Андреевское братство - Василий Звягинцев

В конце концов не мальчишка же я, млеющий от всего, что чуть выше коленок. Тут снова срабатывал фактор, не позволявший раньше оторваться от созерцания ее лица. Нечто запредельное, необъяснимое в категориях формальной логики и психологии. Словно бы враг рода человеческого рассчитал все соотношения размеров, каждый изгиб и линию этого чуда природы на погибель нашему брату…

И ведь лежала она на прогнувшемся под ее весом полотенце так, будто не просто отдыхала на безлюдной палубе, а позировала для художника или мастера эротической голографии. Если моя Алла довела Панина до исступления, то что бы с ним случилось, попадись ему на глаза Ирина? А ведь вроде бы анатомически они вполне аналогичны. Тут мне и пришла в голову дикая мысль, что Ирина не просто женщина, а, как в свое время Заря, биомодель, созданная для каких-то тайных целей.

Чтобы разубедить себя, я оторвал от глаз бинокль и тут же ощутил острый дискомфорт. Но одновременно увидел, что солнце успело до половины скрыться за горизонтом. Так сколько же мое созерцание продолжалось?

Не помню, где я читал насчет предмета, который полностью парализовывал волю человека, начинавшего его ощупывать. Осязательный наркотик. А Ирина — зрительный. Так, может быть, вот в чем ее истинная роль, для этого ее мне и показали. И те, кто это сделал, пребывают в полной уверенности, что теперь я на поводке и никуда от нее не денусь…

Так и буду крутиться поблизости, пока не возьмут меня голыми руками.

Я сложил бинокль, сунул его в футляр и резко поднялся. Ничего у них и сейчас не выйдет. Недооценивают они Игоря Ростокина!

…Переехав по мосту в Окленд, я дозвонился до Панина. Ждал он меня, ждал и нервничал, это было понятно сразу. Говорил я с ним по видеоканалу, и лицо его выдало.

— Ты с ума меня сведешь, — облизнул он губы. — Не надоело Солка изображать? Зачем ты монитор закрыл?

— Солк — это кто? — спросил я с интересом.

— Солка не знаешь? Ах да, действительно. Персонаж видеосериала, неуловимый мститель…

— Что ж, подходит. А прикрыл я объектив затем, чтобы ты или кто другой не видел, где я и кто со мной рядом. Не время…

— Слушай, — лицо его стало напряженно-злым, — давай начистоту. Я тут действительно ни при чем. Согласен, доля моей вины есть… Что не послушал тебя. Но я хотел как лучше. Откуда мне было знать, что среди вполне надежных людей окажется… такой… Короче, кое-кто решил сыграть в одиночку. У нас так обычно не делается, бизнес ведется честно. Но уж больно большими деньгами запахло. Да и не деньги тут главное. Сам же понимаешь…

— Каяться будешь перед смертью, а сейчас дело говори. Ну…

— Вот тебе и «ну»… За ночь этот кое-кто все обдумал и послал своих ребят. Они собирались взять вас обоих, привезти в известное место и договориться… сепаратно. Вреда никто вам причинять не собирался. Просто… предложили бы сменить флаг. Возможно — за большую плату. Проиграли бы только мы. Но ты все спутал. Я тоже ничего не знал, клянусь. Когда ты позвонил, я был поражен и действительно направил ребят, чтобы помогли. А они опоздали. Зато ты сумел заставить тех людей запаниковать. Они обратились ко мне. Не буду пересказывать, о чем шла речь, но… Меня убедили. Нашлись способы. Как и твою Аллу, кстати…

— Врешь, — только и сказал я.

— Зачем мне врать? Нет, с ней все в порядке, никакого насилия, но… Выхода у нее не было. Она ведь всего лишь слабая женщина. Она выдала все записи и рассказала, что на самом деле никаких людей в Москве нет. Только вы двое… На этом все могло и кончиться. Ты оказался не нужен. И Аллу бы они сразу же отпустили. С хорошими деньгами. Куда дешевле, чем убивать. Они же вполне законопослушные деловые люди. И опять ты все испортил. Тебя ведь уж и искать прекратили… Не знаю, что ты сделал с пленками, и Алла не знает, только недавно со мной говорили… очень плохо.

Я видел, что он скорее всего не врет. И его версия мало расходится с моей, разве что в деталях. Слишком у Панина было отчетливо все на лице написано. На фоне растерянности и обиды — злость. Он меня ненавидел. За все. И что дело верное сорвалось, и что пришлось от кого-то испытать унижение, возможно, — не первое… И что сейчас он выглядит передо мной подлецом и трусом, а не тем, что раньше, великим Майклом. Тут в нем славянство прорезалось, перед своими ему бы так стыдно не было…

— Плохо держишься, драйвер, — сказал я с издевкой, — ты же сам этого хотел… А выходит, кусок больше рта оказался.

— Сам-то не очень геройствуй, — огрызнулся он. — Куда ты денешься? В Москву сбежишь? И там найдут. А Алла? Бросишь? Я бы подобрал, только она пока еще тебя забыть не хочет… Если б захотела, всем лучше б стало. А пока ты бегаешь, ее ведь не отпустят. А далеко убежишь — совсем станет плохо…

— Не твоя забота…

— Увы, и моя тоже. Я ведь к вам обоим по-прежнему хорошо отношусь. И все еще можно исправить…

Я подумал, что разговор слишком затягивается и группа захвата, возможно, уже на подходе.

— Стоп. Я меняю позицию. Позже договорим…

— Да хватит тебе бегать! Неужели еще не понял? Сейчас они все силы в дело бросили, их люди город перекрыли, полиция подключена и многое другое… Через час тебя по всем экранам покажут как опасного преступника в розыске… Деться тебе совершенно некуда. Я откровенно говорю… И предупреждаю по-дружески — никаких глупостей не делай… Вполне возможно — при попытке к бегству…

— А уж вот это — хрен! Я ж вам живой пока нужен… — отвечая и храбрясь, я понимал, что он прав и гулять мне недолго, если…

— Вот почему мне и поручено передать: ты возвращаешь перезапись, она при тебе, это известно, Алла уже сказала. Взамен получаешь деньги вместе с женщиной — и свободен. Само собой — отказываешься от всех претензий. Ей-богу всем будет лучше. Умей проигрывать. Бери такси и езжай сюда. Я все сказал…

— Какая же ты сволочь, — процедил я. — Если даже сдамся — где гарантии?

— Гарантии… Мое слово, если угодно. Пусть даже я тот, что ты думаешь, но не настолько же… Повторяю, не нужен ты им… Мало в истории случаев, когда люди не только свои, а государственные секреты продавали, — и ничего, жили и благоденствовали… Что ты за фигура такая, чтоб из-за тебя руки и совесть пачкать? А что ты партнер серьезный и уважения заслуживаешь, ты уже доказал.

— Ну, разболтался… Кончили. Я с тобой буду после разговаривать. И не думай, что легко отделаешься. Мне кое-что обдумать надо и подстраховаться. Не забыл, на что я намекал?

— Не делай этого, Игорь, умоляю. Тебе даже они не помогут. Сам пропадешь и девчонку погубишь. Хотя бы ради нее…

— Подумай лучше, кто тебе поможет…

Я отключился. Пусть ждет и нервничает. Не все же только им людей пугать.

Пока мы говорили, успело окончательно стемнеть. Я прямо физически ощущал приближение опасности. И назло страху убегать, изображая обезумевшего зайца, не стал. А пересек улицу и сел за столик на веранде уличного кафе. Я находился во французском квартале, и заведение было вполне парижское, и гарсон, и меню тоже.

Не успел я сделать первый глоток божоле, как, завывая сиреной, через перекресток пролетела полицейская машина, навстречу — еще одна. Они блокировали квартал с обеих сторон, и тут же подскочил юркий желтый «Растрохеро» на гравиподушке, за ним, чуть поодаль, остановился микроавтобус без окон.

Не обманул Панин, работа пошла с размахом.

Из джипа выпрыгнул похожий на репортера парень в короткой пестрой гавайке, на плечевом ремне — массивный прибор, похожий на видеокамеру. Но, очевидно, другого назначения.

Он направил его на ту кабинку, из которой я звонил. Потом повел раструбом вдоль улицы. Я с такими штуками незнаком. На что она настроена? На запах, внешний облик, изучение маячка-опознавателя или мои биотоки?

Нас разделяли каких-то пять метров, и он, отступая назад и продолжая ощупывать окрестности, все приближался. Но сообразить, что объект спокойно сидит рядом, охотник, очевидно, не мог.

Я же, расстегнув пуговицу пиджака, ждал. Если он все же обернется и засечет меня, выход один — стрелять в упор, потом махнуть через низкий заборчик во внутренний двор, и, может, еще раз удастся скрыться…

Нет, конечно же, нет. Шансы нулевые. Вокруг десяток полицейских, по их сигналу другие патрули перекроют все окрестности. Возьмут с оружием в руках, и никому уже ничего не докажешь. Лучше просто сдаться…

Но внешне я оставался невозмутимо-спокойным, продолжая тянуть кисловато-терпкое вино, и, как все окружающие, с любопытством наблюдал за происходящим.

«Следопыт» уперся спиной в ограждение веранды, выругался и опустил камеру. Ничего не вышло. Добыча снова ускользнула. Он перекинул ремень камеры через плечо, повернулся. Мы встретились глазами. Я улыбнулся. Он, машинально, тоже, потом махнул рукой официанту.

— Эй, гарсон… два коньяка. Тройных.