Идеология меча. Предистория рыцарства - Жан Флори

Почему, наконец, выбрано слово agonista, а не bellator, pugnator или, еще проще, miles: ведь? в конечном счете? последнее, похоже, присутствует в его доктрине на заднем плане? Самое правдоподобное объяснение – фонетическое: по «созвучию» с agricola. Но не может не удивлять использование agonista в смысле miles, ecclesia – в смысле patria и приложение к простым воинам этики, определяющей повиновение и возвышение одновременно. Эти несообразности не то чтобы нетерпимы, но они побуждают искать других объяснений.

По нашему мнению, этот текст может иметь менее универсальную, менее общую направленность, чем обычно полагают. В самом деле: возможно, во всем этом пассаже Аббон имеет в виду не все «мирское» общество, а лишь общество церкви, тех, кто находится в ее орбите. Тогда перед нами нечто вроде взгляда на церковь изнутри, с ее «совершенными» – монахами, монахинями, девственницами, вдовами, с ее клириками – епископами, священниками, дьяконами, с ее мирянами – крестьянами, работающими на ее землях, чей труд кормит, на этот раз в узком смысле слова, totius ecclesiae multitude (всю церковь); и agonistae – тогда это светские аббаты, или поверенные, или defensores ecclesiae, на которых вместе с их milites возложена задача защищать определенные монастыри или церкви? и которые получают за это stipendium. В таком случае Аббон напоминает им, что этой оплаты им должно хватать, что им не следует требовать большего, «эксплуатируя» церковь, которую обязаны защищать, и пусть они не дерутся между собой в лоне своей «матери», которая их кормит, а сражаются лишь со всеми врагами конкретных церквей. Тогда выражение sanctae Dei ecclesiae означало бы духовные заведения, «пользующиеся услугами» этих воинов. И в этом случае, если наша интерпретация верна, понятно, почему Аббон предпочитает слово agonista, а не miles, в котором еще слишком чувствуется оттенок подчиненности и принадлежности к миру. Agonista, напротив, настолько ассоциируется с солдатом Христа, что К. Эрдман увидел в этом пассаже возникновение идеи крестовых походов.[447]

У толкования, предлагаемого нами, три преимущества: оно позволяет буквально понимать слово ecclesia по отношению к функции крестьян и воинов, соответственно кормящих и защищающих свои церкви – «работодателей»; оно позволяет сохранить за словом agonista его моральный и чисто экклезиологический оттенок, не распространяя его на всех воинов; оно, наконец, связывает функцию защиты церквей только с теми, на кого она непосредственно возложена, а не со всеми воинами. Кстати, в том же специфическом смысле мы понимаем и главу II из «Collectio Canonum», посвященную Аббоном defensores ecclesiarum. Здесь этот смысл дан открытым текстом. Аббон возмущается тем, что эти якобы защитники притязают на добро церквей и монастырей, которое должны охранять, доводят земледельцев до нищеты и уменьшают церковные имущества вместо того, чтобы их увеличивать, применяют насилие по отношению к клирикам и монахам. Те, кто называет себя advocati, ведут себя как тираны, и везде видны порушенные церкви и разоренные монастыри[448]; эти «защитники» опустошают то, что должны бы защищать! То есть речь идет не о milites (это слово здесь еще не появилось), а о мирянах, выполняющих особую функцию представительства и защиты монастырей и церкви в случаях, когда клирики не могут отстаивать свои интересы сами.

В трех последних главах этого «collectio canonum», напротив, говорится об обычных milites. Их присутствие в труде, посвященном чисто церковным проблемам, может показаться странным. На самом деле эти milites упоминаются вовсе не для характеристики современной автору ситуации, а в качестве омонимов – для сопоставления с milites christi, монахами. Все, что Аббон говорит здесь о milites, он заимствует у св. Августина или Максима Туринского, сравнивавших положение монаха или клирика с положением римского солдата. Вместе с Августином он напоминает, что достоин осуждения не сам факт militate, а когда это делается propter praedam (ради добычи). Вот почему milites получают оплату. Точно так же Евангелие говорит milites, что им следует воздерживаться от грабежей и вымогательств и довольствоваться жалованьем. И Аббон заключает, используя те же слова, что и Максим Туринский: все это Евангелие предписывает не столько militia, сколько тем, кто militent (служит); таким образом, все только что сказанное о militesi может, по его мнению, быть отнесено к clerici, служащим Богу. Ведь и мы, добавляет он, носим свой cingulum militare (военный пояс). Значит, если мы недовольны своим stipendium, тем, что дает нам алтарь, то наша деятельность превращается в торговлю, мы продаем благодать Господню, мы занимаемся вымогательством, и т. д.[449]

Во всем этом ничто не имеет отношения к milites времен Аббона. По нашему мнению, в «Collectio canonum» нет ни одного упоминания об этике, приложимой к обычной militia. Зато в 3-й и 4-й главах Аббон делает упор на должность короля и верность, которую обязаны ему хранить. Все, что здесь говорится о правосудии короля, полностью взято из текстов Парижского собора и из Ионы Орлеанского, который, как мы видели, заимствовал это из псевдоКиприана. Здесь снова говорится об обязанностях короля по защите страны, церквей, бедных, вдов и сирот, о том, что ему необходимы набожность и личная справедливость, умеренность и вера.[450]

Короче, вклад Аббона Флерийского в идеологию milites представляется нам довольно ограниченным. Если наша интерпретация «Apologeticus» верна, этот вклад сводится к простому призыву к defensores ecclesiarum выполнять свои обязанности – обязанности, которые во времена Аббона, видимо, не слишком уважались, судя по его упрекам к этим самым defensores в его «Collectio canonum». В противном случае этот вклад несколько больше: это значило бы, что Аббон назвал всех воинов словом agonista и возложил на них миссию защиты христианского мира и церквей от их противников – миссию, которая прежде возлагалась лишь на короля. Но коль скоро сам Аббон в каноне III своего «Collectio», следующем сразу за каноном, посвященным defensores, эту миссию защиты церквей и слабых возлагает на короля и только на него, мы полагаем, что он еще не помышлял переложить так называемые «рыцарские» функции короля на milites.

Однако церковь была обеспокоена усилением беспорядков, нестабильностью социальных и политических отношений. Написанное Фульбертом Шартрским в первые годы XI в. свидетельствует об ослаблении вассальных связей. В послании Гильому Аквитанскому он упоминает о связанных с ними негативных обязательствах: не наносить ущерб ни сеньору, ни его имуществу и т. д. – и позитивных: помощи и совете. Те же идеи в менее теоретической форме он высказывает в письме, адресованном около 1008 г. «его клирику», выражая неудовольствие тем, что не получает от него ни consilium (совета), ни auxilium (помощи), которые этот клирик обязан предоставлять, а также мирской жизнью, которую тот ведет. Описание обычаев и нравов militia, сделанное Фульбертом, очень поучительно. Действительно, Фульберт упрекает своего клирика, что тот отходит от функции духовного лица и подражает militia armata. Он оставляет себе десятину и пожертвования, чтобы использовать их святотатственным образом, он захватывает церкви монахов Фульберта и отдает владения каноников на разграбление своим слугам, которые их опустошают и жгут.[451]

Это свидетельство интересует нас по многим причинам. В самом деле, оно показывает, как тесно в то время переплетались миры клириков и мирян: ведь вассальные обязательства включали военную службу, которой церковники-вассалы были обязаны своему сеньору и при этом не могли исполнять ее сами. Оно свидетельствует также, что жизнь воинов была в то время привлекательной для клириков, и притом любого уровня. Ведь тот же Фульберт посвящает другое письмо очень подробному доказательству, что епископы не должны сражаться. Такие епископы-воины кажутся ему тиранами, когда они приказывают своим отрядам проливать кровь христиан, словно бы это враги[452]. Задача епископов, – напоминает он, – не сражаться, у церкви нет иного меча, кроме духовного, она должна нести не смерть, а жизнь[453]. О запрете духовенству проливать кровь говорят Писание и все отцы церкви, св. Августин, Иероним, Исидор, Амвросий, Ориген, Григорий, Мартин Турский, которого Фульберт пространно цитирует. Кроме того, добавляет он, сам король Карл наложил такой запрет, особенно на епископов. Карл Великий сделал это как rector королевства франков и преданный защитник церкви, помощник апостолического престола, обязанность которого – сражаться и защищать страну.[454]