Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Таким образоим, сразу же после 64-го года усиливается стремление властей «пресечь». Но такие попытки, репрессивные действия встречают всё растущее сопротивление. Эффект таких «вмешательств» становится всё меньше. Обычные люди, особенно интеллигенция, всё менее верит официальной информации. Движение диссидентов, инакомыслящих, зародившееся еще в период «оттепели», набирает силу. Репрессии не могут его уничтожить. Всё влиятельнее становятся разного рода «голоса». Все шире Самиздат. Да и правители теряют веру в проповедуемые по их приказу «истины». Фанатизм все более вытесняется цинизмом. В то же время сопротивление вызывает новое усиление репрессий. О радужных перспективах развития говорить не приходится.

16 мая 67 г. А. И. Солженицын направляет 1У Всесоюзному съезду писателей открытое письмо (вместо выступления). Оно адресовано президиуму съезда, делегатам, членам Союза Советских Писателей, редакторам литературных газет и журналов. Солженицын просит съезд обсудить несколько важных вопросов. Первый — о цензуре. Отмечается «нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература подвергается со стороны цензуры из десятилетия в десятилетие и с которым Союз Писателей не может мириться впредь». По словам Солженицына, не придусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем «Главлита» «тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями». «Произведения, которые могли бы выразить назревшую народную мысль, своевременно и целительно повлиять на развитие общественного сознания, — запрещаются или уродуются цензурой по соображениям мелочным, эгоистическим, а для народной жизни недальновидным». Многие писатели, даже делегаты съезда, знают, что сами уступали цензурному давлению, искажали произведения, лишь бы они были напечатаны. Эти искажения безразличны для бездарных и губительны для талантливых произведений. Именно лучшая часть литературы появляется в свет в искаженном виде.

Далее перечисляются имена выдающихся писателей, исковерканных советской цензурой. Начинается с классиков: «Даже Достоевского, гордость мировой литературы, у нас одно время не печатали (полностью не печатют и сейчас), исключили из школьных программ, делали недоступным для чтения, поносили». Затем идут писатели XX века: о том, что Есенин считался контрреволюционным писателем, а Маяковский «анархиствующим политическим хулиганом». Антисоветскими объявлялись «неувядаемые стихи Ахматовой»; первое робкое издание 10 лет тому «ослепительной Цветаевой» названо «грубой политической ошибкой». С опозданием в 20 и 30 лет возвратили Бунина, Платонова, Булгакова. Неотвратно стоят в череду Мандельштам, Волошин, Гумилев, Клюев. Не избежать когда-нибудь признания Замятина и Ремизова. «Разрешающий момент — смерть неугодного писателя, после которой, вскоре или невскоре, его возвращают нам, сопровождая „объяснением ошибок“ <…> Воистине сбываются пушкинские слова: ОНИ ЛЮБИТЬ УМEЮТ ТОЛЬКО МЕРТВЫХ!». «Наша литература утратила то ведущее мировое положение, которое она занимала в конце прошлого века и в начале нынешнего <…>. От этого проиграла и наша страна в мировом общественном мнении, проигрывает и мировая литература». Солженицын предлагает съезду «принять требование и добиться упразднения всякой — явной или скрытой — цензуры над художественными произведениями, освободив издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист» (строчные буквы текста, здесь и далее — ПР).

Второй вопрос, затронутый в письме, — об обязанностях Союза по отношению к своим членам, о защите их от клеветы, преследований, оскорблений: в уставе ССП отмечается обязанность Союза по защите «авторских прав», «других прав писателей». Но никаких «других» и даже «авторских» прав «гонимых писателей Союз не защищал», более того, «руководство Союза неизменно проявляло себя первым среди гонителей“. Вновь идут имена: Булгаков, Ахматова, Цветаева, Пастернак, Зощенко, Платонов, Александр Грин, Василий Гроссман, Павел Васильев, Пильняк, Мандельштам, Артем Веселый, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие; “ мы узнали после XX съезда партии, что их было более шестисот. ни в чем не виноватых писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе».

Солженицын предлагает «четко сформулировать» в уставе «те гарантии защиты, которые предоставляет Союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям — с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий».

В заключение письма Солженицын останавливается на запретах и преследованиях, испытанных лично им (перечисляется 8 пунктов). Из перечисления видно, что репрессии, изъятия произведений («В круге первом», «Раковый корпус», другие), архива, отказ от постановок, запрещение встреч с читателями относятся к последним двум- трем годам, первым годам правления Брежнева. Итог: «Так моя работа окончательно заглушена, замкнута и оболгана». И риторический вопрос: «возмется или не возмется 1У Всесоюзный съезд защитить меня? Мне кажется, этот выбор немаловажен и для литертурного будущего кое-кого из делегатов <…> свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы — еще успешнее и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей правде, и за движение ее готов принять смерть» (Бох166-70).

Конечно, о письме Солженицына делегатам съезда официально не сообщили, а вот в определенные инстанции оно было передано. Но, видимо, многие писатели смогли с ним познакомиться, а некоторые поспешили довести (донести) о нем до сведения властей. Так поступил делегат съезда писатель С. Тока (из Тувы), отправляя 1 июня 67 г. копию письма в ЦК КПСС и сопровождая его собственным комментарием. По мнению Токи, письмо Солженицына «как по содержанию, так и по форме насквозь проникнуто клеветой на нашу советскую действительность». Затем идет большой абзац об успехах Тувы, которые — результат «мудрой ленинской политики ЦК нашей партии и правительства». И вновь о Солженицыне: «Клевета Солженицына, огульное охаивание великих завоеваний советского народа в культурной революции говорят, кем является автор „письма“. Я, как член Союза советских писателей, целиком отвергаю враждебные высказывания Солженицына, так как они голословны, огульны и злобно-антисоветские. Очевидно, Солженицын послал это „письмо“ с целью провокации. Прошу ЦК КПСС поручить кому следует разобраться с ним и сделать по отношению к нему соответствующие выводы». На письме помета: «ЦК КПСС. Вопрос о письме А. Солженицына обсужден на заседании секретариата правления Союза писателей СССР. О результатах этого обсуждения „Литературная газета“ сообщит в ближайшее время. Тов. Тока об этом информирован. И подпись: Зам. зав. Отделом культуры ЦК КПСС И. Черноуцан (его мы упоминали в связи с Вас. Гроссманом (— ПР. Бох165 -66). Дата 27.10.67. (не слишком торопились с ответом).

Тока был мелкой сошкой, выслуживающейся перед властями. Но были и покрупнее. В первую очередь, Шолохов. Об его выступление на XXШ съезде КПСС мы уже писали. Как и о письмах Л. Чуковской и А. Костерина, резко осудивших Шолохова. Нашлись и другие писатели, которые не побоялись возможных репрессий и выступили с поддержкой позиции Солженицына. Главлит сразу же информировал об этом вышестоящие органы. Его письмо от 6 июля 67 г. в ЦК КПСС об участии А. Вознесенского в акциях по защите А. И. Солженицына. „В целях информации“ сообщалось, что 2 июля в английской газете „Обсервер“ помещена заметка „Россия оказывает давление на поэта“. Подробное изложение содержания заметки: на Западе получены данные, что власти в Москве запретили поэту Вознесенскому поехать в Нью Йорк в связи с его протестом против литературной цензуры. Он должен был выступать с чтением стихов в Линкольн центре. Визит внезапно отменен. Официальные круги распространяют слухи об его болезни, хотя он, видимо, совершенно здоров. Он выступал с протестами в защиту Солженицына. Долгое время тому не разрешали печататься. Он разослал письмо с протестом. Около 80 писателей подписали письмо в ЦК КПСС с требованием отменить цензуру. Вознесенский письма не подписывал, считая полную отмену цензуры делом нереальным. Но сам выступил с призывом отменить лишь литературную цензуру. Предложил также, чтобы опубликовали произведения Солженицына, чтобы была создана комиссия писателей для ознакомления с неопубликованными рукописями Солженицына, включая „Раковый корпус“ и „Первый круг“ (так! — ПР).

Протест Вознесенского вызвал раздражение в Союзе писателей; принято решение: отменить его поездку в США. Иностранным журналистам сообщили об его болезни и одновременно просили о визе для него. Приведенный в ярость, Вознесенский отправил письмо в „Правду“, а копию его в Союз писателей. В нем он заявил, что „действия Союза писателей являются идиотскими“; „это — унижение человеческого достоинства“. Вознесенский писал, что ему так и не сообщили причин отмены поездки; все объяснения, даваемые посторонним, противоречивы: он болен, забыл заказать билеты, может ехать, когда захочет и пр. Вознесенский с горечью отмечал, что ложь, натравливание писателей друг на друга — обычная практика Союза писателей. Иногда до писателей не доходит отправленная им почта, иногда вместо них, без их ведома, на письма отвечают другие лица. Естественно, „Правда“ письма не напечатала, но эмоции свои Вознесенский излил.