Метагалактика 1993 № 4 - Дмитрий Изосимов

Внизу сердито крикнула Орнелла:

— Евгений, глупый мальчишка, прыгайте немедленно!

Но я не прыгнул и виновато развел руками в стороны, тогда она выхватила из кобуры пистолет и начала целиться в голову птицы. К Орнелле метнулся робот и повис у нее на руке.

— Не надо, не надо!

Тем не менее из ствола пистолета вылетела яркая пульсирующая красно-белая стрела и мелькнула перед курицей. Та возмущенно крикнула: «Коа»! — и на короткое время зависла на одном месте, а потом втянула голову в туловище и, отчаянно махая крыльями, нырнула за высокое здание, прижимаясь к земле и стремительно полетела в даль.

Я устало сел в мягкие перья и вспомнил деревенскую тихую улицу и себя, пятилетнего малыша в майке и трусах, когда я внимательно следил за наседкой, которая, квохча и часто поглядывая на своих цыплят, разгребала землю у забора и вдруг вырвала когтями длинного червяка. Он растерянно замер, но видимо понимая, что его заметили — рванулся к спасительной ограде, а курица, торжествующе крича: «Куб-куб-куб!» — наступила на него лапой, защемила клювом, потом подняла на воздух и показала птенцам, положила им под ноги.

Два прожорливых цыпленка схватили червяка и начали тянуть в разные стороны, а он из последних сил боролся за жизнь и даже разорванный на две половинки извивался и, наверное беззвучно кричал от боли и ужаса.

Птенцы, проглотив несчастного червяка, спокойно и непринужденно занялись своими делами, а я, потрясенный этим хладнокровным убийством, со слезами на глазах, убежал домой и весь день ничего не мог есть, а вечером долго не мог уснуть.

Тут я почувствовал, как кто-то сжал мое плечо. Я поднял голову и увидел перед собой человека с интеллигентным лицом, который вежливо протягивал мне бутылку.

— На, выпей — все легче будет.

Глава восьмая

Я взял бутылку и удивленно осмотрел человека, который меж тем неторопливо скинул с себя широкий плащ — под ним висели крест-накрест через плечи два патронташа, если можно так сказать, полные бутылок, точно таких, какую я держал в руке.

Незнакомец приподнял шляпу и церемонно поклонился мне.

— Будем знакомы, Евгений — зови меня Микус.

Он поправил патронташ и мягким жестом руки показал на окрестные леса и поля, над которыми мы летели и, закинув голову назад, подперев кулаком свой бок — с чувством наслаждения продекламировал:

Бессмертный человек! О, созерцайКипенье жизни, бьющей через крайЗдесь все твое! Но час, увы, настанетИ жизнь продлится, а тебя не станетИ кто бы над тобой не горевал,Ни небо ни земля не отзовутся;Листок не упадет, не грянет шквал,И тучи над могилой не сберутся;И смертью потревожишь ты своейЛишь хищных поминальщиков червей.

Я потрясенно крикнул:

— Вы знаете Байрона?!

Микус с улыбкой поднял вверх палец.

— Мой юный друг — я люблю Байрона.

Он взял меня под руку и повел в сторону головы птицы Гоа и около того места, где начиналась ее шея, Микус показал на подобие беседки, сделанной из толстых перьев, пригласил присесть рядом с собой. Он вынул из патронташа вторую бутылку и, сделав добрый глоток, отдышался и сказал:

— Ты наверное, Евгений, хочешь узнать почему птица Гоа подхватила тебя?

— Да, конечно.

Микус лукаво посмотрел на меня.

— А вот скажи: если ваша землянская милиция едет по городу и видит пьяного человека, который лежит на панели — что она сделает?

— Она заберет его.

— Вот и наши птицы Гоа подбирают всех, кто лежит за пределами города, а в городе таких товарищей обслуживает месмерическая полиция.

— Но, товарищ Микус, как же так, я вовсе не пьяный.

Микус необычайно вежливо покачал головой.

— Однако, Евгений, ты лежал на земле — я это видел.

— Но это не причина считать меня пьяным.

Микус очаровательно улыбнулся и мягким жестом руки указал на голову птицы Гоа.

— А ты попробуй доказать это ей.

Птица посмотрела на меня кровавым глазом людоедки и сердито крикнула: «Коа!» и еще быстрей замахала крыльями.

— Куда мы летим? — спросил я Микуса.

Тот лучезарно улыбнулся и обнял меня за плечи.

— Мы летим в столицу планеты Цыпа, где вероятней всего нас примет председатель парламента Христус, чтобы назначить нам наказание за перепитие водус.

И он потряс бутылкой над головой.

— И какое нам будет наказание?

— Суток пятнадцать безлюдной планеты.

Я так и подпрыгнул на беседке и возмущенно крикнул, показывая пальцем на голову птицы Гоа:

— Она ошиблась дура, я не пил никакой водус, а упал я потому, что меня сбил с ног ветер от ее крыльев. И к тому же я выполняю задание Центавра.

Хотя, честно говоря, я не знал зачем я прибыл на Циплятус, но тем не менее я сердито топнул ногой и энергично сказал:

— Она не имела права хватать меня как червяка.

Микус ослепительно улыбнулся и надолго приложился к бутылке, а потом блаженно глянул в синее небо.

— Мне не хотелось бы внушать тебе беспокойство, но к сожалению я вынужден, Евгений, немножко огорчить тебя: на Цыплятус действуют законы Циплятус и никакая Станция, никакая Орнелла не спасут тебя от решения парламента или его председателя. А если — упаси тебя Боже — ты начнешь препираться с председателем, то вместо пятнадцати суток получишь тридцать.

Я откинулся на спинку беседки, взболтнул содержимое своей бутылки, приложил ее к губам и ощутил как нечто ароматное и мягко-воздушное коснулось моего языка и гортани. В тот же миг в моей душе родилось чувство блаженства, я просветленно глянул на Микуса, который в это время стоял впереди у самой шеи птицы Гоа и, показывая рукой в даль, прочувственно говорил:

— Зачем куда-то стремиться и чего-то хотеть, рваться и постигать, и сжигать дни данные природой быстро и мимолетно… Созерцание — вот смысл жизни и величие ее, но это вы земляне постигаете только в глубокой старости, когда поздно наслаждаться жизнью и когда вы, наконец, сознаете, что все ваши терзания юности не стоят минуты блаженного наблюдения природы в старости.

Микус оживленно обернулся ко мне и положил руки на мои плечи.

— Евгений, оставайся у нас на Циплятус — ты мне понравился с первого взгляда — мы будем читать стихи, говорить об искусстве, о философии.

От чувства благодарности я едва не задохнулся и только мог отчаянно кивнуть головой. Но после принятия очередной порции водус в душе моей наступило некоторое просветление.