Нерушимое - Николай Рерих

Вообще, если начать огорчаться подражаниями и всюду их усматривать, то можно наполнить жизнь совершенно ненужными, горькими ощущениями. Что же из того, если кто-то возымел влечение к тому или иному методу и способу выявления. Конечно, при этом могут быть и очень низкокорыстные цели. Может оказаться подделка, чтобы завладеть тем или иным рынком. Тогда это будет уже попросту предусмотренное уголовное преступление, и каждое законодательство обращает внимание на такие подделки. В сущности своей, такое стремление к подделке лишь докажет, что оригинальный продукт был действительно хорош и заслужил поползновения повторить его.

Об этих предусмотренных законом подделках нечего и говорить – судьба их ясна. Но бывают другие подражания, которые не подлежат никакому закону. Может быть, например, какое-либо учебное заведение с оригинальными и практическими методами. Кто-то, оценив приложимость этих методов, откроет такое же заведение на ближайшей улице. Конечно, это будет подражание, но запретить такое состязание совершенно невозможно. Или кто-то напишет книгу или составит словарь, а другой, ловкий промышленник, обернет этот словарь наоборот или использует целиком треть книги, связав ее какими-то водянистыми доказательствами. Несомненно, это будет подделка, и так же несомненно, что ловкий промышленник избежит осуждения. Даже если кому-то будут известны все обстоятельства таких заимствований и подражаний, то ведь никакие законные статьи не осудят подражательную ловкость.

Размеры всяких соперничеств и подражаний бесчисленны. Главное же и мудрое правило будет при обнаружении их – не огорчаться. Они всегда будут в той же пене жизни, как и всякая клевета, которой занимается низкое и преступное мышление.

Если клевета является лишь своеобразной оценкой больших размеров творимого, то и подражание есть лишь доказательство правильности и убедительности первоначально сделанного.

Среди свойств невежества можно видеть и грубость, и неблагодарность, и лживость, и всякие предательства. Эти темные свойства прикроют собою истинные причины и всяких подделок, и подражаний. Очень много явных подделок имеют в основе своей неблагодарность. Поэтому благодарность во всех древних заветах считалась высоким отличительным качеством. Часто человек под личиною друга притворно приближается, чтобы высмотреть то, что он считает успешным и убедительным, чтобы своекорыстно выдать это за свое. Мало ли случаев! Иногда грубый дикарь просто хочет сделать то же самое, что ему понравилось, даже не отдавая себе отчета, что именно он этим нарушает. То, что увидел, то он и считает своим. И таких примеров прискорбного оплошения очень много.

Конечно, могут быть и предательства, которые попытаются сделать из всего полезного просто кривое зеркало, чтобы тем унизить или погубить опасный для них принцип. Сколько всяких родов предательства. В конце концов, какое предательство лучше: сознательное или бессознательное? Оба они, в конце концов, то же самое, ибо следствия их могут быть равнозначащими. Неисчерпаема тема о предательствах. Сколько ценного и неповторимого погубляется каким-то крошечным предательством, самолюбием, самомнением, гордостью или простым переживанием.

Так часто только что совершившие какое-либо предательство будут усиленно отрицать это и убеждать самих себя, что произошло нечто совсем другое.

Сейчас мы хотели лишь отметить то, как следует относиться ко всяким неизбежным подражаниям. Из разных стран нам приходится слышать о том же, слышать и недоумение, и негодование о том, что какое-то неумелое подражание нарушает уже созданное полезное дело. В таких случаях вы уже ничего не поделаете. Единственно, что можно посоветовать – не огорчаться и только удваивать высокое качество своего дела. Если творимое вами высоко в своем качестве, то можете быть спокойны – всякое подражание окажется и подлым, и пошлым, и пожрет самое себя. Если же подражание, в конце концов, превысит ваше дело, то оно сделается уже преемственностью и должно даже вызывать с вашей стороны известную долю признательности, видя рост семян, вами посеянных.

Итак, подражание, соперничество, соревнование, если оно не будет иметь в основе своей вредительскую зависть, оно явится лишь неизбежным разветвлением ваших же начинаний. Каждый сеятель должен, прежде всего, радоваться, если семена, им брошенные, вырастают в полезные злаки. Так всегда было и всегда будет, и пусть дела, даже близко возникшие, лишь взаимно побуждают к улучшению качества.

Работайте! Творите!

Videbimus

Сколько позорных моментов человечества сопровождалось этим восклицанием: «Посмотрим!» Сколько уже сложенных, прекрасных обстоятельств было жестоко и безжалостно разбито оппортунизмом этого «посмотрим». На самых разных языках, всячески, во всех интонациях произносилось это убийственное слово. Если вместо него будет сказано «маргаш» или «манана», то и эти выражения будут означать то же самое оппортуническое выжидание.

Многие правители стран, понтифы и вожди не затруднялись громко произносить это слово. При этом они, наверное, не давали себе отчета, что тем самым они произносили и самим себе приговор.

Кто же говорит увиливающее «посмотрим»? Только тот, кто не знает пути и хочет прикрыться чужими обстоятельствами. Больше того, каждый такой уклоняющийся вообще не знает, чего он хочет. Ведь невозможно строить что-то прочное лишь на непредвиденном стечении чужих обстоятельств. Справедливее и честнее было бы просто сказать: «Отложим это дело». Но говорящий «посмотрим» хочет уловить нечто постороннее и воспользоваться им.

Кто получит такой ответ в виде сакраментального «посмотрим», может вполне ответить: «Вот так рыбак», или: «Вот так маска». Он будет совершенно прав в такие определениях, ибо его собеседник, наверное, хотел выиграть время, чтобы или прикрыть что-нибудь, или выудить что-нибудь постороннее.

Изабелла д'Эсте послала Цезарю Борджиа подарок – сто масок. Этот многозначительный дар лишь показал всю ее острую находчивость и остался в истории как справедливое определение Цезаря. Так же точно в одной из восточных историй рассказывается, что некий повелитель послал своему коварному соседу в подарок рыбу со словами: «Для Вас выудил». Этим было показано знание хитроумных замыслов.

«Посмотрим, посмотрим», – говорит желающий оттянуть какое-то решение.

«Ладно, ладно», – замечает желающий переменить тему разговора. И никакого лада нет в этом желании укрыться, избежать, лишь бы отложить. Люди даже изобрели утешение себе: «Что отложено – не потеряно». Но обычно отложенное именно уже потеряно. И сколько полезного, своевременно нужного было отложено ради каких-то совершенно неуместных соображений.

Чтобы не отложить и не испортить тем чего-то, тоже нужно иметь сердечную искру. Приходилось слышать, что, когда мудрый правитель узнавал нечто неотложное, полезное, он сознавался, что как бы трепет по спинному хребту пробегал и как бы волосы шевелились; конечно, не от ужаса, но от трепета правильного чувствования. Значит, уже само сердце стучалось и напоминало, что ни мгновения не должно быть упущено.

Обиход в жизни больше всего располагает к откладыванию и упущению. Столько маленьких рутинных обстоятельств возникают, что всякое новое творчество уже начинает казаться отвлеченным и заоблачным. Чем же превозмочь тяготу обстоятельств? Искры и пламень сердца покажут, где истинный путь.

Византийские императоры носили на шее особую регалию – ладанку с зашитою в нее землею. Называлась она «акакия» и символизовала принятие на себя земной тяготы. В этом обычае, вероятно, отозвалось нечто очень древнее, которое мелькнуло своеобразно и в мифе об Антее, и в других сказаниях разных народов. Но тягота земная, должна ли она быть подавляющей, или же возложение ее есть как утверждающее основание?

Регалия по смыслу своему не могла быть лишь символом тягости. Она могла быть лишь знаком утверждения. Так же каждый знающий и обязанность, и ответственность, и путь свой не будет вдаваться в уклончивые дебри «посмотрим». Он знает свой путь, и потому всякая условность ему не нужна. Он скажет: «Вижу» или «не вижу», но никогда не унизит себя признанием в своей слепоте и в надежде, что обстоятельства других выведут его.

В истории известны целые системы политики, основанные на «подождем», «посмотрим». Но эти эпохи никогда не отличались расцветом. В течение такой политики удавалось несколько просуществовать, но всякое мощное построение требовало ответного утверждения.

Если правитель знает какие-либо достоверные факты, почему-либо еще неизвестные его собеседнику, он скажет: «обожду». Ему нечего будет высматривать и оглядываться. Ему просто нужно будет определенное время для созревания уже посеянных зерен.