Глазами Лолиты - Нина Воронель

Это было шикарно, это было даже лучше, чем я себе представляла! Я уже хотела перевернуть письмо и начать читать с начала, но тяжелая рука легла мне на плечо:

«Фу, какой позор! Тайком читать чужие письма!» Я быстро обернулась, ожидая сама не знаю чего: рычания, оплеухи? Но прозрачные глаза Юджина смеялись, а не сердились. Он аккуратно вытащил письмо из моей ладошки и спросил: «Что бы ты сказала, если бы я вздумал жениться на твоей матери?».

Мы опять катим через американские просторы в шикарном автобусе фирмы «Серая собака» — на этот раз из Чотоквы в Нью-Йорк. Последние два дня проскочили тихо, почти без событий, если не считать событием наш прощальный концерт и мое незаконное купание в запрещенном для купания озере Чотоква. Прощальный концерт прошел на ура, а незаконное купание в озере на ура с восклицательным знаком. И все же я влезла в эту противную, заросшую липкими водорослями лужу сразу после отъезда Юджина не по доброй воле — меня туда загнали силой.

Юджин отбыл в Техас рано утром в маленьком крытом грузовичке, до верху набитом картонными коробками с проданной коллекцией поддельных икон. Усатый господин в ковбойской шляпе оказался скучающим миллионером, создавшим в своей техасской усадьбе музей совершенных подделок. Собственноручная доставка белых икон в музей входила в необычайно выгодный контракт, который он заключил с Юджином в тот день, когда я обнаружила на круглом столе Юджина голубой конверт Инес.

Мы приперлись провожать его в дальний путь всем дружным коллективом — даже ленивая Габи согласилась ни свет, ни заря вылезти из постели, чтобы помахать ему ручкой на прощанье. Улыбаясь нашей троице из окна кабины, Юджин обещал привезти из техасского музея фотографии других совершенных подделок, собранных его ковбоем. При этом выяснилось, что ковбой вовсе не гонял по прериям на горячем скакуне, а просто-напросто торговал по всему штату безалкогольными напитками, чем и заработал свои несметные миллионы. А жаль, — вчера, когда Юджин с ним прощался, я обратила внимание, что вдобавок к джинсам он напялил на ноги ковбойские сапоги, которые придавали ему еще больше лихости.

Мне не сказали, сколько тысяч долларов он отвалил Юджину за его совершенные подделки, но, наверно, немало, потому что Юджин так и сиял из окна кабины. Когда грузовичок зафырчал, мне вдруг стало ужасно жалко, что он уезжает без нас и не известно, увидим ли мы его еще. Я заорала во весь голос «Подожди!», прыгнула вперед, вскочила на подножку грузовичка и, просунув голову в кабину, поцеловала Юджина в щеку. Он быстро выключил мотор, обхватил мои плечи и поцеловал меня в нос. После чего легким толчком спихнул меня с подножки, опять включил мотор и умчался, не оборачиваясь в нашу сторону.

Он умчался и мы остались одни, то есть втроем. От одного этого можно было бежать топиться в заросшем липкими водорослями озере Чотоква. Но вдобавок Инес закатила мне невообразимый скандал, прямо там, у ворот. Мне повезло, что вокруг были люди, и она постеснялась влепить мне пару оплеух, она только объяснила нам с Габи, какая она страдалица и как ей стыдно за свою дочь, которая вечно ее терзает и покрывает позором.

Голос ее поднимался все выше и выше, и я поняла, что еще секунда, и ее не остановят глазеющие на нас американские граждане — она взмахнет своей стальной ладонью и вмажет мне хорошую затрещину. Габи тоже это поняла и приготовилась схватить ее за руку, чтобы предотвратить побоище, но я-то знала, что стрекозиные лапки Габи ее не удержат.

И тогда, впервые в жизни, я ей не сдалась, — я проворно развернулась, нырнула за ворота и юркнула в уходящий от ворот трамвайчик. Я радовалась, что убежала и им теперь меня не догнать. Ведь у них нет опыта ежедневной прогулки к воротам, как у меня, — они не скоро сообразят, где останавливается следующий трамвайчик и где меня ловить.

Как только трамвайчик доехал до озера, я соскочила с подножки и поспешила убраться подальше от трамвайной линии, чтобы они не смогли увидеть меня из окна, когда будут проезжать мимо. Я понятия не имела, куда мне идти. Щеки у меня пылали и коленки подкашивались — ведь я совершила подвиг или, наоборот, ужасную глупость. Мне даже подумалось, что, может, всякий подвиг и есть ужасная глупость.

Я бежала по тенистой аллейке, не очень разбираясь, куда я бегу, пока не оказалась перед павильоном уродливых скульптур. Хоть в голове у меня мутилось, я все же сообразила, что в этом павильоне они наверняка не станут меня искать. Я заставила себя спокойным шагом пройти мимо охранника и стала делать вид, будто любуюсь скульптурами. Любоваться ими было трудно, но посмотреть на них было любопытно. Я обошла со всех сторон огромный каменный зад, над которым на железных плечиках для пиджаков были подвешены две каменные сиськи, и переключилась на собачьи головы, вырезанные кое-как из блестящего металла. Головы беззубо скалились друг на друга — ей-богу, я могла бы вырезать лучше, если бы мне дали кусок жести и хорошие ножницы.

И вдруг я услышала свое имя! Хотя американский голос из громкоговорителя произнес его по-американски «Свьетляна Гофман», я сразу сообразила, что говорят обо мне. Несколько раз произнеся «Свьетляна Гофман, Свьетляна Гофман», голос уступил место Инес:

«Светочка, — запричитала она по-русски. — Прости меня, детка, и вернись! Я готова откусить свой поганый язык за то, что тебе наговорила! Я очень волнуюсь — куда ты пропала? Прости меня, я сама не понимаю, что на меня нашло!»

Не понимает она, как же!

В этом месте она всхлипнула и уступила микрофон голосу. Я ни слова не поняла из его американской тарабарщины, но не трудно было догадаться, что он просит публику помочь в розыске обритой наголо девчонки в розовом платье с оборками. Сама не знаю, зачем я на проводы Юджина напялила свое самое нарядное платье, — наверно, для того, чтобы меня легче было найти среди других девчонок в шортах и футболках.

Мне стало казаться, будто вся публика в павильоне начинает на меня пялиться, пытаясь сообразить, уж не я ли та самая Свьетляна в розовом платье. Первой мыслью у меня было — снять это проклятое платье ко всем чертям, чтобы оно никому не бросалось в глаза. Но я была не уверена, можно ли ходить по территории Института в моем исподнем.

К счастью, у входа в павильон я обнаружила уборную, — как всегда, похожую на церковь или концертный зал. На этот раз я уже не спутала женскую с мужской, а сразу забежала в ту, что надо, наспех стащила платье и стала рассматривать себя в зеркале. Ничего особенного я не увидела — белые трусики в цветочек и коротенькая розовая комбинашка вполне могли сойти за летний прикид легкомысленной модницы моих лет.

Раз так, я сунула розовое платье в бачок для мусора и резвым шагом выбежала на улицу — теперь уже никто не мог бы узнать во мне хулиганку-Свьетляну, которую разыскивают по всему Институту. Мне было жалко терять это милое платьице навсегда, и я решила сходить за ним попозже, когда буря уляжется.

А пока нужно было решать, что я собираюсь делать дальше. Со временем придется вернуться к мамашке, только не сразу — пусть помучается как следует, в другой раз не будет распускать руки. И язык попридержит тоже. Но и долго тянуть не стоило — очень хотелось есть, ведь я пропустила завтрак. Да и мамашка всегда может передумать: сейчас она раскаивается, а через час снова возьмется за свое, такой уж у нее нрав.

Перебирая в голове все эти мыслишки, я успела добежать до озера, причем никто не обратил внимания ни на меня, ни на мой вызывающий прикид. Я подошла к самому краю воды и заметила, что все дно у берега заросло мохнатой густой травой, — недаром в этом озере никто не купался. От берега в глубь озера тянулись дощатые мостки, к которым были привязаны разноцветные лодки — на лодках тут все-таки катались. Я поскакала по мосткам, любуясь лодками и сожалея, что мне ни разу не удалось в них прокатиться, не с кем было, — мои подруги только и делали, что репетировали, а Юджин до последнего дня собирал милостыню у ворот.

И вдруг я увидела две знакомые фигуры, которые, как очумелые, бежали вдоль берега прямо ко мне, размахивая руками. Неужели кто-то меня все же опознал и стукнул, совсем, как на Юджина с нищими? Я заметалась по мосткам, но спрятаться было негде, разве что впрыгнуть в одну из привязанных лодок.

Соседняя лодка была далеко, но я все же напряглась и прыгнула, и, конечно, мимо! Подняв фонтан грязных брызг, я плюхнулась во что-то клейкое и быстро начала в это клейкое погружаться, чувствуя, как длинные щупальца подводных трав немедленно оплели мои коленки и щиколотки.

«Мама!», — заорала я не своим голосом, начисто позабыв, что я с прошлого лета поклялась никогда больше не называть Инес мамой. И она меня услышала, хоть была еще изрядно далеко. Она помчалась вперед, как космическая ракета, взбежала на мостки и легла поперек мокрых досок, протягивая мне руку.