История первая: Письмо Великого Князя - Лента Ососкова

Тут над притихшим классом взмыла рука:

— А можно вопрос, Александр Павлович?

— Да? — обернулся Александр. — Как вас зовут, юноша?

— Андрей, — отозвался мальчик.

— Хорошо, Андрей, спрашивай.

— А вы… ну, это, у вас все в семье — преподаватели?

Сосед Андрея — тот самый Гена — пихнул его вбок, но и сам любознательный уже смутился и уткнулся взглядом в пол.

— Отнюдь, — улыбнулся Александр, разглядывая класс. Почти все обернулись к нему, даже яркая троица «хиппи». Остановив взгляд на Иосифе, Александр весело сообщил: — Вообще-то, честь имею служить в Лейб-гвардии.

И офицер — в общем-то, даже бежевый «гражданский» костюм не мог скрыть армейской выправки — готов был поклясться, что Иосиф при этих словах вздрогнул.

— Но педагогическое образование по следам моего любезного брата получил, — добавил Александр уже спокойным тоном и сел на пустующую последнюю парту. Двинул рукой, высвобождая часы из-под рукава, и печально заметил: — Ну вот, я отнял у урока целых семь минут. Прошу прощения.

От одного вида этих часов по некоторой части класса пробежал завистливый шепоток — о таком офицерском хронографе мечтали многие.

Правда, Иосиф, на которого изредка поглядывал Александр, участия в общей зависти не принимал. У него самого на руке болтались покоцанные, тёртые, с сеточкой мелких трещин в углу циферблата часы — почти такие же. И Александру этот мальчик становился всё интереснее. Ну не мог офицер Лейб-гвардии пройти мимо ряда очевидных нелепиц: малолетний хиппи с офицерским хронографом, не любящий, но знающий теорию военного дела — многое в этом перечислении было взаимоисключающим. И ладно бы просто странный хиппи — в конце концов, может, у него отец служил, вот и нахватался мальчишка — но Александра не покидало ощущение, что сочетание «Иосиф Бородин» он где-то уже слышал. И это «где-то» прочно ассоциировалось с родной Лейб-гвардией.

Вот и думай после этого, что делать: то ли расслабиться и, как советует брат, не обращать на хиппи внимания, то ли, чего просит деятельная натура, устроить импровизированное «расследование», чтобы хоть чем-то разнообразить грядущие преподавательские будни.

… Урок размеренно и обыденно тёк к своему логическому завершению — звонку. Ребята большей частью глазели в окно, слушая учителя, дай Бог если в четверть уха. Троица хиппи — девочка сидела через проход от своих друзей — откровенно скучала, незаметно обмениваясь записками. Правда, Александр со своего места и со своей наблюдательностью видел эти «передачи» преотлично, но вмешиваться не торопился. Брата такое поведение учеников, кажется, ничуть не огорчало, ему было достаточно пятерых ребят, что слушали урок, и отсутствия шума. А вот Александру было скучно, потому-то он и забавлялся наблюдением.

И совсем не замечал, что Николай всё чаще прикладывает ладонь к боку и замолкает, переводя дыхание. Что посередине урока он изменил своей привычке расхаживать туда-сюда вдоль доски, изредка оставляя на ней небольшие пометки, по которым, если поднапрячься, можно было восстановить всё, сказанное на уроке. Что, рассказывая про различные способы подачи сигналов, Николай даже не удосуживается переспрашивать учеников — поспевают ли они за ним.

Только когда даже юные «хиппи» заметили перемену в поведении учителя и в беспокойстве заворочали головами, Александр поднял глаза на брата.

А потом вскочил с парты и в несколько широких шагов оказался рядом.

— Николь, — дождавшись паузы, позвал он тихо.

— А? — словно вынырнув из пучины размышлений, повернулся к нему Николай.

— Я сам закончу урок. Иди в медкабинет.

— Да что ты, Алик! Что ты со мной, как с инвалидом? — возмутился Николай — но вяло.

— Иди, — Александр был непреклонен. — Хватит терпеть, выпей обезболивающее. Или вколи. Сколько приступ уже идёт? Десять минут, полчаса?

Николай помедлил, растерянным взглядом обводя притихший класс, потом повинился:

— Да первый раз прихватило аккурат, когда ты закончил говорить…

— А сейчас? — с бесконечным терпением няньки уточнил Александр.

— Ну, с четверть часа, наверное… слабо…

Александр покачал головой, взял брата под локоть и не больно-то и вежливо потянул к дверям, на ходу пояснив растерянному классу:

— Сейчас вернёмся.

Когда за ними закрылась дверь, класс в едином порыве переглянулся и замер, стараясь даже не дышать. За стеной кабинета явственно слышались голоса: недовольный, но оправдывающийся — их учителя, и сердитый — его брата. Наконец, они до чего-то договорились, дверь открылась — от неё только успели отпрянуть самые любопытные — и в кабинет вернулся один Александр Павлович. Обвёл строгим взглядом класс и заметил:

— А подслушивать нехорошо.

— А что с Николаем Павловичем? — спросила кто-то из девочек.

— Отправился отдохнуть. Итак, как видите, моя преподавательская карьера началась на, — он уже знакомым всем жестом двинул рукой, глядя на часы, — пятнадцать минут раньше. Заодно и выясню, кто из вас наибольший Гай, Юлий Цезаревич, и способен не только заниматься своими делами, но и слушать учителя на уроке… Вот например. Сигналить можно ведь не только рукой соседке, чтобы записку забрала, но и как-то ещё. Бородин, ваши предложения?

Мальчик поднялся, на ходу забирая-таки и подружки записку, и, не стерпев, постарался незаметно её развернуть.

— Бородин! — окликнул его Александр. — Чем подаётся сигнал?

Мальчик мыслями всё ещё гулял около записки, поэтому от требовательного окрика вздрогнул и буркнул:

— Трассой. Трассирующим патроном из оружия, в смысле. Или сигнальной ракетой… Или…

— Вот с этого момента поподробнее. Например, сигнал бедствия, — попросил Александр Павлович, отвлекая мальчика от более чем характерной оговорки. Да и начал перечисление Иосиф с весьма специфического вида сигнальных средств…

— Ну… красной сигнальной ракетой, наверное, — предположил мальчик, оторвавшись от записки и теперь пытаясь вспомнить хоть что-то из урока.

— А если нет красной? Есть, допустим, зелёные. Как же в этом случае?

Мальчик вздрогнул, что-то вспомнив — вряд ли из рассказанного Николаем Павловичем на уроке.

— Огни другого цвета, выпускаемые с небольшим интервалом очередями по трое, так же являются сигналом бедствия… — проговорил он заученно.

И Александру показалось, что не ему одному, офицеру, вспомнилось, как тревожно взмывают над лесом эти «очереди по трое». На войне не знаешь, сигнал ли это бедствия — или ловушка. И мучаешься, понимая, что не придёшь на помощь в любом случае — нельзя подвергать твою разведгруппу опасности.

— Хорошо, — отвлекаясь от воспоминаний, кивнул офицер. — Какие у кого ещё будут предложения?