про Шивера хоть что-то сверх того, что я о нем знал.

– Шивер не некромант, – отозвалась Беллатристе, снова глядя перед собой. – Он нечто другое.

– А в подробностях? Не будь туманна, как ярмарочный провидец.

– Он может оживлять неживые вещи по подобию живых существ. Если у него есть какие-то части этих существ.

Я приготовился было слушать дальше, но Беллатристе опять замолчала. Я пожал плечами:

– Не вижу разницы. Мне он все равно не нравится.

– Хватит, – бесцветным тоном сказала она. – Мы уже все обсудили.

Я закусил губу и замолчал.

Наконец, когда дорога повернула к лесу и уперлась в брусчатый тракт, Беллатристе остановила своего коня и небрежно указала мне на дальний лес. Ее черные волнистые волосы матово блеснули под светом проглянувшего солнца, но блеск их даже сейчас казался холодным.

За лесом синели сквозь толщу воздуха косые скалы предгорий Ташира, а над ними, подсвеченная закатом, висела, словно сама по себе, невысокая вершина ближней горы. Из тех мест в леса иногда забредали странные звери, которых давным-давно больше нигде нельзя было повстречать.

Я поехал вперед, не остановившись и не обернувшись. Лес за трактом уже не принадлежал сестрам Ранд, но бежать в ту сторону не было смысла – Беллатристе, как всегда, почувствует возросшее расстояние между ней и ее проклятой веревкой и быстро прекратит мои попытки. А реки в той стороне нет.

Я собирался подождать Шивера в предлесьях. Спустя четверть часа я остановил Липу меж желтеющих осин и серебристых тополей, растущих по сторонам от дороги. Спешившись, я проверил зачем-то, как вынимается клинок из ножен. У меня был простой меч, не имеющий имени, и я никогда не управлялся с ним слишком уж хорошо.

А вот Шивер, если верить слухам, своим владел безупречно.

Долго стоять мне не пришлось. В тишине, нарушаемой только шумом ослабевшего ветра, послышался стук копыт, пока еще далекий. Я замер, ожидая, и чем ближе он становился, тем меньше мне нравился.

Он был странный, какой-то тихий, хромой. Я вслушивался, пытаясь понять, что меня так настораживает в нем. Казалось, что это не топот конских копыт, а поступь какого-то гораздо более легкого животного. Или механизма – стук был настолько выверенным, мерным и ровным, что, наверное, мог ввести всадника в транс. На три слабых удара приходился один совсем глухой короткий стучащий звук. Мне почему-то представилась вспоротая, выпотрошенная лошадь с пустыми побелевшими глазами, одна нога которой обглодана до кости, и буйнопомешанный белолицый некромант в бесформенном черном плаще, с глазами такими же мертвыми, как и у лошади. Меня пробрала жуть.

Но, прежде чем я успел об этом задуматься, я увидел и коня, и всадника, въехавших под сень рощи, и оторопел.

Шивер был высок, худ и беловолос. Он ехал верхом на подобии коня, скрученном из линялых бело-золотистых соломенных жгутов, перевязанных пеньковыми веревками. В соломенные манжеты трех ног были вставлены настоящие конские кости, кости ног с копытами, и только вместо задней левой привязали простую палку, которая уже успела расщепиться.

Мотнув головой, я выбрался на дорогу, глубоко вдохнул и положил руку на рукоять меча, как будто он мог мне помочь.

– Шивер! – позвал я. – Остановись, я от Беллатристе Ранд!

Соломенный конь, гротескный, но самый настоящий, остановился в трех шагах от нас с Липой.

Всадник смотрел на меня молча, и крошечные зрачки его белых выцветших глаз пульсировали в такт ударам сердца.

– Ранд… – сказал он наконец, приоткрыв темный рот. – А ты и сам, я вижу, ей должен! – Он указал корявой длиннопалой рукой на веревку на моей шее. Голос у него отчего-то был радостный.

– Поэтому я и здесь, – буркнул я. Никакого выпотрошенного коня не оказалось, и я почувствовал себя чуть увереннее. – Беллатристе сказала, что ты можешь отдать мне то, что должен, и на том быть свободен.

– Вон оно как, – не сразу откликнулся он. – Отдать тебе…