Капкан для белой вороны - Наталья Саморукова

– Не отвлекайтесь! Вы видели, как он уезжал?

– Нет, дело в том, что он заметил знакомого. Тот тоже был на машине. Алексей вышел и направился в его сторону. Мне неловко было проявлять любопытство, и я вошел в магазин. Вот, собственно и все.

– Что за машина? Как выглядел знакомый?

– Знакомого я не рассмотрел, он был ведь внутри машины, у меня неважное зрение. Скорее, Алексей узнал не столько знакомого, сколько саму машину, стекла там были немного тонированные. Машина темно зеленого цвета. Иномарка, насколько могу судить, но вообще то я мало в автомобилях понимаю.

– Но какой значок на ней был? У Мерседеса трехконечная звезда в кольце, у Опеля перечеркнутая молния…

– Нет, там были такие квадратики – синенький, беленький…

Синенький, беленький… Должно быть БМВ.

– Спасибо вам, Роман, за гостеприимство. Как только можно терпеть этих мегер, – пробормотала я еле слышно уже переступая порог.

– Обстоятельства, знаете, всякие бывают, – все-таки расслышал он мою реплику, – не зарекайтесь ни от чего. Я вот тоже никогда не думал, что в такой ситуации окажусь. Но ничего, надеюсь, очень скоро это все разрешится.

– Интересное дело, как же вы надеетесь все это разрешить? – обнаглела я, но уж больно не терпелось высказать мужику все, что я думаю по поводу его… хм… непростой ситуации.

– Видите ли… как вы понимаете, я не могу бросить сына. Это было бы слишком. Слишком, – Лопухов сбился с мысли, долго крутил головой, мне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы, – Ромка маленький совсем, мне его пока не отдадут.

– Ромка? Тоже Ромка? Как романтично…

– Да, вы не думайте, что Соня всегда была такой. О, она была совсем другой еще недавно. Но после рождения сына с ней что-то случилось. Формально все в порядке, так, легкий гормональный дисбаланс, но сами видите, что с ней творится. Она сама себе не рада. Какое-то наваждение. Я пытался с этим бороться, но к сожалению, ничего не помогло – ни ласку, ни жесткость Сонечка не воспринимает. Она осталась наедине с собой и ее душат демоны. А маленький… он тоже терпит, мы с ним терпим. Он чуть подрастет, и я попробую забрать его у Сонечки. Так было бы лучше для всех.

– Да уж, – я ни секунды не верила, что Лопухов осуществит свой блистательный план. Нет, милый, никуда ты не денешься с этой подводной лодки. Потому что ты, а не злобная Соня, ее капитан. Я вспомнила про этого Лешкиного клиента. Он рассказывал мне, только имени не назвал.

– Ему нравится, его устраивает именно такая ситуация, – говорил мне тогда Лешка, – когда очередной несчастный начнет рассказывать тебе сказки, как ему непросто жить с алкоголиком, с наркоманом, с деспотичной женой или таким же мужем, с альфонсом, с придурком, да мало ли вариантов… ты не верь. Люди выбирают именно то, что им нужно. Нет такой ситуации, такого замкнутого круга, который было бы невозможно разорвать. Но иные жены всю жизнь тащат на себе мужу-пьяницу и ни за какие блага от этой ноши не откажутся. Потому что этот алкаш, как щит, отгораживает их от необходимости доказывать свою значимость как-то еще. Этот муж – оправдание ее несостоятельности, ее абонемент в персональный рай, где все ее жалеют, все ей сочувствуют, все ругают подонка супруга и поют дифирамбы ей, терпеливой. Не будет мужа, не будет и ее, такой, как она себя любит, такой, какой ее жалеют родные и близкие. То же самое и с моим клиентом.

– Так что же, – спросила я тогда, – ему нравится?

– Не то чтобы нравится, все сложнее. Но он никогда не уйдет от жены, даже больше – он будет постоянно ее провоцировать проявлять те черты, которые якобы усложняют ему жизнь. Якобы…

– Господи, как все непросто, и правда… А от чего же ты тогда его лечишь?

– А ни от чего, – сказал Лешка, – я даю ему шанс в очередной раз покрасоваться, продемонстрировать свою жертвенность, попутно чуть корректирую поведение, даю какие то немудрящие советы, как бороться с настроение жены, а на самом деле с самим собой. Удерживаю в неких рамках.

– Вот оно тебе надо… – буркнула я.

– Не скажи, такие люди, как он куда опаснее, чем его жена. В том то и дело.

Прощаясь с Лопуховым, я вспомнила эти Лешкины слова. Роман не так невинен, как кажется. Может, это его, а не Сонины, демоны рвутся на свободу?

12. Склеп для лучшего друга

Домой я пришла замерзшая, голодная и злая. Успех, который сопутствовал мне в поисках, лишь сильнее раззадорил глухо рычавшую на дне души ненависть. Выложив хлопотавшему у плиты Гришке собранную информацию, угрюмо выслушала его скупой доклад. Витольда Красинского на рабочем месте обнаружить не удалось. Но Гришке удалось выяснить, что последнее время Витольд почти безвылазно торчал в своем загородном доме. Уж не в обществе ли моего любимого? Ох, если бы найти Лешкины рабочие записи. Но я даже приблизительно не знала, где он их хранит. Знала лишь, что они надежно спрятаны от посторонних глаз.

Мы решили проверить дачку Красинского, да не откладывать дело в долгий ящик, поехать туда сегодня же вечером, как только немного стемнеет.

Покухарничал Григорий на славу. Вывалив мне на тарелку огромную гору макарон по-флотски, полил Монблан соусом собственного же приготовления и стал ждать комплименты.

– Ты дома то был? Тебя жена отлучит от тела, ей богу.

– Не, она с пониманием, ты же знаешь. Я заезжал, все в порядке. Ты, Настюх, ешь давай, а то щеки уже ввалились прямо, смотреть страшно.

От Гришкиного сочувствия, от теплого запаха еды глаза мои предательски стало пощипывать, и поверх соуса полились на тарелку слезы.

Дом сынка чекиста к счастью находился в неохраняемом поселке. Это был обычный дачный кооператив. Между добротными каменными особняками тут и там виднелись допотопные сараюшки. Видимо, не все участки скупили, буржуазный лоск пока еще не полностью подретушировал правду жизни.

Гришкин горе-внедорожник мы бросили на подступах к поселку в куцей березовой рощице. Будним вечером жизнь в этих краях еле теплилась. В кустах одичавшей малины жалобно мяукала кошка, звенела цепью привязанная у крыльца крайнего дома собака. Свет горел всего лишь в двух-трех домах. Остальные пугали черными провалами окон. Под покровом темноты мы беспрепятственно добрались до нужного дома. Забор был высоким, но не удручающе. Попыхтев минут пять, Гришка перекинул сначала меня, а потом, легко подтянувшись, преодолел ограду сам.

Сам двухэтажный красного кирпича особняк стоял чуть в глубине, к нему вела узкая мощеная булыжником дорожка. Стена подвального этажа почти полностью состояла из крепких железных ворот, для дополнительной безопасности прикрытых сверху еще и кованой металлической решеткой. Окна первого этажа, узкие как бойницы, закрыты автоматическими ставнями. На втором этаже окна побольше, зато их всего два и оба наглухо зарешечены. Три стены были совершенно глухими. Только маленькое мансардное окошко было ничем не защищено. На него то и смотрел плотоядно Гришка, прикидывая общую высоту крепости.

Здесь, за городом, все еще умопомрачительно пахло жухлой травой и поздними флоксами. Кроны деревьев, даже и не думавшие желтеть, черной шапкой нависали сверху. Зябко поеживаясь от пробирающей сырости, я покорно бродила за Гришкой, шаг за шагом обследующим территорию. Кроме дома, на участке имелась крохотная банька, еще недостроенная беседка и микроскопический сарайчик неясного предназначения. Возможно, в нем хранили сельскохозяйственный инвентарь. Вот только что с тем инвентарем делали? Ни огорода, ни даже хилой грядки петрушки у Красинского не имелось.

Банька была закрыта. Гришка подтащил к стене предусмотрительно оставленную снаружи лавку, и заглянув в высокое окошко, долго плющил нос о стекло. Я в свою очередь внимательно слушала – не просочится ли в дверную щель какой-нибудь звук? Тишина.

– Не видно ничего, – шепнул мне Гришка, – да и непохоже, чтобы в Баньке стали кого-то прятать. Больно уж хлипкая конструкция. Вон и окно не заделано. Нет, пойдем отсюда.

По пути к дому мы мимоходом обследовали сарайчик, к счастью, открытый. Он был почти пуст, только с потолка свисали пуки сухой травы, да в углу валялись брошенные как попало березовые поленья. Осторожно посветив фонариком, Гришка самым внимательным образом обследовал пол, выкопал из пыли наполовину недокуренную сигарету, и понюхав, бросил ее в полиэтиленовый пакет.

Попасть в дом мы могли только одним способом – добравшись до заветного чердачного окошка. Легко сказать. Все еще спортивный, но слегка округлившийся на пирогах, которые в изобилии пекла его жена, Гришка, сколько ни пыхтел, на высоко расположенный бордюр между первым и вторым этажом забраться не мог. Потирая содранные ладони, вопросительно уставился на меня.

– Ты что? Я не полезу! – зашипела я.

– Тогда поехали обратно, – ответно зашипел Гришка, – тебе меня не подсадить, во мне больше девяноста кило веса, не считая ботинок. А я тебя, если напрягусь, попробую… Ну?