Похороны стрелы - Алексей Куксинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После завтрака его вызвали в кабинет старшей воспитательницы. Предыдущие посещения этого кабинета были связаны с наказаниями за проступки, поэтому Северин решил, что его вчерашнее долгое отсутствие не прошло незамеченным. Он постучался и, дождавшись ответа, понурив голову, вошёл.
Он с порога ожидал потока упрёков, но голос старшей воспитательницы был подобен ангельскому. Она ласково пригласила его сесть, чего никогда прежде не бывало. Воспитательница просто лучилась любовью и добротой, но в искусстве притворства она не достигла больших успехов. Северин устроился на неудобном низком стуле и застыл в ожидании.
Свет из окна падал на спину старшей воспитательнице, образовывая над её седой головой подобие нимба.
– Северин, – сказала она, – тебе оказана высокая честь.
Северин удивился, что воспитательница знает его имя. Он сложил руки на коленях и слегка кивнул, словно понимал, о чём она говорит.
– Ты знаешь, – продолжала старшая воспитательница, – что детей из нашего приюта часто берут для воспитания в благородные семейства нашего города, чаще, чем из других приютов, в чём, безусловно, состоит заслуга педагогического коллектива, которым мне доверено управлять.
Она умолкла, будто ожидая, что Северин также воздаст должное её педагогическим и административным талантам, но он опять лишь осторожно кивнул.
– Одна из достойнейших женщин, входящих в попечительский совет, недавно перенесла сильнейшую трагедию, смерть малолетнего ребёнка.
Воспитательница сделала паузу, печально опустив взгляд, словно отдавая дань уважения трагедии той женщины.
– Но её материнское чувство оказалось сильнее горя, – продолжила воспитательница, – и она сочла возможным взять на воспитание ребёнка из нашего приюта.
Северин почувствовал, что ладони его холодеют, но на этот раз это не было предчувствием появления духа умершего.
– Поскольку её умершим ребёнком была девочка, она захотела, чтобы ежедневно не возбуждать в своей душе горькие воспоминания о дочери, взять на воспитание мальчика. Она много раз посещала наше заведение, но не могла найти подходящего ребёнка. После вчерашнего визита она известила меня, что нашла мальчика, которого хочет взять в свою достойную семью.
Северин уже понял, что к чему, и застыл на стуле в ожидании неминуемого приговора.
Старшая воспитательница улыбалась ему, как родному сыну, впервые сознательно произнесшему «мама».
– Она решила, что этим мальчиком будешь именно ты.
Северин проглотил комок, который неожиданно оказался у него в горле.
Воспитательница подошла к нему и положила руки на плечи. От неё исходил слабый аромат лаванды.
– Это большая честь для тебя и для нашего заведения. Надеюсь, они не пожалеют о своём решении.
Северин что-то неразборчиво промямлил. Солнце светило вовсю, воспитательница, увлечённая собственными мыслями, его не слушала. Оконная рама отбрасывала на пол длинную тень в виде креста.
– Она заедет за тобой к полудню, – сказала воспитательница. – Тебе нужно собрать вещи.
Конечно, он знал, кто та женщина, что согласилась взять его в свой дом. Поэтому, когда спустя несколько часов к приютскому крыльцу, на котором в окружении педагогов стоял Северин, подъехала закрытая коляска, с козел которой спустился незнакомый мужчина, мальчик испытал удивление пополам с разочарованием. Но после недолгих фальшивых прощаний он оказался в полумраке экипажа и увидел на сиденье напротив ту самую женщину, которая приходила в приют с другими людьми. Она ласково улыбалась ему из-за вуали и слегка дотронулась до его руки затянутой в перчатку ладонью.
– Извини, что я в вуали, не могу долго находиться на солнце, – сказала она ему сквозь шорох колёс, набирающих ход по мостовой.
Северин развёл руками – мол, ничего страшного.
– Я сразу поняла, что ты особенный, – продолжала женщина, – как только тебя увидела. А потом ещё Тильда сказала мне – какой хороший мальчик, давай возьмём его к нам.
– Это была ваша дочь? – спросил Северин.
За окнами менялись незнакомые кварталы, красивые дома в окружении красиво подстриженных деревьев.
– Да, – сказала женщина, и Северин увидел блеснувшие под вуалью слёзы, – это была моя маленькая девочка.
– И давно она…ушла?
– Два года назад.
Женщина замолчала, будто прислушиваясь к цокоту копыт. Северин испугался, что допустил бестактность, но женщина сказала:
– Обычно она боится незнакомых, а ты ей сразу понравился.
– А нам ещё долго ехать?
Женщина посмотрела в окно.
– Ещё порядочно. Скажи, а это у тебя давно?
– Что именно? – не понял мальчик.
– Давно ты видишь духов?
Северин пожал плечами. Точно он не помнил.
– Я думаю, с детства, – ответил он.
Женщина рассмеялась мягким, как мех персидской кошки, смехом.
– Ты не выглядишь очень взрослым, – сказала она, – сколько тебе лет?
– Почти тринадцать, – ответил он.
– А когда твой день рождения? – спросила женщина.
Северин молчал, не зная, что ответить. Он знал, что существует такая штука – день рождения, знал, что его принято праздновать и дарить подарки, только не знал, когда его собственный праздник, никто не называл ему число и месяц, в которые он родился, и праздновать ему ни разу не доводилось. Когда были живы родители, им было не до этого, а в приюте, среди большого количества детей, и подавно этот вопрос никого не волновал.
– Не знаю, – ответил он, – я ещё ни разу не праздновал свой день рождения.
– Что, и подарки тебе ни разу не дарили?
Северин задумался. В приюте ему давали одежду и еду, учебники, тетради и письменные принадлежности. Но считать ли это подарками?
– Ни разу, – немного подумав, ответил он. – То есть, в приюте мы с ребятами менялись всякими вещами – перьями, камушками, спичечными коробками, но ведь это подарком не считается?
– Наверное, нет, – сказала женщина. – Значит, нужно придумать для тебя день рождения. Как насчёт сегодняшнего числа?
– А какое сегодня число?
– Десятое августа.
– Ну, пусть будет десятое августа, – решил он.
Они ехали ещё долго, и наконец, подъехали к большому дому, со всех сторон окружённому деревьями. Северин решил, что такой дом слишком велик для одной семьи, одних дверей там было штук десять. К самым большим и красивым дверям вела широкая мраморная лестница, по обеим сторонам которой извивались какие-то каменные чудовища. Северин застыл на месте, не веря, что такое можно сотворить из неподатливого камня. Орлиные головы вырастали
