Леопард - Ю Несбё

Вошел медбрат с беджем, на котором было написано «Олтман», коротко улыбнулся Харри и постучал по часам.

Когда Харри спускался по лестнице, он встретил двух полицейских в форме, они направлялись наверх. Он машинально и понимающе кивнул им. Они, ни слова не говоря, уставились на него, как на чужака.

Обычно Харри стремился к одиночеству и всем тем благам, которые оно сулит: миру, тишине, свободе. Но когда он подошел к трамвайной остановке, то внезапно понял, что не знает, ни куда ехать, ни что делать. Он знал только, что именно сейчас не в состоянии вынести одиночества в оппсальском доме.

И он набрал номер Эйстейна.

У Эйстейна была дальняя поездка в Фагернес, но он предложил выпить пивка в Лумпе где-нибудь в районе полуночи, чтобы отметить тот факт, что еще один рабочий день в жизни Эйстейна Эйкеланда закончился сравнительно хорошо. Харри напомнил Эйстейну о своем алкоголизме и в ответ услышал, что даже алкоголикам иногда нужно напиться!

Харри попросил Эйстейна быть осторожнее за рулем и повесил трубку. Посмотрел на часы.

Остановился трамвай и распахнул перед ним двери. Харри смотрел в теплый, залитый светом вагон, словно бы приглашающий немедленно войти и занять место. Потом повернулся и побрел пешком в сторону центра.

Глава 27

Добрая, вороватая и алчная

— Я тут был недалеко, — сказал Харри. — Но ты, похоже, куда-то собралась?

— Да нет, — улыбнулась Кайя, стоя в дверях в толстой дутой куртке. — Просто сижу на веранде. Заходи. Надевай вон те тапки.

Наверху на веранде оба уселись в огромные деревянные кресла. На Людер-Сагенс-гате было тихо и пустынно — один-единственный припаркованный автомобиль на целую улицу. В освещенном окне второго этажа в доме напротив Харри увидел мужскую фигуру.

— Это Грегер, — сказала Кайя. — Ему сейчас восемьдесят. Мне кажется, он вот так с войны сидит и наблюдает за тем, что происходит на улице. Мне нравится думать, что он за мной приглядывает.

— Да, это важно, — согласился Харри и достал пачку сигарет. — Думать, что за тобой есть кому присмотреть.

— А у тебя есть такой Грегер?

— Нет, — сказал Харри.

— Не угостишь?

— Сигаретой?

Она засмеялась:

— Я иногда курю. Это меня… успокаивает, мне так кажется.

— М-м-м. А ты думала уже, чем будешь заниматься? Я имел в виду, после этих сорока восьми часов?

Она покачала головой:

— Вернусь в отдел. Буду сидеть, положа ноги на стол. Ждать какого-нибудь убийства, которое покажется КРИПОС настолько незначительным, что они на него не позарятся.

Харри выбил из пачки две сигареты, сунул их в рот, прикурил и протянул одну Кайе.

— «Now, Voyager», [54]— засмеялась она. — Хен… Хен… Как его звали, того, кто так делал?

— Хенрейд, — ответил Харри. — Пол Хенрейд.

— А как звали ту, для кого он прикуривал сигарету?

— Бетт Дэвис.

— Убойный фильм. Дать тебе куртку потеплее?

— Спасибо, не надо. А почему ты, кстати, сидишь на террасе? Нельзя сказать, что тут тропики.

Она подняла вверх книгу.

— У меня от холодного воздуха лучше работают мозги.

Харри посмотрел на обложку: «Материалистический монизм».

— Хм. Что-то наводит меня на воспоминания об экзамене по философии в университете.

— Верно. Материализм утверждает, что все — материя и силы. Все, что происходит, — часть длинного математического уравнения, цепная реакция, последствия того, что уже произошло.

— А свобода воли — только иллюзия?

— Точно. Наши действия определяются химией нашего мозга, которая определяется тем, кто с кем решил завести детей, что, в свою очередь, объясняется химией их мозга. И так далее. Все можно проследить в прошлом — вплоть до Большого взрыва и еще дальше. Даже то, что эта книга будет написана, и то, о чем ты думаешь в данный момент.

— Что-то припоминаю, — сказал Харри и выдохнул сигаретный дым в ноябрьскую ночь. — Один метеоролог говорил, что, будь у него главные переменные, он мог бы предсказать всю погоду на все будущие времена.

— А мы могли бы помешать убийствам до их совершения.

— И вычислить, что стреляющая сигареты женщина-полицейский будет сидеть на холодной веранде с дорогущим философским томом.

Она засмеялась.

— Я не сама купила эту книжку, я просто сняла ее с этой вот полки. — Она затянулась сигаретой, надув губы, дым попал ей в глаза. — Я книги никогда не покупаю. Просто беру их почитать. Или ворую.

— Меньше всего я думал, что ты воровка.

— И никто не думает, поэтому я никогда не попадаюсь, — сказала она и положила сигарету в пепельницу.

Харри кашлянул.

— А как ты воруешь?

— Я ворую только у знакомых и у тех, кто от этого не обеднеет. И не потому, что я скупая, просто я немного алчная. Когда я училась, то воровала рулоны туалетной бумаги из туалета в университете. А ты, кстати, вспомнил, как называется та замечательная книга Фанте?

— Нет.

— Пошли мне эсэмэску, когда вспомнишь.

Харри рассмеялся:

— Извини, я не посылаю эсэмэсок.

— Почему?

Харри пожал плечами:

— Не знаю. Мне не нравится сама идея. Как туземцам не нравилось, когда их фотографируют, потому что им казалось, что они теряют частичку своей души.

— Я знаю! — с жаром откликнулась Кайя. — Ты не хочешь оставлять улик. Следов. Неопровержимых доказательств того, кем ты был. Ты хочешь знать, что исчезнешь целиком и полностью.

— В точку, — сухо признался Харри и затянулся. — Хочешь вернуться в дом? — Он кивнул на ее ладони, которые она засунула под себя.

— Да нет, просто руки немного замерзли, — улыбнулась она. — Зато сердце горячее. А ты как?

Харри посмотрел на дорогу по ту сторону садовой ограды. На припаркованную машину.

— Что я?

— Ты похож на меня? Хороший, вороватый и алчный?

— Да нет, я плохой. Честный и алчный. А муж у тебя какой?

Это позвучало жестче, чем хотелось, как будто он пытается поставить ее на место, потому что она… потому что она — что? Потому что она сидит здесь, потому что красивая, потому что ей нравятся те же вещи, что и ему, потому что она дала ему тапки мужа и при этом ведет себя так, как будто его не существует.

— И что муж? — спросила она с улыбкой.

— Ну, во всяком случае, нога у него огромная, — услышал Харри свой собственный голос и немедленно испытал желание стукнуть как следует головой о столешницу.

Она громко рассмеялась. Смех покатился сквозь черную тишину Фагерборга, висящую над домами, садами, гаражами. Гаражи. У всех были гаражи. И только одна машина припаркована на улице. И конечно, может быть тысяча причин, по которым она там стоит.

— У меня нет мужа, — сказала она.

— Значит…

— Значит, у тебя на ногах тапки моего брата.

— А те, на лестнице…

— …тоже старшего брата, они стоят там, потому что я вбила себе в голову, будто мужские ботинки сорок шестого с половиной размера могут отпугнуть плохих мужчин с дурными намерениями.

Она многозначительно посмотрела на Харри. Тот предпочел не замечать двойного дна.

— Значит, твой брат живет здесь?

Она покачала головой:

— Он умер. Десять лет назад. Это папина квартира. В последние годы, когда Эвен учился в Блиннерне, он жил здесь вместе с папой.

— А папа где?

— Он умер вскоре после Эвена. А я тогда уже переехала сюда, так что квартира досталась мне.

Кайя подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Харри смотрел на ее изящную шею, на ямочку под забранными наверх волосами, на выбившиеся прядки.

— Ты часто о них думаешь? — спросил он.

Она подняла голову.

— Об Эвене чаще, — сказала она. — Папа ушел от нас, когда мы были еще маленькие, а мама жила в своем мире, так что Эвен стал для меня как бы и мамой и папой. Он помогал мне, подбадривал, воспитывал меня, он был для меня образцом во всем. Когда ты близок с кем-то так, как с Эвеном, от этого никогда не уйти. Никогда.

Харри кивнул.

Кайя осторожно кашлянула.

— Как дела у твоего отца?

Харри внимательно изучал пламя сигареты.

— Тебе не кажется это странным? — спросил он. — Что Хаген дал нам сорок восемь часов. Освободить кабинет мы могли бы и за два.

— Ну, а ты сам что думаешь?

— Может, он решил, что мы потратим два последних рабочих дня на что-то полезное?

Кайя уставилась на него.

— Разумеется, не на то, чтобы расследовать дело об убийствах, это мы предоставим КРИПОС. Но я слышал, что группе, которая занимается розыском пропавших без вести, нужна помощь.