История первая: Письмо Великого Князя - Лента Ососкова

— Значит, ты у нас Московский, Лёня Петроградский, а Коля Нижегородский… — задумчиво протянул Заболотин. — Эк вас раскидало…

— За встречи, — немедленно поднял бокал Вадим. — За возможность вновь увидеться, несмотря на разброс по городам.

— За встречи, — поддержал Заболотин. Все четверо чокнулись. Неспешно шёл разговор, и молчание Сифа и Гнома бывшим однокурсникам и сослуживцам нисколько не мешало.

… «Умеет Вадим спаивать…» — рассеянно думал полковник Заболотин-Забольский, шагая по улице. Он выходил провожать генерала Итатина до машины, которую тот вызвал, а затем Вадима до метро. Обычно до станции было идти всего полчаса, но на этот раз путь занял около часа. В голове поселилась приятная рассеянность, а почти сошедший на нет снегопад сказочно-красиво летел вокруг к земле. Двум друзьям казалось удивительным совершенно всё на их пути. Они по десять минут разглядывали снежные шапки на машинах и культурно, очень тихо напевали, что вспоминалось из военных песен. Без костра и леса оно всё, конечно, было не то, ну да Бог с этим. Костёр на тротуаре было бы, наверное, разводить совсем некультурно…

Обратно от метро Заболотин шёл так же неспешно, размышляя, успеет ли пересесть на свою ветку метро Вадим, если переход там закрывается в час. Мысли были хитрые и разбегались, чтобы их не поймали. Зачерпнув снега прямо с капота своей машины, полковник им умылся, и мысли присмирели. Только качался над головой жёлтый фонарь на фоне почти чёрного неба.

— Сиф? — позвал Заболотин, закрывая дверь в квартиру.

Сиф не ответил, уже заснув, как был: на стуле, в пледе и с бокалом под рукой.

— Сморило, — вывел полковник. — Всего с одного бокала. Хотя, в принципе, уже ночь, так что неудивительно.

Он растормошил мальчика, привёл его в вертикальное состояние и отправил спать в комнату. Сам же сел за стол, допил свой бокал и задумался, глядя в окно. Война кончилась шесть лет назад и теперь решила снова всплыть, хотя бы в памяти. К добру ли это, к худу ли? Жизнь человеческая слишком коротка, чтобы в ней успело приключиться порядочное количество случайностей. Причины остальных событий ты попросту не замечаешь.

Лампа бросала жёлтый отблеск на окно, отчего стекло, сливаясь с темнотой за ним, казалось чёрным. Белела оконная рама. Заболотин, домывающий посуду, с удивлением подумал, что Гном был прав насчёт гимна, и с этой мыслью ушёл спать в большую комнату, стараясь лишний раз не шуметь. Хотя даже на войне Сиф умудрялся проваливаться в сон «по самые пятки», отказываясь просыпаться даже тогда, когда ему орали на ухо, а неподалёку визжали мины.

Малолетние преступники не имеют гарантированного

будущего, из них ещё могут вырасти порядочные люди.

Летит птица обломинго, видит: люди суетятся.

Подумала-подумала, села на песочек и всех обломала.

«О повадках птицы обломинго».

В школьном дворе было по-весеннему сыро. В огромной луже перед ступеньками таял серый мартовский снег, в лужах поменьше на дне ещё лежал ледок. Но весь это «акваторий» не мешал восьмиклассникам гонять драный футбольный мяч, поднимая тучи брызг, поскальзываясь, падая и роняя соседей. Все в школе знали, что до тех пор, пока не сойдёт окончательно снег, после большой переменки восьмиклассники будут возвращаться в кабинеты по колено мокрые, грязные, запыхавшиеся — но счастливые.

Потом на смену снегу придёт грязь — и всё будет так же, только ребята будут чуть менее мокрые, но более — грязные. Потом грязь высохнет, и все вздохнут с облегчением, среди прочих — Николай Павлович Станкевич, преподаватель «начальной военной подготовки», чей урок у половины восьмиклассников был хоть и «полторажды» в неделю, но все эти разы он приходился после той самой большой перемены: в четверг и, раз в две недели, в субботу.

Сегодня был четверг. Звонок только-только стих, а двор уже огласился весёлыми криками. Станкевич подошёл к окну, взглянул на разбивающихся по командам ребят и тяжело вздохнул. После футбола любые знания, как показал полугодовой опыт, в головах восьмиклассников не задерживались. «Сквозное ранение» наукой тут же зарастало здоровым склерозом. Дело могли поправить только регулярные контрольные, но Николай Павлович помнил себя в возрасте своих учеников и не любил зверствовать. В конце концов, рассуждал он, знания эти далеко не всем понадобятся, а к выпускному экзамену и обезьяну он сможет научить отличать звания и рода войск, ориентироваться на местности, кидать условную «гранату», разбирать-собирать АК и верно отвечать на экзаменационные вопросы. Но это если у самого Николая хватит времени — старая контузия всё чаще даёт о себе знать, мешая, как говорится, «учебному процессу».

— Что такой печальный, Николь? — обратился к учителю человек, подошедший и вставший рядом. Он был похож на Николая, только лет на десять младше. Тот же поворот головы, «греческий» нос, короткие волосы цвета корицы, но они, правда, не припорошены ещё сединой. Столь большая разница в возрасте была типична для многодетных семей, в общем-то…

Николай обернулся и не сдержал улыбки:

— Алик, не подкрадывайся со спины. А то напугаешь ещё…

— Прости, — невинно улыбнулся в ответ названный Аликом.

— Я не печальный, я просто гляжу во двор и понимаю, что на урок снова придёт толпа усталых, мокрых и грязных оболтусов, половине из которых мой предмет — это «Всего сорок пять минут — и снова мяч!», а с таким настроем что-то выучить…

— Ну-у… — повёл головой Алик, — признай, мы тоже любили мяч гонять.

— Мы хотя бы не купались при этом в лужах, — кивнул Николай в окно. Во дворе как раз образовалась куча-мала, когда кто-то поскользнулся и не успел вовремя подняться.

— Что поделать, — развёл руками Алик. — Детство — это особая пора. Ты мне лучше скажи… Это всё — твои?

— Нет, слава Богу, моя только половина. И поверь, Алик, мы с тобой — такими не были!

— Охотно верю, — кивнул Алик, не теряя улыбки. — А расскажи о них что-нибудь.

Николай пожал плечами, глядя во двор:

— Да что о них говорить… Подожди четверть часа — и увидишь их во всей красе.

— Нет, ну на уроке же ты мне не будешь о них рассказывать… Вот уедешь ты лечиться — как я с ними буду? Кого бояться, на кого рассчитывать? Вот, например… Ну, вон тот, белобрысый — твой?

Мальчишка, о котором шла речь, как раз обходил общую «свалку», ведя мяч к воротам — двум рюкзакам, бессердечно брошенным в талый снег. Юный футболист из окна был хорошо заметен — он один мог похвастаться не просто светлыми, но вовсе почти белыми волосами, потому-то, наверное, Алик и обратил на него внимание.