Похороны стрелы - Алексей Куксинский

– Посмотри, какой хороший мальчик, как хорошо кушает, – ворковала женщина. – Тебе у нас нравится? Хочешь жить у нас?

Северин отрицательно помотал головой, рот его был занят пирогом.

– Нет? А почему?

Он проглотил кусок и ответил:

– Тут живёт злая тётя.

Жена старосты опешила. Она перестала гладить Северина по голове и опустила руки на стол, забарабанила пальцами по столешнице.

– Какая злая тётя? Я, что ли?

От возмущения на её глазах выступили слезинки. Она любила детей, они охотно шли к ней, даже самые нелюдимые и пугливые.

Северин замотал головой. Он едва виднелся из-за стола.

– Нет. Ты добрая. А та злая тётя совсем старая. Она злая.

Староста сказал:

– Но сейчас здесь никого нет, кроме нас.

Мальчик внимательно осмотрелся по сторонам и сказал:

– Она ушла. Она скоро вернётся.

– А откуда здесь эта тётя? – спросила хозяйка.

Северин аккуратно прожевал ещё кусочек пирога. Несмотря на то, что он был голоден, он ел очень аккуратно и не спеша.

– Она здесь живёт, – сказал он, – очень давно. У неё белый глаз.

Староста дёрнул головой. Его жена отпрянула от мальчика и всплеснула руками, словно увидела большущую крысу, забравшуюся на стол. Мальчик невозмутимо продолжал есть пирог, размеры которого уменьшились настолько, что он мог держать его обеими руками.

– Белый глаз? – спросил староста. – А какой, правый или левый?

Северин внимательно посмотрел на старосту, потом своим маленьким пальцем указал на его левый глаз и сказал:

– Вот этот.

Староста присел на соседний стул. Хозяйка продолжала держать сложенные ладони перед грудью.

– А она что-нибудь говорила? – спросил староста.

Мальчик засунул в рот последний кусочек пирога и осмотрел пустые ладони.

– Нет, – ответил он, – ей не понравилось, что я пришёл. А можно ещё немного булки?

Хозяйка отрезала ещё кусок пирога и протянула мальчику.

– Вот, ешь.

Пока Северин ел, староста с женой просто переглядывались, не говоря ни слова. Женщина перестала гладить мальчика по голове и отодвинула стул подальше. Староста встал, переминаясь с ноги на ногу, словно гость в собственном доме, а потом, повинуясь взглядам жены, вышел во двор. Хозяйка выскользнула следом.

– Увези его, – громким злым шёпотом сказала она, – увези его сейчас же!

Староста обернулся на дверь, боясь на пороге увидеть мальчика, но за спиной было пусто. В конюшне заржала лошадь, в соседнем дворе залаяла собака.

– Куда я, на ночь, глядя… – начал староста.

Жена никогда раньше не повышала голос на мужа, была покорной и сносила все его сумасбродные выходки, но сейчас она не была похожа сама на себя. Она схватила старосту за рукав и тряхнула. Послышался треск готовой порваться ткани, и женщина зашипела:

– Я не потерплю это дьявольское отродье в своём доме!

Староста тяжело задышал, крыльцо заскрипело под тяжестью их тел. Он ей ещё это припомнит, такие вещи нельзя оставлять без внимания, он покажет этой женщине её истинное место. Но позже.

– Может, ему кто-то рассказал? – спросил староста.

– Кто мог ему рассказать, он же совсем несмышлёныш?

– Тогда откуда он знает?

Жена со злобой смотрела на старосту. Она не думала, что когда-нибудь сможет перечить этому тирану, но страх придавал ей сил.

– Верни его туда, откуда привёз, и поскорее.

Староста повернулся и замер у входа в дом. Ему не хотелось идти в комнату, где за столом сидит маленький мальчик, который уже, наверное, доел свой кусочек пирога. Пирог, который хозяйка готовила по рецепту свекрови, очень вкусный пирог. Там в рецепте один секрет – основу нужно было выпекать два раза, первый без начинки, а второй уже начинённую. У свекрови был очень тяжёлый характер, но жена старосты с честью несла свой крест, как невестку, её не в чем было упрекнуть. Свекровь постарела, голова стала совсем плохая, она почти не вставала, не узнавала сына и невестку, которая, сжав зубы, ухаживала за ненавистной старухой. Однажды, в один из дней во второй половине марта, жена старосты раньше времени прикрыла дымоход в протопленной печи, и ушла на реку полоскать бельё. Свекровь оставалась в доме, в полубреду она сумела слезть с кровати и доползти до окна, но сил открыть его старухе не хватило. Там, у окна, со скрюченными, цветом и формой похожими на древесные корни пальцами, вцепившимися в подоконник, её и нашёл вернувшийся староста. Он ничего никому не сказал, даже не избил жену, обставив дело так, будто мать умерла во сне. Но в деревне трудно хранить тайны, впрямую никто ничего не говорил, обществом были выражены приличествующие случаю соболезнования, но староста ловил на себе косые взгляды односельчан.

История потихоньку забылась, но к старосте во сне всё чаще начала являться мать. Она ничего не говорила, просто молча стояла и смотрела на сына одним глазом, поскольку второй ещё за десяток лет до кончины затянуло бельмом. Староста просыпался в поту, пил воду, жена ворочалась на другой бок, натягивала на себя одеяло.

Староста боялся, что бельмо вырастет и у него, старался не смотреть на солнце и рыжих людей (по местному поверью, от этого бельмо и появлялось), часто моргал и тёр глаза. Однажды даже тайком съездил в город к врачу, название специальности которого он не мог выговорить, но специально сберёг вырезанное из газеты объявление с рекламой. Врач, слишком молодой для своего гордого звания, дал посмотреть в чудное устройство, рассматривал глаз чуть не под микроскопом, светил в середину специальной лампой и просил не жмуриться, но ничего не нашёл. Деньги, однако, взял, чем утвердил в душе у старосты подозрения в шарлатанстве. Настоящий врач, рассуждал староста, обязательно нашёл бы какую-либо хворь, назначил лечение и брал бы деньги за каждый сеанс.

Староста вошёл в комнату, специально громко топая сапогами, чтобы спугнуть то, чему не было названия, хотя вряд ли бы оно испугалось топота человеческих шагов. Северин в одиночестве сидел за столом и собирал с его выскобленной поверхности крошки. Собрав их в щепоть, аккуратно отправлял в рот. Староста на мгновение замер, в очередной раз подивившись, какой худой и голодный мальчонка, но, устыдившись собственной жалости к этому демону, преувеличенно строго сказал:

– Ты, это, вот что, давай, собирайся. Домой поедем.

Мальчик, не сказав ни слова, слез со стула на пол и голубыми глазами уставился на старосту и выглядывающую из-за его плеча хозяйку. Собирать ему было нечего. Староста оказался в глупом положении, лошадь ещё не была запряжена в телегу, и он, покраснев от стыда и ярости, отправился на конюшню. Хозяйка,