Ближневосточная новелла - Салих ат-Тайиб

— Да так, есть одно дельце, — оказал К.

— Какое?

— Личное дело.

А мне нельзя узнать? — спросил Мохаммад.

К. немного подумал, потом сказал:

— Да ничего особенного, хотел…

— Чего хотел-то?

— Разом решить все свои проблемы.

— Ну и что же ты собираешься делать?

— Освободиться от них.

— Интересно, каким образом?

— Очень просто: покончу с собой.

— Ты что, спятил?

— Нет, все нормально.

— Не прикидывайся идиотом, отвечай, в чем дело?

— Да нет никакого дела, клянусь тебе, — сказал К.

— Как это нет? Хорошенькие шутки, нечего сказать!

— Ладно, шутить не буду, — сказал К.

— Ну вот что. Давай собирайся, приходи ко мне.

— А что у тебя делать?

— Раз не пошел в институт, приходи, побудешь здесь у меня, — оказал Мохаммад.

— Да не хочу я на базаре торчать — на улице, знаешь, какое солнышко!

— У меня дел — выше головы, а то бы я сам к тебе приехал. Давай приезжай — вместе пообедаем.

— Выходить неохота, — сказал К.

— Ну а дома что делать будешь?

— Ничего.

— Ты говорил, что…

— Что я говорил?

— Слушай, старик, ты меня не пугай, скажи честно, что стряслось?

— Ну что ты за человек такой, удивительно! — сказал К.

— Поклянись, что ты ничего такого не сделаешь.

— Да о чем это ты?!

— А о том, что ты собрался… о самоубийстве.

— Не будь ребенком, — сказал К.

— Это не ответ.

К. громко захохотал:

— Да пошутил я, старик, успокойся!

— Значит, не будешь?..

— Ничего же не случилось. Что я, дурак?

— Поклянись!

— Ну клянусь, клянусь! — сказал К.

— Вот и отлично. Сейчас я занят, а в полдень тебе позвоню — может, пойдем пообедать.

— Понятно, — сказал К. и положил трубку.

В комнате было уже тепло. Солнце поднялось выше, тени стали короче. Воробьиное чириканье смолкло, голосов женщин с нижнего этажа тоже не было слышно. К. опять начал шагать взад и вперед по комнате. Как забеспокоился Мохаммад — поверил всерьез! К. разбирал смех. Хохоча, он подошел к зеркалу, посмотрел на свой смеющийся рот, потом уселся на стул, натянул носки, снова заходил по комнате. Немного подумав, подошел к телефону, поднял трубку, набрал другой номер.

— Алло! Алло, Парвиз?

— Да, это ты?

— Ага, я. Привет, как живешь?

— Ничего, неплохо… Ты откуда говоришь?

— Из дому.

— Из дому? А занятия?

— Не пошел.

— Почему? Ты же никогда не пропускаешь.

— А сегодня пропустил.

— Ты что, заболел?

— Нет. Наоборот, отлично себя чувствую.

— Слушай, ты, наверно, что-нибудь сотворил?

— Что, например?

— Откуда я знаю? Со своими однокурсницами… Ты ведь у нас ловкач!

— Старик, ну что за разговоры?

— А зачем же тогда дома остался?

— Было одно дельце.

— Какое это?

— Да вот решил тут кое-что.

— Что решил-то?

— Покончить с собой решил.

— С чем покончить?..

— С собой! Самоубийством.

— А потом что?

— Потом ничего.

— Не трепись. Ну что ты мелешь?

— Какой треп? Я вполне серьезно.

— Но зачем?

— Да так просто.

— Может, что-нибудь случилось?

— Нет.

— Чего же ради?..

— Ради того, что денек сегодня — чудо! Тепло, солнышко светит…

— Ну и что?

— Ну и все!

— А ты, оказывается, бездарь. В другой раз захочешь пошутить — придумай что-нибудь поинтереснее.

— Слушаюсь!

— Ну, если так… Скажи честно, в чем дело?

— Да какое же это дело?!

— Знаешь, что я тебе скажу… Этими шуточками ты только свою бездарность показываешь. Представь: приходит человек утром на работу, и вдруг приятель звонит ему — мол, собираюсь расстаться с жизнью.

— В чем же тут бездарность?

— Во всем.

— Ладно, пусть бездарность. Ну и что?

— Ясно что. Человек теряет уважение других.

— Чепуха! Это уважение из-за чего угодно можно потерять.

— Слушай, я знаю, что ты дурака валяешь. Недаром в психологии написано: тот, кто собирается покончить с собой, никого об этом не извещает, тихонько идет, делает свое дело — пусть, мол, кому надо, сам разберется, что к чему.

— А если он хочет что-нибудь сказать или, ну, попрощаться, тогда как?

— Никак. Пишет записку, кладет на стол, или под стакан из-под яда, или под подушку. А большие любители порядка за час до самоубийства сами опускают свои письма в почтовый ящик.

— А если человек не хочет письмо писать?

— Ну, значит, не хочет, чтобы узнали.

— Выходит, если кто-нибудь перед самоубийством сообщит другим, значит, он на самом деле не собирается убивать себя? Да?

— Точно!

— Прекрасно, вот и я не собираюсь.

— Знаю.

— Ну ладно… Что еще скажешь?

— Ты что делаешь-то?

— С тобой разговариваю.

— А потом что?

— Еще не знаю.

— Давай приходи ко мне.

— Неохота выходить из дому.

— Пошли бы в обед пива выпить.

— Это осенью-то? Кому сейчас охота пиво нить?

— Ладно, пойдем есть жареных цыплят, цыплят под водочку, договорились?

— Что-то у меня аппетита нет. Я только что плотно позавтракал, совсем есть не хочу.

— Ну до двух-то ты, наверно, проголодаешься.

— Возможно.

— Значит, придешь?

— Если соберусь — позвоню тебе.

— Договорились.

— До свидания.

— Слушай-ка… ты правда пошутил?

— Когда?

— Насчет того дела.

— Какого дела?

— Ну про самоубийство про свое…

— Какой же ты ребенок! До свидания.

Он положил трубку. Было половина одиннадцатого. Он встал, открыл холодильник, отщипнул несколько ягод винограда, кинул в рот, подошел к зеркалу. На лице пробивалась щетина — жалко было портить такой хороший день небритой физиономией. Он достал бритвенные принадлежности, разложил на столе, принес горячей воды, поставил около бритвенного прибора и, посвистывая, начал бриться. Он выбрил половину лица, когда зазвонил телефон. Кто мог звонить ему в эту пору? Наверное, неправильно набрали номер. Ведь друзья и знакомые знали, что, кроме выходного, он никогда не бывает дома утром. Он обтер лицо сухим полотенцем, взял трубку:

— Алло!

— Алло!

— Доррие, ты?

— Я.

— Здравствуй, что это ты звонишь в такое время?

— Да так, просто набрала твой номер, проверить, дома ты или нет.

— Я ведь в это время не бываю дома.

— Где же ты сейчас?

— Дома.

— Ага, значит, бываешь! Что же ты не пошел на занятия?

— Нет настроения.

— Что? Нет настроения? Почему?

— Да так. Поздно проснулся, смотрю, денек — чудо, стало жалко забираться в темную аудиторию…

— Что-то раньше ты никогда не вспоминал про хорошую погоду и про то, когда встал. Скажи честно, отчего ты пропустил занятия?

— Клянусь тебе, просто так. Вот собирался побриться и позвонить тебе.

— Так я тебе и поверила!

— Клянусь богом, правда! Если хочешь знать, думал пригласить тебя пообедать.

— Что же ты раньше не позвонил?

— Раньше?.. Думал, тебе некогда…

— Мне? Это тебе было некогда! С кем это ты разговаривал?

— Ни с кем я не разговаривал.

— А почему телефон был занят? Сколько раз набирала — все занято!

— А, это я с Парвизом.

— Столько времени с Парвизом?

— Да, я позвонил узнать, как он живет, он звал меня пообедать…

— Да ладно тебе!

— Слово даю, я еще сказал ему, что мне неохота. Слушай, ты в обед что будешь делать?

— Ничего.

— Давай встретимся!

— Нет.

— Почему? Ну почему нет?

— Раньше надо было говорить.

— Какая разница? А я сейчас говорю.

— Конечно, сначала всех обзвонил, наговорился вдоволь, а теперь меня приглашаешь? И то, когда я сама позвонила…

— Ну не капризничай, прошу тебя!

— Ах, ты просишь!..

— Значит, ты согласна, да? Давай пообедаем, а потом сходим в кино, ладно?

— Не могу.

— Почему?

— Вечером ко мне сестра придет.

— В котором часу?

— Часов в пять-полшестого.

— К этому времени ты дома будешь. Ну, договорились? Придешь?

— Ладно, приду.

— Мерси!

— А что мне надеть?

— Тот зеленоватый плащ, как фисташечка.

— Опять его?..

— Что поделаешь — очень он тебе идет.

— Ну хорошо, когда?

— Полдвенадцатого.

— Где?

— В кафе «Атлас».

— Не вздумай заставлять меня ждать!

— Себе это скажи… До свидания!

Он положил трубку и продолжал бриться.

2