Парадокс Великого Пта. Фантастический роман - Анатолий Жаренов

Диомидову он сказал:

— Конечно, мне тоже хочется знать, что это такое. Но я не всезнайка. И потом, эти разговоры не для улицы. Вот мой дом. Прошу! Или пришлите мне повестку…

— Спасибо, — сказал Диомидов. — Я зайду.

…А через час перед дверью с медной табличкой, на которой чернела старомодная каллиграфическая надпись «С.А.Кривоколенов», остановились Маша и Лагутин. Лифт не работал, и они запыхались, поднимаясь бегом по лестнице.

Диомидов к этому времени успел уже уйти. Папа встретил Лагутина не то чтобы неприветливо, но суховато и церемонно. Подал ему руку так, как подают для поцелуя сознающие свое достоинство дамы незнакомым мужчинам. Лагутин руку академика целовать не стал, но пожатия не рассчитал. Старик ойкнул и вскинул бороду.

— Век нынешний и век минувший, — сказал он, морщась, и попросил гостя пройти в комнаты.

Маша фыркнула и пошла переодеваться. Потом что-то зазвенело на кухне.

— Не обращайте внимания, — заметил академик. — Если все, что я слышал от нее, — он кивнул в сторону кухни, — если все это правильно, то вам… э… придется привыкать к некоторым звукам. Жена умерла… э… несколько рано, а я, как вы понимаете, не мог дать дочери соответствующего воспитания.

Лагутин вежливо наклонил голову. Старик с минуту рассматривал его колючим взглядом из-под очков. Разговор не вязался. Лагутин с любопытством разглядывал старую мебель под черное дерево, ужившуюся с тонконогим журнальным столиком, с картиной явно современного толка и с пухлым альбомом, в котором, вероятно, был представлен весь род академика от первого колена.

— Смешение стилей, — сказал старик, заметив заинтересованность Лагутина. — Это она, — кивнул он на столик, — а это я. — Палец академика указал на коробку стенных часов с длинным латунным маятником.

— Сейчас это модно, — вежливо протянул Лагутин.

Надо было о чем-то говорить. И он выбрал, как ему показалось, безобидную тему — стал рассказывать, как они познакомились с Машей.

— На работе, — заметил академик саркастически. — Теперь все знакомятся на работе. И вместе борются за план. Вы тоже боретесь?

Лагутин засмеялся.

— Нет, мы просто работаем. Над одной проблемой.

— Память, — сказал старик. — Знаю. Мучаете кроликов.

Вошла Маша, стала накрывать на стол, прислушиваясь к разговору.

— Мы ставим вопрос шире, — сказал Лагутин. — Если подтвердится наше предположение, человечество получит подарок…

— Занятно, — пробормотал академик. — Человечество любит подарки. И оно, знаете ли, уже получило кое-что. Например, бомбу. А что хотят подарить человечеству молодые люди?

— Его прошлое, — вмешалась в разговор Маша. — Я же говорила тебе, папа.

Академик высказался в том смысле, что он не прочь получить информацию из первоисточника. Он терпеть не может комментаторов. Ему любопытно знать также, где располагается хранилище наследственной памяти, если таковая имеется, и на основании каких фактов уважаемый гипотентант производит свои построения. Лагутин популярно объяснил, что безусловные рефлексы передаются по наследству. Ребенок, только что родившийся, без подсказки находит материнскую грудь — Никто не учит пчелу строить улей. Котенок, появившийся на свет летом, не очень удивляется первому снегу. Лосось, вылупившийся из икринки в реке, уверенно находит дорогу в море. Мы знаем тысячи подобных фактов. Логично предположить, что живой организм хранит не только ту информацию, которую он получает во время жизни, но и ту, которую получали его предки.

— Логика — штука коварная, — заметил академик. — С ней надо аккуратнее обращаться.

— Согласен, — сказал Лагутин. — Но в данном случае логика за нас.

— Однако нет фактов, — сказал академик. — Я имею в виду проявления, так сказать, этой вашей памяти.

— Память лежит очень глубоко, — заключил Лагутин. — Чтобы не мешать организму жить. Что было бы, если бы каждый из нас мог по своей воле вспоминать все, что знали и видели его предки? Эти знания затопили бы человека. Он захлебнулся бы, будучи не в силах отделить ненужное от полезного. И природа поступила очень мудро, зашифровав наследственную память…

— Но факты? — перебил академик.

— Будут, — твердо сказал Лагутин. — Нужно средство, которое помогло бы включить память, вынести ее на поверхность сознания.

— Совсем немного, — улыбнулся академик. — Значит, дело в выключателе. Нажал кнопку — и поехал в каменный век.

— Между прочим, папа, — снова вмешалась Маша, — между прочим, это именно так. И даже кнопка придумана.

— Да, — согласился Лагутин. — По замыслу, памятрон и должен сыграть роль выключателя. Звучит это, правда, несколько примитивно. Хотя, в конце концов, и атомная бомба всего-навсего два куска урана-235. Конечно, если отвлечься… Но мы ведь, насколько я понимаю, не собираемся сейчас рассматривать принцип действия памятрона во всех, так сказать, аспектах.

— Отнюдь, — усмехнулся Кривоколенов. — Пылкость ваша… — Он на секунду задумался. — Пылкость и приверженность ваша меня радуют… Да… Однако, простите старика, меня… э… давно уже смущает некий каверзный вопросец. С тех самых пор, когда дочка ввела меня… э… в курс, что ли, как нынче говорят, так он и засел в голове. Мария Кюри, как вы знаете, обожгла руки, работая с радием… Она… э… не понимала еще, с чем имеет дело… Потом в науку пришли пылкие и приверженные, которые уже понимали… И находились… э… некоторые, кои голыми руками таскали те самые куски урана, про которые вы изволили упомянуть…

— У нас, — сказал Лагутин, — разработана система защиты…

— Не о том я, — перебил академик. — Я просто хочу уяснить, как далеко… э… направлены ваши пылкие устремления?

Лагутин понял наконец, куда клонит старик.

— Об этом, — сказал он, — говорить еще рано. Во всяком случае, если потребуется, то я… — Тут он взглянул на Машу. Она, опустив глаза, теребила уголок скатерти. — То я готов, — закончил он жестко.

Академик задумчиво повертел в пальцах чайную ложечку. Потом аккуратно положил ее на блюдце.

Все трое поняли, что дальше разговаривать на эту тему не имеет смысла.

Прошло несколько дней. Отец по вечерам стал запираться в кабинете: занимался какими-то расчетами. Маша видела, как на краю его стола пухла стопка исписанных листов бумаги. От вопросов академик отмахивался. Только однажды поинтересовался, как идут дела у Лагутина. Маша сказала, что они начали испытывать памятрон. Степан Александрович внимательно выслушал рассказ о странных результатах первых опытов и только покачал головой.