Земля Святого Витта - Евгений Витковский

К утру вернулся Астерий — злой, как хорошо прогретый аллигатор. Он утратил счет затылкам бобров, которых задел веслом в эту сложную ночь. Получалось, что охранные отбобривательные буи придется выставить по всему периметру. Хотя бобров предупредили о нынешним плавании Астерия, что каждый пострадавший решением архонтсовета заранее считается виновным в своей беде и лишен возможности пожаловаться — Астерий не сомневался, что не резцом, так клыком бобры подкопаться под него найдут возможность. Обнаружив свой дом запертым, но подвал — взломанным, Астерий немедленно позвонил в отделение на улицу Сорок первого комиссара. Оттуда приехал срочный наряд, осмотрел место взлома, в полном составе спустился по новооткрытой лестнице в лабиринт, где немедленно и заблудился. Просидев у входа час, другой и никого назад не дождавшись, Астерий вызвал новый наряд, а сам со страху выпил полштофа бокряниковой. В результате приехавший на Саксонскую новый наряд полиции, вместо того, чтобы пуститься на поиски первого, арестовал пьяного Астерия за вызов в нетрезвом виде городской стражи, и отвез его в КПЗ. Лишь ближе к полудню, когда Астерий тихо спал на нарах, забили тревогу и на Архонтовой Софии, и в отделении. Перед домом Астерия стояла небольшая толпа, и дверь в дом, похоже, скоро взломали бы, но — потом свидетели подтверждали — появился перед дверью этой человек росту в пять аршин, красоты неписаной, и приказал толпе разойтись к родителям женского пола. Громко приказал, а потом исчез. Толпа временно разошлась, но даже явление Конана-варвара на этот раз воздействия не возымело. Группа личных архонтовых гвардейцев проникла в дом Астерия, нашла дорогу в подвал, единым порывом рванула туда спасать пропавших киммерийских граждан, и через самое короткое время заблудилась точно так же, как и все ее предшественники.

Наверное, сбежавшиеся со всех сторон на Архонтову Софию бобры с жалобами подвигли бы Иакова Логофора и на дальнейшее бесполезное расходование человеческих ресурсов Киммериона (а вот не суйся один архонт туда, куда другой входить запретил! — говорили потом в народе), но сжалилась над заблудшим народом всезнающая Нинель. Она велела Полу и Варфоломею маскировочный щит убрать, взяла «дракулий глаз» и отправилась в лабиринт, спасать по одному воющих от ужаса жертв любопытства, служебного рвения и жадности. К вечеру все без малого пятьдесят ополоумевших от страха пострадавших оказались на свободе. Кроме Астерия, который все еще спал на нарах и, как всегда, оставался последним пострадавшим.

Ближе к вечеру центр событий переместился на остров Архонтова София, непосредственно в архонтсовет: там, на паркете необъятного фойе, был разложен столь же необъятный план Саксонской набережной, по которому осторожно ползали супруги Коварди, медленно нанося на него возможные границы подвала под домом Астерия Коровина. По краешку плана мягко прогуливался лично Назар Эрекци, всем своим видом являя оскорбленную невинность и демонстрируя решительное намерение доказать, что никто не имеет никаких прав на подвал его собственного дома. Увы, уже после получаса рисования и штрихования стало ясно, что лабиринт может располагаться где угодно, но только не под его домом; лабиринт представлял из себя нечто вроде положенной набок цифры восемь, она же символ бесконечности, имел несколько уровней, но дом Назара находился точнехонько там, где располагалась серединка восьмерки — и чуть западней. На свои подвалы Назар имел все права. Но Лабиринт не представлял из себя его подвала — он брезгливо изгибался, словно к дому Назара ему и прикоснуться было противно. Однако Назар не зря стоял во главе одной из самых сильных гильдий — он внимательно присмотрелся к плану Лабиринта и пошел прямо к архонту.

По его мысли, Лабиринт, как сооружение как минимум равное древностью собственно Киммериону, не мог принадлежать никому, как никому не принадлежат, к примеру, Рифейская Стрелка или Подъемный Спуск. Архонту мысль понравилась, но пока, до составления подробного плана Лабиринта и решения Совета Гильдий о его принадлежности, Иаков Логофор принял твердое решение: подвал отремонтировать и наглухо опечатать. Дело шло к поздней ночи, а в ночное время за такую работу никто, кроме фирмы «Розенталь и внуки. Ночной ремонт мебели» — той, что на острове Петров Дом — категорически не брался. Розентали, с которыми поговорил по телефону лично архонт, заказ приняли, но больше одного работника уделить не могли — даже и для столь близкого к их фирме места, как Саксонская набережная. Архонту было делать нечего, он авансом списал все недоплаченные за прошлый месяц налоги с фирмы, а взамен из дверей фирмы на Петровом Доме вышел, перешел по пешеходному мостику на Караморову сторону и через сорок минут был возле дома Астерия Фавий Секундович Розенталь, человек мастеровитый даже по киммерийским меркам.

Он двигался неторопливо, ибо катил за собой пятиколесную платформу с грузом немалого веса, — мало ли что в городе ломается ночами, нужно ко всему быть готовым, любые инструменты иметь под рукой, запчасти и еще кое-что. «Кое-что» представляло собою сегодня колоссальную катушку колючей проволоки, которую Розентали монопольно производили для внутренних нужд Киммерии, но требовалась она очень редко, — защита сокрытой внутри Великого Змея страны обеспечивалась самим Змеем, а внутри страны, на берегах Рифея, почти ничто не нужно было огораживать. Последний раз по требованию поселян огородили место падения с никогда не бывшей колокольни. Да и то зачем? А на всякий случай.

Перекативши платформу через пешеходный мост, Фавий оказался на Караморовой Стороне, на Бесценной набережной, и мог идти дальше двумя путями, даже тремя: налево на Каменную-Точильную, направо в Скрытопереломный — и всех делов. Другой путь был чуть длинней, но не такой извилистый: Через Сложнопереломный переулок, Открытопереломный (почему-то не переулок, а Канал, но к такому названию за тридцать столетий все как-то привыкли) — выйти на Саксонскую. Но ночной воздух был свеж, путь недалек, а Фавий утомлен, и он выбрал третий путь, вдоль набережных, Бесценной, Дремучей — и Саксонской. Он любил родную реку, воздух от нее шел ночной и чистый, ибо давно известно, что «чуден Рифей в любую погоду, когда вольно и плавно…» — и так далее, хотя там классик, кажется, название реки проставил неправильное.

Звали его не Фавий, а Флавий, но звук «л» в семье Розенталей не выговаривал никто. В силу же того, что в святцах (в любых притом, кроме глупых) есть оба имени, Флавий-Фавий отзывался на оба. Сейчас его никто не окликал, да и вообще его не окликали почти никогда, ибо работал мастер Розенталь в основном ночью. Днем он сладко отсыпался на верстаке, отключив все телефоны, вечером вставал, телефоны включал, съедал сырой капустный лист (один, не больше) и готов был к ночной починке мебели. Мебелью в Киммерии именовалось что угодно: даже свернутые Варфоломеем Венеру и Конанов кол пришлось ставить на прежние места ему. Ну, а Лабиринт предстояло не только поставить на старое место, но и обезвредить. Фавий ни одного лабиринта в жизни не обезвреживал, он слово-то такое слышал третий раз в жизни, но сегодняшнюю работу считал заведомо легкой.

Он шел, катя свою платформу вдоль набережной, и обеими ноздрями, жмурясь от удовольствия, втягивал сырой запах рифейской воды, дальних бань на Земле Святого Витта, чистых (и не очень) киммерийских тел, бобриных шкур, мокрого лодочного дерева, запах древности, запах языческой святости. В окнах по левую руку не горело ни огня, хотя сибирский обычай закрываться ставнями в Киммерионе соблюдал только палач Илиан, прочие грабителей не опасались, да и сквозняков тоже. Киммерион мирно спал в ожидании полуночного удара колокола на Кроличьем острове. Розенталь однажды чинил там лестницу в часовне Артемия и Уара: не особо трезвый звонарь ударил в колокол слишком сильно, сверзился со стремянки, поломал стремянку и, кажется, ногу (или руку), а также часть ограды Того, Кто Пришел. Чинить — кроме ноги (или руки?) все пришлось Розенталю, стремянка заняла пять минут, ограда — всю ночь до рассвета. Тот, Кто Пришел был похоронен здесь сто тридцать приблизительно лет тому назад, и с тех пор никто не осмелился назвать его близ могилы по имени. Лишь на расстоянии версты-другой от этого места, только шепотом, сознавались киммерийцы в том, что похоронен в этой часовне сам государь Всея Руси Александр Павлович, а если не он, то святой старец Федор Кузьмич, все же иные могилы упомянутых лиц — а их немало во Внешней Руси — фальшивые. Ну, почти все. Может быть, еще только две или три — подлинные. Но не больше.

Впрочем, до удара колокола было еще полчаса. За парапетом Фавию слышалось привычное шлепанье хвостами по воде, — многие бобры тоже предпочитали ночной образ жизни. В принципе их вотчиной считался противоположный конец Киммериона, юго-восточный, здесь же был запад, скорей даже северо-запад. На самой набережной не было ни души; издалека Фавий приметил огонек в угловом окне, глядящем сразу на набережную и на Открытопереломный Канал: не иначе как известный всему город господин Чулвин раскладывал очередной пасьянс. Но сегодня Розенталю был наряд не в этот дом, а в следующий — в дом лодочника Астерия Коровина. Надлежало еще и «не вызывать ажиотажа среди населения». Фавий надеялся, что пустая улица хоть как-то соответствует такому требованию. Впрочем, захотят — все равно придерутся. Но едва ли. Кто им по ночам тогда кровати ремонтировать будет?