Если бы (СИ) - Фокс Оксана

До рассвета на Свалке доживали не все.

Снег спрятал извечный мусор у дома Бутча, скрыл щербатые ступеньки крыльца, налип коркой на ржавых пролётах косой пожарной лестницы. Семьи с детьми съехали в приюты для бездомных с гарантированной горячей едой.

– Социальная ночлежка – дорога в каталажку или на тот свет. Собой оттуда не воротишься, – сплёвывала Джулия, собирая из покинутых комнат остатки пожитков.

Держа в вытянутых руках картонную коробку, Лина безучастно плелась следом, обходя за ней продуваемые клетушки, не прельщающие даже бездомных.

– Те кочуют по теплотрассам и вагонам метро, – продолжала монолог Джулия, бойко ковыряясь в чужом тряпье.

Они обошли этаж, никого не встретив. Остатки обитателей бродили призраками по вымирающему дому, избегая попадаться друг другу на глаза. Сбросив оцепенение, Лина помогла Джулии снести коробки на четвёртый этаж и собрать сумки: они с Джейсоном уезжали к родственнице в Орегон.

Тень свечи вздрагивала и металась по стене. В углу шуршала клеёнка. Заткнутые в щели газеты и тряпки не спасали: от окна нещадно дуло, как и из-под двери. Лина натянула на голову капюшон. Карандаш то и дело выпадал из деревянных пальцев, но работать в перчатках получалось хуже. Кое-как накарябав чертёж, она поднялась с пола. Не раздеваясь, не снимая ботинок, залезла в койку, свернулась калачикам в гнезде чужого старья и укрылась с головой, давно перестав различать свой и чужой запах. Индивидуальности стёрлись, исчезли, рассыпались на безликие атомы.

Лина уставилась в темноту. Утром, по дороге к метро, она видела аварийную машину у повреждённой линии электропередачи. Остановилась и смотрела, как пилили ветки, складывали ровными штабелями в прицеп; восторженно слушала победную симфонию пилы. Весь день прокручивала в голове мелодию, но электричество в доме не появилось…

Отпустив сведённые челюсти, Лина заставляла тело не дрожать. Старалась не думать: как доберётся в колледж, как сдаст тест, что будет делать, если заболеет и не задаваться вопросом – куда пропали месячные. Согреться не получалось как и уснуть. Лина прислушивалась: хотела уловить звуки в комнате Майка. Но кроме завывания ветра и царапанья снега в стекло ничего не слышала.

Стук входной двери, вывел из полудрёма. Не он, – поняла, едва на лестницу шагнули тяжёлые ботинки: Майк-Ребекка и на шпильках ступал мягко и бесшумно, как кошка... Разочарование не успело оформиться и вырваться вздохом – в косяк ударила нога. Лина впилась взглядом в контур хлипкой баррикады. Новый удар, сдвинул стол. Дерево не выстоит. Она потянула одеяло на глаза. Налитый страхом воздух сопел, харкал, шаркал ногами; беспорядочные удары сотрясали коридор, кто-то без разбора пинал каждую дверь. Звуки удалились к лестнице, возня и невнятные бормотания отдалились и стихли. Ветер замер, словно дал прочувствовать всю полноту заброшенности вымершего дома...

Слабый блёклый рассвет прорезал восток под истошный крик и звон разбитого стекла. Лина обессиленно прикрыла ладонями глаза. Заставляла себя подняться и не могла сбросить апатию. Разум затуманился, проваливаясь в темноту.

На зачёт, Лина опоздала. Но лучше бы – не явилась вовсе. Она его провалила. Не задерживаясь в колледже, она поехала к Коулу. Заболела Молли и в зал понадобился человек.

Трясясь в ледяном автобусе по мёрзлым ухабам, она впала в сонное забытьё. Голова свесилась, болтаясь из стороны в сторону. Тусклый свет фар высветил нескладную фигуру, шагающую вдоль шоссе. Лина узнала облезлый мех и короткую золотую юбку. Тонкие ноги в красных туфлях дёргались смешно и нелепо, утопая в грязных сугробах, наметённых по колено вдоль обочины.

Майк обернулся...

В огромных глазах мелькнула надежда, озарила белое лицо светом фар и стухла. Автобус прогромыхал мимо. Тонкий силуэт глотнула тьма.

Наливая посетителям кофе, разнося по столикам свиные ребра и бургеры с картошкой, Лина видела перед глазами лицо в свете фар, своей худобой и огромными глазами, напоминающее лик святых. Она пыталась отогнать нелепый мученический образ, но он не отпускал, преследовал вместе с рассеянностью и слабостью.

Увязавшегося от самой закусочной здоровяка, Лина заметила поздно. Она помнила клиентов в лицо, но этого видела впервые. Она побежала. Заскользила по ледяным колеям, с трудом держа равновесие. Прижав к груди лямки рюкзака, быстро перебирала ногами, вновь полагаясь лишь на зоркость глаз и выносливость мышц. Мужчина прыгнул, растопыренные пальцы потянулись к рюкзаку, за спиной лязгнул металл…

Лина поднажала. Каждый толчок сердца застревал в горле, отнимал силы. Открытый участок, изломанный останками сгоревших домов, простёрся до рядов гаражей, а дальше живой автосервис такси, свет и охрана…

Не дотянуть!

Она рванула в кусты. "Господи, не дай оступиться!" – взмолилась, утонув по колено в сугроб. Колючки ободрали лицо и руки. Не видя, задыхаясь, на ощупь, она пробиралась вперёд. Из темноты отделилась тень. Лина не успела вскрикнуть – удар в грудь свалил с ног. Сцепившись, они покатились по снегу. Отворачивая от шеи собачью морду, Лина чувствовала на лице горячий звериный запах. Раскалённая слюна сочилась из раскрытой пасти, капала в глаза. Руки свело, мелко дрожа, они слабели. Яростные когти скользили по груди, разрывали ткань, мокрые клыки, коснулись горла. Столь очевидный исход разъярил. Адреналин захлестнул с новой силой, приказывая сопротивляться ещё секунду, ещё, ещё...

Резкий свист, заставил замереть обоих. Скрипнул снег. Над головой затрещали ветки.

– Чего там, Амиго? Ужин? – прокаркал старческий голос.

Проваливаясь в темноту, Лина чувствовала, как пальцы размыкаются, скользя по собачьей шерсти...

Лицом в подушку, она пролежала в кровати пластом до вечера. Безразлично отметила, что пропустила институт. Но отгонять тревожные мысли не приходилось – мыслей не было.

Она поднялась, когда в комнате давно стемнело. Почистила щёткой грязную одежду, с усилием развесила на верёвке. Согрела над керосиновой лампой ковшик воды, отмыла лицо, разодранные ладони и колени. Натянув старую одежду Джулии, протянула руки к лампе, безучастно следя, как догорает последний фитиль.

Движения давались с трудом. Наклоняясь вперёд, словно таща на плечах мешок камней, Лина, наконец, взобралась на четвёртый этаж.

– Мужик тебе нужен.

Бутч пересчитал мятые купюры с мелочью, смахнул деньги в открытый ящик. В жёлтых глазах отразился язык пламени, лизнувший зёв чугунной печки; изуродованный рот ухмыльнулся:

– Могу подсобить.

В раскалённом спёртом воздухе конторки, Лину бил озноб. Она взмокла. Неотрывно глядя на заваленный мусором стол, медленно наклонилась, выдернула газету из-под картонки с остатками пиццы.

– Я одолжу.

Позабыв придвинуть к двери баррикаду, Лина зажгла свечу припасённую для занятий. Раскрыла "Нью-Йорк Таймс" и опустила ходуном ходившие руки. Свеча наполовину оплыла, затрещала. Отблеск света, испуганно запрыгал по стенам. Протолкнув в горле ком, Лина раскрыла газету.

Заголовок гласил: «Крис Берри возвращается». Статья сообщала, что лидер "Strangers" покидает Бруклинскую клинику для прохождения реабилитации в медицинском центре Лос-Анджелеса. На ступеньках клиники, Берри встретился с журналистами, дал короткое интервью. Заверил, что чувствует себя прекрасно. Соскучился по работе и намерен вернуться на сцену в ближайшее время. Менеджеры группы уже согласовывают даты новых гастролей. Он пообещал поклонникам включить в концертный тур, два бонусных-трека, записанных в клинике.

Лина подняла глаза к фотографии. Укутанный в одеяло мужчина, сгорбился в кресле-каталке. Его окружила плотным кольцом группа, персонал, охрана и ликующие фанаты. Заострённое лицо с эталонными пропорциями "золотого сечения" повернулось к камере. Безумно обаятельная, ровно, как и насмешливо-издевательская, идеально сбалансированная улыбка нацелилась в объектив. Всегда чуть более чем следует, особенный оскал – на грани фарса. И все же, Берри владел производимым впечатлением и ни разу не переступил черту. Глядя на него возникала неловкость, сомнение в собственной адекватности, способности подмечать и делать выводы.