Реквием по пилоту - Андрей Лях

Над трупами и бетономешалками первого Скифова задания Рамирес пролетел с легкостью мотылька — он вовсю наслаждался жизнью, и сам факт существования и деятельности доставлял ему живейшее наслаждение. Однако долго порхать Скиф не позволил. Пиредра водворен в тюрьму, отнюдь, впрочем, не утратив веселого расположения духа, в тюрьме его снабдили самыми настоящими документами, и таким образом он родился уже вполне официально, затем началась подготовка к первому контакту с Программой.

Скиф вычислил пробный камень. Это был человек по имени Асгот Грюн, и работал он в английском посольстве на Гестии. По всем расчетам, он был той самой «фигурой запрещения», которая должна была открывать реакцию воздействия. Скиф предполагал, что у Грюна имеются какие-то инструкции программного руководства. Эти бумаги, кассеты или уж что там Скиф желал видеть на своем столе.

В налете на особняк Асгота участвовали трое: сам Рамирес, Звонарь и еще никому не известный друг Звонаря. Подобно Монморенси, Гуго обладал способностью мгновенно обрастать знакомствами с самыми невероятными личностями, готовыми за него в огонь и в воду. Мероприятие прошло с успехом, Рамирес прекрасно продемонстрировал свою даровитость и самобытность, Скиф получил, что хотел, и незамедлительно выложил пятьсот тысяч, отдав одновременно приказ быть наготове.

Звонарь со своим непонятным другом забрали причитающуюся им долю, спрятали пистолеты и без лишних слов пропали с горизонта, а Рамирес отправился домой. Правое крыло у его «Мерседеса-280» было сорвано вместе с фарой, так что вся анатомия торсионной подвески глядела наружу; какая-то смятая железяка вспахивала в протекторе неровную борозду; рукав костюма Пиредры отсутствовал полностью, да и от рубашки на руке уцелел только драный фестон, залихватски развевающийся на ветру, точно вымпел, являя всему свету мохнатое гангстерское запястье с браслетом электронных часов. Грюн довольно решительно выразил свое недовольство — зато на сиденье возле Рамиреса лежал заветный чемоданчик, содержимое которого сулило передышку и широкий выбор поля деятельности. Словом, жизнь была прекрасна.

Домой. С момента второго рождения Рамиреса прошел год, и за это время у него появился дом — на Земле, в Париже, купленный Хельгой, неизменной подругой Пиредры, на деньги Скифа. Дом этот свободно можно было назвать дворцом, и там как раз происходил то ли бал, то ли прием, окна сияли огнями. Когда поздно ночью через заднюю калитку в него вошел Пиредра, заросший густой черно-синей щетиной, все в том же драном наряде, с чемоданчиком, он по подземному кирпичному коридору направился на кухню, где немедленно запустил ложку в первую же попавшуюся кастрюлю, ибо зверски хотел есть.

Минут через десять в пустынную кухню с царящим в ней гастрономическим разбоем вошла необычайной красоты дама в мехах, похожая на Снежную королеву. Это и была Хельга, великолепие ее вечернего туалета существенно отразилось на бюджете ИК. Окинув ледяным взором супруга, в тот момент более всего похожего на нищего бродягу-итальянца. Снежная королева сказала:

— Идем.

— Сейчас, доем, — ответил Рамирес.

— Брось свои глупости, — посоветовала Хельга.

Рамиреса ожидал удар, от которого он потом не мог оправиться всю жизнь. Глядя на колыбель с младенцем, он в недоумении спросил:

— Что это такое?

Хельга пропустила этот идиотский вопрос мимо ушей:

— Я назвала ее Ингебьерг. В честь бабки.

К тому факту, что у него есть дочь, Рамирес так и не привык последующие двадцать восемь лет. Родительские чувства в нем так и не пробудились, что-то не сработало в той системе инстинктов, которая управляла его эмоциями и поступками. Ингебьерг навсегда осталась для него лишь дополнительной зоной уязвимости и беспокойства, а значит — страха и раздражения. Впрочем, это никогда и никому не приходило в голову — Рамирес делал все, что положено делать любящему отцу, и эта маска удалась ему не хуже других.

Любопытно, что Инга, повзрослев, сохранила дружеские отношения именно с отцом, в то время как с матерью у нее все более нарастало охлаждение, перешедшее позднее в острую неприязнь. Между тем Хельга была человеком примечательным.

Жизнь авантюриста трудно назвать монотонной, но назвать однообразной можно вполне. Начиная лет с двенадцати Рамирес постоянно повторял один и тот же отработанный фокус — пришел, обманул, забрал; предприятия его отличались друг от друга лишь географией да величиной ставки, и даже воскресение из мертвых, сколь ни парадоксально, ничего в этой схеме не изменило. Иное дело Хельга. Она знавала такие перевороты и метаморфозы, которые и не снились ее двумерному супругу.

Хельга Торбергстуен — Хельгой Хиллстрем она стала, приняв шведское подданство, — появилась на свет в Норвегии, в Олесунде, городке, с незапамятных времен ставшем и остававшемся провинцией. Здесь она росла и в семнадцать лет завоевала первый приз на конкурсе красоты — видимо, сказалась ее стопроцентно скандинавская внешность — у членов жюри взыграло патриотическое чувство. Образ жизни ее до этих пор вполне скромен и добропорядочен — примерная дочь почтенных родителей.

Вдруг — в отличие от Рамиреса, в жизни которого не было никаких «вдруг», — менее года спустя после олесундского конкурса мы встречаем нашу красавицу во Франции, в банде Карла Вайля — шизофреника и маньяка-убийцы, и по крайней мере треть садистских выходок этой милой компании была делом рук белокурой Хельги. Кстати, и половина всех награбленных денег была положена в различные банки на ее имя.

Потом шайка распалась, Вайль отбыл на гильотину, а Хельга — ей уже двадцать один — объявляется в Италии, несколько не у дел, зато при деньгах. В Милане с ней происходит очередной головокружительный поворот: она поступает в университет и с блеском оканчивает факультет экономического правоведения, проявляя работоспособность и отменную ясность мышления.

В ту же пору происходит ее встреча с Рамиресом, находившимся тогда в самом начале «базовой» эпопеи, вниманию к которой испанец и обязан загробными приключениями. Они обвенчались с прелестной валькирией через полгода, и своды церкви не обрушились на головы новобрачных убийц. Способны ли монстры любить? Трудно сказать, но хочется верить, что не все в этом браке решали расчет и привычка. Хельга считала свое супружество тяжким крестом, но всегда отдавала должное талантам Рамиреса; за долгие годы она имела массу возможностей с большой выгодой и абсолютно безболезненно избавиться от мужа, однако не пошла на это, и в самых критических ситуациях Рамирес не боялся повернуться к Хельге спиной.