Будь проклята Атлантида! - Сергей Житомирский

После большой воды в работе настала передышка. Каждый день старики мяли мокрую землю, пробовали на язык и говорили, что класть зерна еще рано. Общинники отдыхали, не очень стараясь найти дело рабам. Впереди были трудные дни.

Однажды Ор пошел поискать дикого лука у ручья выше селения. Пожевав хрустких, налитых соком перьев, он прилег среди теплых камней и незаметно уснул. Его разбудил звонкий смех, по которому он сразу узнал младшую дочь Храда, Иллу. В ответ что-то забубнил мужской голос. Девушка ответила и опять рассмеялась. Ор скользнул за большую глыбу – ни к чему лишний раз мозолить глаза хозяевам.

Голоса остановились совсем рядом. Подвинув голову, он увидел обоих. Илла стояла на плоском камне посреди подернутой зеленым пухом лужайки, один из гостей топтался возле и говорил подвывая – видимо, для торжественности. Почти все слова были понятны, но звучали нелепо. Атлант сравнивал девушку со стройной собакой, а ее глаза с камнями. Почему-то Илла не обижалась. Потом молодой атлант стал говорить о своих богатствах и о счастливой жизни в городе.

Нахмурившись, девушка прервала его похвальбу и заговорила сама. Как понял Ор, она упрекала этого и других юношей, что они утратили силу и смелость предков, думают только об удовольствиях. Гость пытался возражать, даже схватил девушку за руки, чтобы показать, что не обделен силой. Но она толкнула его так, что он отлетел на несколько шагов.

- Чего же ты хочешь от меня? – закричал атлант жалобно.

Глаза Иллы смеялись:

- Помнишь старый обычай? Если ты правда храбр и на многое готов ради меня, добудь три Знака невянущей любви! Как в старину.

Вечером Ор рассказал пройдохе Ипу о странном разговоре. Глаза либийца лукаво блеснули:

- Теперь я понял, о чем все шепчется этот Тарар с моим Агданом, - хочет взять его сестру в жены. Хорошо бы! Тогда будет немало пиров и нам тоже кое-что перепадет. А что это за три знака, не знаю. Но он их достанет! В земле узкоглазых все можно выменять на бронзовые кольца, а у этого гуся их много.

Земля на уступах подсохла, и вновь вся община высыпала на поля. Мужчины рыхлили почву, женщины прятали в нее зерна, дети отгоняли птиц. Раз, когда Уфал с Ором рыхлили землю на том уступе, с которого видели приезд гостей, с тропы внизу посыпались камни, и на поле, отдуваясь, выбрался Агдан.

- Побеседуем, - сказал он, отдышавшись, - скоро мне уезжать, а я еще не посоветовался с тобой о важном деле.

Ор продолжал ковырять землю. Голоса атлантов доносились до него. Ип верно сказал: богатый друг Агдана просит в жены Иллу. Агдан говорил с отцом, но тот не хочет принуждать дочь. А девчонка не понимает своей удачи, ждет какого-то героя. Где они нынче, да и кому нужны!

- Ну, - сказал Уфал, - девчоночьи мечты пройдут. А что сестра не хочет в мужья столичного слюнтяя с мягкими руками и хвастливым языком, тут она права. Найдется крепкий пахарь в своей общине…

- Ладно, - Агдан вновь подавил злость на тупого общинника, - чем спорить, подумай лучше о богатом выкупе, который можно взять за сестру. Тарар, если чего хочет, не скупится! А на добрую связку браслетов можно купить еще и рабов, и скота, и два-три добрых поля из тех, что не идут в передел.

Покосившись на братьев, Ор увидел, что Уфал уставился в землю, а Агдан сидит, отвернувшись, словно боясь спугнуть мысли брата.

- Хорошо, - сказал, поднимаясь, старший, - поговорю с сестрой.

- Вот это дело! – просиял Агдан. – Скажи, семье очень нужно. Она добрая девушка.

Но разговор с Иллой, видно, не состоялся. Вернувшись с поля, Уфал с Ором застали общину в волнении. В двух домах слышались крики и плач, а перед усадьбой Храда толпились кучками соседи, бросая на запертые ворота недобрые взгляды. Перед Уфалом люди расступились, но не уходили. Ворота приоткрыл Храд и, впустив сына с рабом, тут же захлопнул. Из дома выглянул Агдан. Лицо у него было растерянное. Братья заспорили.

Все рабы сидели в хлеву, шепчась и по очереди выглядывая. Ору рассказали, что Тарар утром уехал на лошадях с сельскими юношами в горы. Будто бы он обещал им богатые подарки, если они влезут на крутые скалы у самых льдов и достанут… что? Даже Ип не знал.

Двое юношей, связавшись ремнями, пытались влезть на обрыв за «этим» - и сорвались. Одного привезли мертвым, а другой сильно изувечен – выживет ли? Общинники очень злы на горожанина.

- Ух, люблю, когда узкоглазые ссорятся! – потер руки Ип.

- А часто так бывает? – поинтересовался Ор.

- Нередко. Случается, что и убивают друг друга. Но сегодня, - закончил либиец с сожалением, - схватки не будет. Деревенские струсят, ведь у наших на шеях знаки с четырьмя веслами.

Он оказался прав. Храд пошел в комнату, где отсиживался виновник смуты, вынес оттуда две связки желтых колечек, передал их через ворота – и соседи разошлись. Гости уехали, едва рассвело.

Пострадавшего вылечили в храме Цфа. Через одну луну Ор увидел, как юноша, кривясь на левый бок, ковыляет по полям. В хозяйстве его семьи прибавилось три коровы, а у родичей погибшего – целых семь!

Ор пробовал так и сяк соединить между собой происшедшие события и подслушанные разговоры, но ничего не получилось. А в его жизни все осталось по-старому.

Тейя повернулась к нефритовой статуэтке Лоа, покровительницы пения, тронула тетивы звучащего лука и снова пропела: «Я иду к тебе, как к костру: руки согреть или сгореть…»

Нет, мелодия не приходила – та единственная, с которой слова сплавляются, как разные металлы в могучую бронзу. «Я иду к тебе, как…» Правда, Италд с его высокорожденными друзьями скорее всего сочтут песню слишком открытой и простой.

Вот «Жалобу клинка, уроненного в море» они одобрили, и Италд просил еще таких же, чтобы были протяжны, заунывны, как древние сказания или храмовые гимны. Ну, она будет петь высокородным то, что им нравится. Но почему ей нельзя петь другие песни – для тех, кто примет и поймет их?

С башни на площади донесся слабый от расстояния вздох бронзы: половина времени от полудня до заката. Скоро соберутся знатные гости. Тейя ощутила, что ее тяготит мысль о предстоящем вечере.

А сначала все казалось таким интересным, утонченным – древние традиции, листы с наставлениями титанов и мудрецов прошлого, медленные, изысканные речи гостей, их знание своих и чужих родословных – настолько подробное, что изумляло – как все это умещается в человеческой памяти. Но больше всего говорили о старинном искусстве приручения животных – могли часами обсуждать достоинства охотничьих гепардов и ястребов, спросить о способах обучения медведей и коз, дельфинов и чаек…

Один из друзей Италда заставил простого скворца-мухолова каждый вечер летать по дому с горящим сучком в клюве и зажигать светильники. Всех превзошел в изощренности обучения старый титан Уцаб: его морской лев исполнял 64 воли! Но Уцаба затмил молодой кормчий, чья горилла верхом на коне подавала копьем команды челну воинов. Пришлось подарить ее Тифону (тогда хозяин и получил красный плащ).