Варяги и Русь - Александр Лавров

V

— Чуда, чуда! — громко говорил сам себе патриарх Фотий, оставшийся один в своих покоях, — да разве можно ждать чуда для города, где на бесчисленное множество нечестивцев не наберется и десятка праведников?.. Чуда для столицы государства, разлагающегося, зараженного всякими пороками?.. Эти люди явились мстителями за все преступления, совершенные Византией… Судьба! Да, эти варяги — мстители…

Патриарху вспомнились слова: «Мне отмщение, и Аз воздам».

— Чудо, чудо! — хрипло повторил он. — Да, На него надежда! Буду молиться о чуде!

Он опустился на колени перед божницей. Фотий с тоской поднял глаза на изображения святых, прямо на него со старинной иконы глянул кроткий лик Богоматери… Патриарх помнил, что это изображение взято из Влахернского храма Пресвятой Богородицы.

Какая-то мысль промелькнула в его голове, но тут в двери его покоя громко постучали.

— Кто смеет беспокоить меня, когда я нахожусь на молитве? — гневно спросил он, — или уже варяги завладели Константинополем, и византийский патриарх — ничто для своей паствы?..

— Прости, великий, — с испугом воскликнул его келейный послушник. — Там пришел человек, который хочет видеть тебя во что бы то ни стало… Он был очень настойчив, грозил нам гневом небес, и мы осмелились побеспокоить тебя…

— Кто это?..

— Он называет себя Андреем… Это, кажется, юродивый.

— Их у нас в городе Константина так много было всегда…

— Беалос!..

— Беалос?

Фотий задумался. Это имя показалось ему знакомым. «Этот юродивый поможет мне ободрить народ», — подумал он и приказал позвать Андрея.

— Пустить его! — приказал он.

Вошел седой, сгорбленный старик с вдохновенными, сиявшими юношеским блеском, глазами; одежда его была вся изорвана, из-под нее виднелись железные вериги, опоясывавшие стан и грудь этого человека. Он был бос, Фотий заметил, что Андрей оставляет за собой кровавый след.

Он не подошел к патриарху под благословение, даже не приветствовал его, а, войдя, хриплым голосом закричал:

— Фотий, Фотий! Чудо, чудо!

Патриарх в изумлении смотрел на него. Он припомнил этого Андрея. Старика действительно называли Беалосом, и он пользовался огромной известностью в Константинополе.

«Такой-то мне и нужен, — подумал Фотий. — Он сумеет воодушевить несчастных, и если им суждено умереть, то они будут умирать жертвами гнева Господня».

— О каком чуде говоришь ты, Андрей? — ласково спросил он.

Но Беалос, прежде чем патриарх успел закончить, уже кричал:

— Пресвятая Пречистая Дева… там, на небе, я Ее видел, видел Ее и вождь варваров… На небе, Фотий!.. Она была видна над Влахернским храмом! Она покрывала своей ризой храм… Чудо! Чудо! Божие видение — божественное чудо!.. Спасение! Варяг Ее видел… я видел… Фотий! Молись!..

«Что он говорит? — спрашивал сам себя патриарх. — Его трудно понять…»

— Иди, Фотий! Иди во Влахерн! — кричал Андрей. — Там риза Святой Девы!

Андрей весь дрожал. На губах его показалась пена, лицо было мертвенно-бледно, грудь высоко вздымалась.

— Когда ты видел Пречистую, Андрей? — ласково спросил юродивого патриарх.

Беалос на мгновение стих, потом снова начал неистовствовать:

— Во Влахерн, Фотий, во Влахерн спеши! Чудо! Милость! Чудо!

— Где же ты видел Пречистую? — повторил патриарх свой вопрос.

— В небе, в небе! Она плыла в облаках и на миг остановилась над Влахерном… Иди, Фотий, во Влахерн! Там спасение… Вождь варваров Ее тоже видел. Он смутился… Во Влахерн, во Влахерн, Фотий!..

Неясный шум, вдруг раздавшийся у входа, прервал юродивого.

Вбежал, расталкивая собравшуюся толпу, один из патриарших телохранителей.

— Патриарх!.. — закричал он, упав на пол почти без чувств, — варяги…

Патриарх побледнел и едва нашел в себе силы спросить:

— Где?

— Там, в заливе…

— Как они могли попасть туда… Залив загражден цепями, доступ в него невозможен…

— Они перетаскивают свои лодки по суше, к вечеру они будут здесь…

Крик ужаса вырвался у всех.

В эту минуту в патриаршие палаты донесся протяжный звон набата. Это подавали тревожный сигнал с церквей, где были колокола.

Все молчали в патриарших покоях, только один Андрей все повторял:

— Чудо! Чудо! — хрипел он, потрясая своею высохшею рукой.

Фотий подошел к окну и растворил его.

Едва брезжил рассвет. Слабый блеск зари уже заметен был на горизонте. Утро обещало быть прекрасным. Последнее утро Византии!

Вдруг Фотий задрожал, лицо его озарилось радостью: он что-то увидел на горизонте. Он обернулся к собравшейся уже бежать из палат толпе.

— Слушайте вы все, — заговорил он, — нет опасности для града Константина!.. Свершится дивное чудо! Святая Дева спасет его от варваров и посрамит их ради славы Своего Предвечного Сына.

— Аминь! — воскликнул в экстазе Андрей.

— Идите все и возвестите народу, что сказал вам патриарх ваш и этот человек Божий… Византия спасена!..

Мало кто спал в эту ночь в Константинополе.

С быстротой молнии весть обо всем, случившемся в палатах патриарха, распространилась по форуму.

Всюду слышен был хриплый голос Андрея:

— Чудо, чудо! Спасение городу Константина! Во Влахерн, во Влахерн!

Патриарх со всем своим клиром, правители со всеми придворными и народом отправились во Влахерн, где хранилась святая риза Небесной Владычицы.

Разом вселилась в народ уверенность в том, что против земного врага на защиту Византии стали сами силы небесные…

Звон колоколов — уже не набат, а торжественный византийский звон — призывал всех верующих в храмы, откуда они могли присоединиться к торжественному шествию во Влахерн.

Еще в далекие времена во Влахерне, на берегу залива, построен был монастырь. При Льве Великом здесь сооружена была церковь во имя Пресвятой Богородицы, куда и положена была риза Пречистой Девы.

По преданию, эта местность названа была по имени Влахерна, княжившего недалеко от Византии еще до Константина Великого. В царствование Льва Македонянина два брата, Гильвий и Кандид, похитили в доме одной старой галилейской еврейки ризу Богоматери и положили ее с особой торжественностью в специально выстроенной для этого императором церкви.

Теперь в эту церковь и направлялся крестный ход во главе с патриархом.

Торжественное шествие вышло из храма святой Софии.

Впереди, в полном патриаршем облачении, шел Фотий с крестом в руках. За ним следовали придворные с эпархом во главе.

Фотий, высоко подняв голову, не спускал глаз с далеких небес.

Всем казалось, что патриарх что-то видит на небе.

Фотий был наблюдателен. Когда, рассеянно слушая юродивого, он подошел к окну, ему показалось, что на безоблачном горизонте видно какое-то чуть заметное пятнышко. Это сказало ему все… Ведь была осень… Над беспокойным Черным морем наступало время бурь… Всякий опытный мореход, увидев это пятнышко на горизонте, поспешил бы укрыться в удобную гавань… Буря, ужасная буря, которая бывает в это время года в этих местах, должна была разразиться с мгновения на мгновение…

Крестный ход с громкими песнопениями шел к Влахерну…

VI

У загражденного цепями входа в бухту Золотого Рога шла оживленная работа.

Аскольд и Дир вспомнили походы викингов на Лютецию[8], когда норманнские воины, поставив на колеса свои драхи и распустив паруса, шли по суше, как по морю.

На колеса, по расчетам князей, струги не стоило ставить, и они решили перетащить их вокруг заграждений волоком.

Но Аскольд, несмотря на то, что торопил приготовления и сам распоряжался волоком судов, чувствовал себя смущенным.

Вчерашнее видение не выходило у него из головы.

Этот старик, вдруг появившийся перед ним и заговоривший с ним, его уверенность в чудесной помощи осажденному варягами городу, наконец, самое видение смущали и лишали обычного присутствия духа киевского князя.

Он рассказал про него Диру, но тот в ответ только пожал плечами.

— Ты слишком тоскуешь по своей Зое, — сказал он ему. — Тебе просто померещилось, вот и все!

— Но уверяю тебя, что я видел это своими глазами…

— Тебе померещилось. Что может спасти Византию! Ничто! Никакая сила! Прежде чем наступит закат, она будет в наших руках…

— Но что означает этот заунывный звон? — спросил Аскольд.

— Это христиане, — засмеялся Руар, — по своему обычаю готовятся к смерти, молясь своему Богу.

— Чувствуют, что никто не спасет их!..

— А их Бог?

— Бог христиан не спасал от нас ни франков, ни саксов, ни пиктов… Он отвернулся от них…

— Все-таки Он велик и могуществен…