Изумрудный шторм - Уильям Дитрих

Сердце у меня бешено забилось.

– Откуда ты знаешь?

– Черный человек знает все, что творится в Кап-Франсуа. Кто первый подплывает к кораблю, грузит на него сундук, кто управляет каретой? Черный человек. Кто подметает в кабинетах, подает блюда на банкете или роет новый окоп? Черный человек. Но разве американский посланник должен говорить только с французами? А может, стоит порасспрашивать людей из африканских легионов, тех, кто скоро будет управлять этой страной?

Я посмотрел на его голову в шерстяных завитках, на которых сверкали капли дождя.

– Ты говоришь о Дессалине, который покупает оружие у Соединенных Штатов?

– Это Вашингтон нашей революции. Да, Джубаль знает.

– Так ты солдат с той стороны? – Вот уж никак не ожидал, что такой человек будет играть роль вьючного верблюда!

– В Кап-Франсуа редко найдешь черного человека, который не служил бы сразу двум, трем, а то и нескольким господам. Иначе не выжить, верно? Мамбо[20] Сесиль Фатиман предсказала, что сюда прибывает белый человек, знавший нашего героя Туссен-Лувертюра. Это правда?

– Да. Но кто такая эта Сесиль Фатиман?

– Мудрая колдунья, предсказавшая наше восстание лет двенадцать тому назад, в Буа-Кайман, в Лесу Аллигаторов. Оттуда все и пошло.

– Ты имеешь в виду войну?

– Она танцевала с бунтовщиком Бакманом, а потом зарезали черную свинью и выпустили у нее кровь. Я видел, в какое безумие впали рабы. Сам уже зарезал своего хозяина и присоединился к беглым, которые прятались в джунглях. Сесиль прислушалась к духу вуду, к самой Эзули Данто[21], соблазнительнице, которая знает все на свете. И вот наша мамбо предсказала, что прибудет американец. И ты здесь.

Я попытался разобраться в этой запутанной истории и спросил:

– А что произошло с Бакманом?

– Ему отрубили голову и насадили на пику. Но дело его живет, восстание продолжается.

Вот она, моя надежда, – этот широкоплечий парень. Я находился в несколько непривычной для переговоров позиции, но в сердце у меня затеплилась надежда.

– Да, я был последним человеком, который видел Туссен-Лувертюра живым, – подтвердил я.

– И он что-то сказал тебе, верно? Так видела Сесиль.

– Он сказал моей жене. Она у меня сама немного колдунья.

– Теперь мертвый Туссен ждет нас всех в Африке, вместе со всеми нашими любимыми и предками. Если проиграем битву, отправимся прямиком к Лувертюру. Так обещал Дессалин.

– Завидую подобной убежденности.

– А нас она вдохновляет, и поэтому мы победим. Обязательно. А вам известно, что наши солдаты настолько сильны духом, что суют руки в дула французских пушек? Что скажете на это?

– Скажу, что это чертовски рискованно. – Когда речь заходит о вере, я становлюсь подозрителен.

– Когда пушка стреляет, души их улетают на родину. А затем оставшиеся наши братья мотыгами разбивают канониров на куски.

– Восхищен их мужеством. Хотя, что касается принесения себя в жертву, тут я осторожен. Ну, разве что в случае крайней необходимости. Нет, я не то чтобы трус, просто проявляю осмотрительность. Куда как практичней, на мой взгляд, сохранить себя для новых битв. – Наверное, такая самооценка не слишком меня облагораживала.

– Никто не знает, наступит ли для него новый день. Вы, мсье, являетесь инструментом в руках Фа – так зовут нашего духа веры. Но сейчас вы в большой опасности. Люди наслушались всех этих предсказаний, и теперь ими движет зависть или страх. А потому вам нужен Джубаль. Плохие люди обязательно нашлют на вас Смерть. Черного Лоа, так мы называем барона Самеди. Или постараются превратить вас в зомби.

– А что это за птица такая – зомби? – заинтересовался я.

К этому моменту мы обошли по кругу целый квартал, и я никак не мог решить, куда двигаться дальше. Я промок до костей, но должен признаться – эта беседа оказалась куда занимательней, нежели разговоры за обедом у плантатора.

Джубаль не стал отвечать на этот вопрос.

– Дессалин встретится с вами, мсье Гейдж, – сказал он вместо этого. – Если, конечно, вы можете поведать ему что-то стоящее.

– Я надеюсь разведать и составить карту французских укреплений.

– Но французские укрепления строили мы, черные. Вы можете быть полезны в другом деле. Вы вроде бы собираетесь встречаться с французами? Тогда держите ушки на макушке. И, возможно, мы откроем вам глаза.

Уж слишком сообразителен для беглого раба этот парень. Интересно, каково его происхождение?..

– Это правда, что я видел Лувертюра, и я действительно могу помочь восставшим, – сказал я ему. – Но мы с женой ищем нашего похищенного сына, трехлетнего мальчика по имени Гарри, он же Гор.

– Я могу заняться его поисками.

– Мать Гарри будет тебе очень благодарна.

– Ради нее буду стараться еще больше.

– А как насчет одного мерзкого человека по имени Леон Мартель? Тяжелая такая челюсть, а сам увертлив и хитер, как ласка.

– Нет, такого не видел. Французы не приглашают меня на свои пирушки.

– Мартель – ренегат, бывший полицейский. Жесток, как Рошамбо.

– Но, возможно, я слышал о нем. Потому как черный человек все слышит.

– Так слышал или нет? – спросил я, подпрыгивая на плечах у Джубаля.

– Я поспрашиваю, – уклончиво ответил он, после чего изменил направление и начал переходить на другую сторону улицы.

Интересно, что он еще мог знать, этот странный чернокожий?

– И еще мне хотелось бы послушать островные легенды, которые могут помочь тебе и мне, – добавил я.

Тут местный житель резко остановился.

– Какие легенды?

– О сокровищах, которые будто бы нашли беглые рабы, мароны, и которые затем перепрятали в другом месте. Эти сокровища лежат и ждут, когда их найдут, чтобы послужить правому делу.

– Знал бы я о сокровищах, разве стал бы возить вас на плечах? – Негр громко расхохотался. – Нет, Джубаль не знает никаких легенд. Может, Сесиль знает… Послушайте, нам нужен ключ к Кап-Франсуа, а не какие-то там старые байки. Добудьте его, и я отведу вас к Дессалину и к Сесиль Фатиман. А потом мы поможем найти вашего сына. – Наконец, он опустил меня на тротуар на противоположной стороне улицы. С одежды моей лило ручьем, зато обувь была чистой. – Вы пожаловали к очень жестоким командирам, Итан Гейдж. Когда люди воюют целых двенадцать лет, для милосердия места не остается. Так что уж разберитесь сначала, кто ваш друг, а кто враг.

– Но как это сделать?

– Сами поймете. По тому, как они будут относиться к вашей жене.

– К ней все будут относиться корректно – в противном случае они могут расстаться с жизнью.

– Вы тоже должны относиться к ней правильно, иначе ее могут у вас отобрать.

– О чем это ты?

– Будьте осторожней. А теперь прощайте.

– Нет, погоди! Как тебя найти?

– Я поговорю с Дессалином. А потом сам вас найду.

Я, ободренный и ошеломленный, уже было повернулся, чтобы уйти.

– Мсье? – окликнул меня Джубаль.

– Да?

– С вас франк. Будьте так любезны.

Я дал ему целых три.

Глава 19

Фамилия Рошамбо была хорошо известна в Соединенных Штатах. Как объяснил мне Лавингтон, Рошамбо-старший возглавлял французские войска, которые помогли Вашингтону разгромить корнуольцев в битве при Йорктауне, что в конечном счете привело к победе американской революции. Его сыну повезло: он унаследовал покрытое славой имя отца. И в то же время трагически не повезло, поскольку после смерти генерала от желтой лихорадки он унаследовал слабеющую с каждым днем армию Леклерка. Наверное, именно поэтому Рошамбо-второй проявлял больше жестокости, нежели инициативы. Он удалился в Кап-Франсуа и поддерживал бодрость духа выпивкой и бесконечными связями с женщинами.

А потому я ничуть не удивился, получив от него приглашение на имя мистера и миссис Гейдж. Новости об экзотической красоте Астизы быстро распространились по городу, и Рошамбо, видимо, уже предвкушал новую победу на любовном фронте, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие побед на поле брани. Пусть себе думает, что это возможно, но далеко заходить ему никто не позволит.

Конечно, я осознавал опасность этого мероприятия. Простые женщины более преданы, а те, кто постарше, более доступны и признательны за внимание. Но и я тоже любил красивых женщин – каюсь, один из моих недостатков – и знал, как защитить женщину, на которой женат.

Губернаторский дом представлял собой двухэтажное здание из белого камня. С северной и южной сторон его окружал некогда ухоженный парк, призванный подчеркнуть значимость и власть обитающей в нем персоны. Теперь же и здесь проявлялись признаки морального и физического распада. Краска на оконных рамах облупилась, цветочные клумбы заросли сорняками, во всех углах скапливался мусор, а на лужайках стояли четыре небольшие пушки – на тот случай, если губернатору вдруг будет угрожать не только армия повстанцев, но и население города. Во дворе и в вестибюле стояла суета, толпились французские офицеры, но и их обмундирование выглядело неопрятно, как у людей, быстро теряющих надежду и уставших поддерживать дисциплину. Кругом возвышались горы карт и каких-то бумаг, по углам были небрежно свалены сабли и мушкеты, а немытые бутылки и тарелки облепили мухи. На креслах и диванах лежали головные уборы и мундиры, на полу виднелись грязные следы.