Рожденные водой - Виктория Павлова

Мать говорила ровно, будто обсуждала список покупок, а Дэш впитывал каждое слово. Так много она ему никогда не говорила. Смущала только неискренность в ее словах, ведь про сестру явно прозвучала какая-то ерунда.

Вспоминая этот разговор спустя много лет, Дэш не был уверен, что все произошло именно так. Детские воспоминания хрупки и ненадежны, меняются под воздействием новых впечатлений. Возможно, он не спрашивал про отца, возможно, Гертруда говорила вовсе не это, а его воображение подставило те слова, которые он хотел бы услышать. Он четко помнил разговор про усыновление, подслушанный в детстве, да и то, что Эштон пустили в комнату матери, а его нет, было твердым фактом наряду с черным цветом их машины или тем, что сейчас они съезжали со скоростного сто пятого шоссе, чтобы въехать в Хоннакон, а вот этот разговор запомнился не четко. Дэш лишь хотел добиться от нее хоть какого-то ответа. У него заканчивалось время — скоро они припаркуются, выйдут из машины, и мать снова выстроит стену отстраненной безмятежности.

— Что со мной не так? Почему я тебе не нравлюсь?

Ответа, конечно, не последовало. Мать вела машину, даже не посмотрев на него, только сильнее сжала губы и слишком резко повернула руль на очередном повороте.

— Я недостаточно способный? Или делаю что-то не так? Что есть у Эштон, чего нет у меня?

— Не нужно сравнивать себя с Эштон. Ты — не она! — холодно отрезала мать.

Дэш поразмыслил над ее словами.

— То есть у меня нет ни единого шанса узнать семейный секрет? Потому что я не Эштон? Потому что я чудовище?

Мать молчала, не отрывая взгляда от дороги. Дэш изучил ее нахмуренные брови и крепко сжимавшие руль руки. Вспоминая позже разговор, он всегда говорил, что Гертруда в тот момент явно сплоховала. Вместо того чтобы рассмеяться над глупыми страхами подростка и сказать, что все ерунда и бред, она замешкалась. Дэш понял ее колебания единственным возможным способом — подтверждением того, что он вырастет и станет чудовищем.

— Тебе поэтому предлагали отдать меня на усыновление?

Мать резко вздохнула, а Дэш ощутил ускорение — его вжало в сиденье, когда они проехали перекресток, как метеор, и со всех сторон загудели машины, за что мать обозвала других водителей растяпами и дебилами.

Дэш выдохнул только через пару кварталов. Они молчали до самого дома. Лишь когда мать остановилась на подъездной дорожке и заглушила мотор, но осталась сидеть в машине, у Дэша мелькнула надежда, что она скажет что-то еще. Он ждал.

— Бабушка забила тебе голову глупыми сказками. Никакое ты не чудовище. Ну подумай сам, если бы ты был чудовищем, то значит, и я тоже была бы им, ты ведь мой сын, мы генетически связаны. — Она смотрела на руль и говорила спокойно и рассудительно, то есть как обычно. — Тогда и Эштон пришлось бы стать чудовищем. Это же глупо, не находишь?

Он молчал, потому что не верил.

Мать повернулась, улыбаясь своей фирменной отстраненной улыбкой, под которой обычно проглядывали холод или равнодушие, но сейчас там было что-то другое, чего Дэш никак не мог уловить. Мать будто чувствовала неловкость, но представить Гертруду Холландер в замешательстве он не мог.

— Где мой отец? Я хочу жить с ним, — настаивал он.

— Тебе стоит остаться со мной.

— А если я не хочу? — разозлился Дэш.

Мать вздохнула, явно теряя терпение.

— Сейчас у тебя есть все, что нужно. Чем же ты будешь заниматься? Как зарабатывать на жизнь?

— Придумаю что-нибудь. Мне уже двенадцать, я почти взрослый.

— Дэшфорд, если ты сбежишь, то действительно станешь чудовищем, потому что бросишь свою семью, — холодно отчеканила мать, — а сейчас у тебя есть шанс доказать, что это не так. У тебя есть выбор.

— Что я должен сделать, чтобы ты меня полюбила?

Мать моргнула, откинула голову, несколько раз открыла рот, но так ничего и не сказала. В ее глазах вспыхнуло что-то похожее на сочувствие, но Дэш не понял до конца. Ему показалось, что у нее дрожит подбородок, но рассмотреть получше не успел: она отвернулась, заслонившись копной рыжих волос.

— Отвези меня в аэропорт! — решился Дэш. — Я доберусь в Боде́тт на самолете.

— Не уверена, что в Боде́тт летают самолеты. — Мать повернулась. На ее лице снова играла отстраненная улыбка, и в целом она была сама безмятежность. — Да и странно слышать от тебя такое. Собираешься бросить своего любимца?

— Что?..

Дэш не сразу понял, о чем речь, а потом повернул голову и увидел, что рыжий неугомонный комок подпрыгивает у машины, пытаясь достать до стекла.

— Он ничего не ел эти два дня и спал на твоей кровати. Понял, что ты был здесь, но не мог тебя найти.

Дэш выскочил из машины и подхватил скулящий от счастья рыжий теплый комочек. Енот визжал от радости и облизывал Дэшу нос, щеки, руки, лоб, а Дэш не мог поверить своему счастью. Вот же Енот! Нашелся! Он бухнулся на газон и обхватил пса. Теплое живое подтверждение того, что он кому-то нужен, разрывало сердце. Он чуть не бросил Енота одного!

Дэш жадно впитывал любовь и преданность собаки, потому что до другой любви никак не получалось дотянуться. Мамины ноги в бежевых сабо на толстой подошве топтались рядом, и Дэш пробормотал Еноту в шею:

— Эштон сказала, он сбежал.

— Да, по поводу этого… — прокашлялась мать. — Сестра хочет тебе кое-что сказать.

В гостиной их ждали. Бабушка сидела на диване, а нахохлившаяся Эштон со сведенными бровями стояла рядом. Она наблюдала за Дэшем все время, пока он заходил и поправлял коврик у входа, который сдвинул вертящийся под ногами Енот, а потом нахохлилась еще больше, когда мать многозначительно на нее посмотрела. Эштон сжала губы, а мать выжидающе прищурилась.

— Енот не сбежал. Прости, что я так сказала, — выдавила сестра.

Дэш посмотрел на мать. Явно ее авторская постановка.

Мать велела Эштон продолжать, и та еще минут пять сбивчиво и занудно извинялась за резкость и ложь. Дескать, вырвалось случайно и она сожалеет, что так вышло. На самом деле Енот ездил с матерью к ветеринару, потому что пришла пора делать собаке прививку, а потом прокатился с матерью к косметологу, потому что ей пришла пора делать отбеливание лица, и, если бы Дэш вернулся домой чуть раньше или чуть позже, он бы их застал.

Эштон покраснела от натуги, выдавливая из себя слова, которые ее заставляли говорить, бросала на мать умоляющие взгляды, но