Смерть раньше смерти - Деон Мейер

— Что с тобой происходит? — громко спросил он.

— Что, мистер Матт? — крикнула из кухни Эмили.

Барт де Вит-младший без труда выиграл партию, потому что мысли его отца блуждали вдали от шахмат.

Отец соображал с бешеной скоростью. Самое главное — известно ли журналистам о том, что Яуберт проходит курс психотерапии, а также о том, что его послужной список запятнан. И если да, то как они узнали?

Допустим, сейчас они ничего не знают. Трудно ли раскопать «жареные факты»?

Журналисты — как гиены, подумал де Вит. Они вцепляются в мясо и рвут и тогда шумно наслаждаются и высасывают костный мозг.

Знают они что-то или нет, а капитана Матта Яуберта лучше отстранить от следствия. В понедельник утром.

Задача не из приятных, но это входит в круг обязанностей командира. Иногда необходимо принести жертву, чтобы охрана правопорядка осуществлялась должным образом.

А оба дела он передаст Гербранду Фосу.

У полковника как будто свалилась с плеч огромная тяжесть. Он радостно улыбнулся и сосредоточился на шахматной доске.

— Шах и мат, — сказал Барт-младший и потер пальцем нос. Родимого пятна у него не было.

Яуберт отвез миссис Нофомелу на автовокзал в Бельвиле и вернулся домой. Он устал физически, очень хотелось помыться и поесть. Муки голода стали просто невыносимыми.

Он решил, что ему нужно как следует заправиться. И не фастфудом. Он пойдет в нормальный ресторан. Съест стейк, толстый, поджаристый, сочный, филе, которое тает во рту, а на гарнир возьмет…

Нет, лучше рыбу. Из-за диеты. Макрель. Большой жирный кусок макрели в сливочно-лимонном соусе. Нет, лучше морской язык. Его замечательно готовят в «Омаре» — жарят на гриле с сыром под грибным соусом.

Рот наполнился слюной. В животе урчало. Яуберт не помнил, когда в последний раз испытывал такой голод. Настоящий голод, когда немного кружится голова, когда остро реагируешь на запах еды, предвкушаешь удовольствие насыщения.

Он принял ванну, оделся и поехал в ресторан. Едва устроившись за столиком, он понял, что снова допустил оплошность.

И дело было не в том, что многие посетители косились на одинокого здоровяка. Просто все, кроме него, пришли не одни. За всеми столиками сидели парочки; они тихо переговаривались.

Яуберт быстро, не чувствуя вкуса, заглотал рыбу. Ему хотелось скорее уйти. Потом он поехал домой. Еще с порога услышал телефон. Неуклюже переваливаясь, подошел к аппарату, снял трубку.

— Алло. Капитан Яуберт?

Он узнал голос.

— Здравствуйте, доктор Нортир.

— Помните, я рассказывала вам о группе общения?

— Да.

— Завтра утром Клуб любителей оперы приглашает нас на прогон «Цирюльника». В одиннадцать, в репетиционном зале театра «Нико». Если хотите, приходите. Мы будем очень рады вас видеть.

Слушая ее певучий голос, он представлял себе ее лицо.

— Я… м-м-м…

— Не обязательно давать ответ сейчас же. Подумайте.

— Я занят, сооружаю книжный стеллаж.

Она как будто удивилась и обрадовалась.

— Вот не знала, что вы любите возиться с деревом!

— Ну… я вообще-то…

— Что ж, возможно, до завтра.

— Возможно. — Он попрощался.

Яуберт посмотрел на часы. Половина восьмого. Значит, не только у него свободен субботний вечер!

От этой мысли на душе полегчало.

23

Оливер Нинабер читал воскресное приложение к «Аргусу».

Он лежал в постели, рядом с женой. Жена читала женское приложение. Чтение воскресных приложений стало для них своего рода воскресным утренним ритуалом. Но начиная с позавчерашнего дня Оливер Нинабер читал газеты гораздо внимательнее обычного. Вот почему он обратил внимание на маленькую статейку, посвященную смерти Карины Оберхольцер.

Оливеру Нинаберу захотелось вскочить. Он не мог лежать без движения. Им овладело желание убежать. Подальше от того, что происходит. Как неудачно! Именно сейчас он так близок к цели, к осуществлению своей мечты. Все так хорошо шло — и у него самого, и в семье, и на работе.

И вот пожалуйста — маньяк с маузером и смерть Карины Оберхольцер.

В статье приводились слова представителя полиции: «Мы считаем, что произошел трагический несчастный случай». Нинабер не был согласен с полицией. Он серьезно подозревал, что смерть Карины Оберхольцер не была несчастным случаем. Как это произошло, он и представить себе не мог. Потому что трудно представить, чтобы…

Он снова почувствовал, что стало трудно дышать. Грудь словно сдавила чья-то гигантская рука.

Надо посоветоваться с Макдоналдом. И с Кутзе.

Вдруг его осенило. «Несчастный случай» с Кариной вполне могли подстроить и Макдоналд, и Кутзе. Макдоналд достаточно здоровый и крепкий; он мог выкинуть из окна женщину вроде Карины Оберхольцер одной рукой. Но зачем ему…

А Кутзе? Может быть, Кутзе? Нет. Бессмысленно как-то. Все бессмысленно.

Оливер Нинабер вскочил — резко, рывком.

— Что такое, милый? — спросила жена, массируя свой лоб — безупречно гладкий, без единой морщинки.

— Только что вспомнил… мне надо срочно позвонить.

— Ты никогда не отдыхаешь. — В голосе жены слышался не упрек, а восхищение. Потом она вернулась к своему воскресному приложению.

Оливер Нинабер зашел в кабинет и набрал рабочий номер Макдоналда. К телефону никто не подошел. Да ведь сегодня воскресенье, идиот! — выругал себя Нинабер. Завтра надо будет съездить в Хаут-Бэй. Надо все обсудить.

Ему стало не по себе. Как некстати! Как не вовремя!

Маргарет Уоллес воскресных приложений не читала. Особенно теперь, после гибели мужа.

Она лишь бегло проглядела первую полосу «Санди таймс», купленной матерью. Увидела репортаж о маньяке с маузером и маленькую фотографию Ферди Феррейры.

Маргарет Уоллес вышла в сад и села в кресло, держа в руке чашку с кофе. Теплые солнечные лучи как будто немного облегчали боль.

Где она видела это лицо?

Думай, велела она себе, думай. Тут нужна система. Начни с работы Джимми. Думай, и ты поможешь полиции найти мерзавца, отнявшего у нее Джимми. И может быть, ей станет чуточку легче. Если бы только знать, зачем кому-то понадобилось убивать Джимми… Кому понадобилось причинять зло — ему, ей, им?

Распилив все доски, Яуберт положил полки на карнизы, подвинул поровнее. Теперь предстоит самое приятное — расставлять книги.

У него были заняты не только руки. Он напряженно размышлял.

«Цирюльник»… Что еще за «Цирюльник»?

Название какой-то оперы? Да, наверное. Что-то он когда-то слышал. Почему он прямо не спросил у Ханны Нортир? От глупости, вот почему! «Доктор Ханна, растолкуйте, пожалуйста, тупому копу, что такое „Цирюльник“». Скорее всего, она посмеялась бы, и все. Зато он сейчас не мучился бы неизвестностью. Но люди — странные существа. Никто не любит сознаваться в собственном невежестве. Лучше лгать и притворяться, будто ты и сам все знаешь.

Если «Цирюльник» — опера, ему не хочется идти.

Из-за воскресной послеобеденной музыки. Когда он учился в старших классах школы, приходя домой, бывало, часами слушал радио. Тихонько, чтобы не потревожить родителей. Ему приходилось быстро переключать канал, если там транслировали оперу. Какая-нибудь толстуха визжала так, словно ее резали…

Одна полка вышла слишком короткой.

Эх, напортачил! Но почему, как? Он ведь так старательно все измерил. Значит, одной полкой меньше. Он не успеет доделать стеллаж за вечер.

Зато если он завтра пойдет в оперу, то увидит Ханну Нортир.

Насладится ее странной красотой.

Но ведь там будут и другие. «Группа общения». Сборище психов. Яуберт не хотел идти с ней в оперу в компании целой толпы бешеных овец. «А вот и доктор Нортир со своими пациентами! Здрасте, док. Ох, какая жалость! Гляньте-ка на того здоровяка со стеклянными глазами. Он, наверное, контуженый».

Вдруг он вспомнил Гриссела. Надо будет его… нет, не «навестить». Слово «навестить» тут не подходит. Надо его повидать.

Но тогда можно и…

Яуберт решил сходить на прогон (еще одно незнакомое слово, будь оно неладно), а потом съездить к Бенни. Если успеет.

Ханна Нортир, хмурясь, стояла в проходе репетиционного зала.

Яуберт сразу заметил, что она одета по-вечернему, и внутри у него все сжалось. На нем самом были серые брюки и черный свитер с эмблемой команды полицейского колледжа по плаванию. Под свитер он надел белую рубашку с малиновым галстуком. Она, в длинной темно-синей юбке, белой блузке и белых сандалиях, выглядела маленькой, стройной и беззащитной. Увидев его, она улыбнулась — на ее лице застыло странное выражение, потому что она продолжала хмуриться, даже улыбаясь.

— Больше никто не пришел, — сказала она и посмотрела мимо него в сторону входа.

— Вот как? — отозвался он.