Нелюбимый (СИ) - Доманчук Наталия Анатольевна

Давид подъехал к офису после обеда, устало вышел из машины, хлопнув дверцей, и наткнулся на Варю.

— Добрый вечер, мужчина моей мечты! — томным голосом поприветствовала его девушка.

— О нет, Варвара, я смертельно устал. Прекращай спектакль, а то пожалеешь, что знакома со мной.

Он был взбешен, и если бы Варвара понимала насколько, то не пошла бы за ним, но девушка продолжала кокетничать и, виляя бедрами, вошла в здание.

Давид направился в кабинет, на ходу приказал секретарше принести ему чай и сэндвич с ветчиной, но, открыв дверь, остановился:

— Привет, Ален, не думал тебя тут встретить.

— Добрый вечер, Давид. Я на минутку к Сашке заглянула…

Давид прошел к своему рабочему месту, бросил на стол красную папку и включил компьютер. За ним вошла Варвара и шутливо сделала реверанс:

— Добрый вечер, люди добрые.

— Варвара! — грозно прорычал Давид. — Не испытывай мое терпение! Выйди вон и закрой дверь с той стороны.

Девушка сразу поменялась в лице, поняла, что он не шутит, и нежно заговорила:

— Ну Давид Валентинович, ну подумайте насчет меня, я очень талантливая девочка, вам понравится.

Он обернулся и направился к выходу. Открыв дверь, прошипел:

— Я тебе не мальчик! А ну быстро вышла вон!

Девушка растерялась, испуганно посмотрела на Сашку и Алену, но, не получив от них поддержки, подняла голову и гордо вышла из кабинета.

Алена смутилась, а Сашка удивленно спросил:

— Что случилось, Дав? Кто тебя так разозлил?

Давид подошел к своему столу, взял из красной папки лист, в три огромных шага преодолел расстояние между ним и племянником, который сидел за своим рабочим местом, и, громко ударив по столу рукой, указал на бумагу:

— Почитай! Оба почитайте, — он хмуро посмотрел на Алену. — Надеюсь, сейчас у тебя не будет причины ее защищать?

Алена сидела на диване, но как только Давид произнес свои слова, вскочила и подбежала к Сашке.

— Это отказная на ребенка. Читайте, читайте! «Я, Угрюмова Алевтина Евгеньевна, отказываюсь от своего ребенка». Читайте, читайте!!! — Давид уже кричал, не в силах себя сдерживать.

Сашка откинулся на спинку стула. Было видно, что он нервничает, только вот предпринять пока ничего не может, думает.

Алена тоже не знала, что сказать, только виновато опустила голову и медленно поплелась к выходу. Когда за ней закрылась дверь, Сашка тихо сказал:

— Я не верю. Я знаю свою женщину. Я чувствую ее. Можешь тут орать как резаный, обзывать ее последними словами, но я верю Але, а не этой бумажке, — он помахал листом перед собой, а потом вскочил и выбежал из кабинета.

Алевтина не ожидала увидеть Сашку так поздно, тем более что он уже у нее сегодня был и провел целый час, развлекая разговорами и шутками.

Девушка совершенно запуталась в своих чувствах. И хоть она понимала главное, что с Давидом у нее ничего не будет и быть не может, и она этого даже уже не очень-то и хотела, но и с Сашкой пока все было туманно. Когда Вера рассказывала про «них и их будущее», Алевтина злилась, ревновала, обижалась на него. А когда они с Сашкой оставались наедине, успокаивалась и вела себе немного апатично.

Сашка присел на стул возле кровати и протянул Алевтине лист бумаги. Она быстро пробежала глазами по написанному и замотала головой:

— Я никогда такой бумаги не писала!

Девушка выглядела взволнованной, ее руки задрожали, и она повторила свои слова:

— Я не писала отказную на ребенка! — и через секунду добавила: — Это не мой почерк! И подпись не моя… похожая, но не моя!

Сашка кивнул, встал и подошел к окну.

— Ты веришь мне? — спросила она.

— А тебе есть до этого дело? — устало бросил он.

Алевтина не знала, что ответить. Да, ей бы очень хотелось быть чистой, только вот к чему эта чистота перед мужчиной, которого она не любит? Она смотрела ему в спину, и ей впервые захотелось подойти и обнять его, прижаться, почувствовать его тепло и поддержку.

— Да, есть, — тихо сказала она, — я хочу, чтобы ты верил мне.

Сашка громко выдохнул, подошел к кровати, поцеловал ее в лоб и сказал:

— Я верю.

И вышел из палаты.

Этот поцелуй в лоб с одной стороны озадачил Алевтину, а с другой вызвал в ней невероятную волну нежности и даже счастья. Возможно, потому, что ее никогда не целовали вот так: без влечения, без дальнейших действий или близости, ведь именно так целуют самые родные люди — родители или бабушка с дедушкой. Это жест эмоциональной любви, любви по крови, который вызывает внутри тепло и радость. Этим жестом партнер целует не лоб, и даже не саму девушку, а ее мысли, ее разум. Он показывает ей, что любит ее как личность, а не только как женщину, и воспринимает ее не как сексуальный объект, а как своего родного человека.

И этим поцелуем мужчина надеется только на одно — что женщина ответит ему любовью. Алевтина улыбнулась своим мыслям, своим догадкам, и на нее еще раз накатила волна нежности к этому прекрасному мужчине.

Когда Сашка вернулся домой, Алена возилась с Настей на кухне, остужала для внучки чай.

Сашка рассказал маме, что Алевтина все отрицает, и не забыл напомнить, что верит ей, а не бумажке, которую легко можно подделать.

— Ну и ладно, — согласилась Алена, — мне тоже легче верить в то, что она этого не делала.

Звонок в дверь прервал их диалог. Это была Даша.

— Привет, — холодно поздоровалась она с матерью, — устала как собака. Давай Настю, спать охота!

Как раз на голос мамы из кухни выбежала Настенька и радостно заверещала.

Даша взяла ее на руки, поцеловала, схватила с вешалки детскую курточку и стала одевать дочку.

— Привет, Дашуль. Может, зайдешь, чаю выпьем? — спросила Алена, хотя ответ дочери уже знала, видела, что Даша очень расстроена.

— В другой раз, — тихо ответила она, обула Настеньку и вылетела из квартиры.

Алена вернулась на кухню без внучки и доложила Сашке:

— Даша вернулась, вся на взводе. Видимо, примирение с мужем прошло неважно…

Сашка и рта не успел открыть, как в дверь опять позвонили и Алена опять пошла открывать.

Это был Давид. Выглядел он виновато, прятал глаза.

— Прости. Накричал на тебя… и на Сашку…

— Проходи, идем на кухню, у меня твой любимый тирамису есть.

— Дашка вернулась?

— Да, но уже убежала, нервная, психованная, говорить не захотела.

— Тогда наберу ее завтра, пусть немного успокоится, — Давид разулся и прошел за Аленой на кухню. Сашка пил чай и, увидев Давида, нахмурился и отвел глаза.

Давид похлопал его по плечу и сказал:

— Прости, я был невероятно зол, всю дорогу от Твери до Москвы меня трясло, и я думал, что убью твою Алевтину… — он сжал кулаки и продолжил, — прости, Сашка. Понимаю, что сам не без греха, но ты знаешь, как я ненавижу вранье. Лучше страшная, но правда, чем так…

— Я верю ей! — перебил его Сашка.

Давид взлохматил волосы племяннику:

— И правильно делаешь! Ситуация действительно сложная, но я во всем разберусь!

Сашка улыбнулся и спросил:

— Помощь нужна?

Давид сел за стол, и Алена подала ему чашку чая и тирамису в пиале. Он слегка кивнул, в благодарность и ответил:

— Да я вроде уже сделал все возможное, но, похоже, мне придется лететь в Штаты.

Сашка с Аленой удивленно посмотрели на него.

— У этой истории всего три свидетеля, одного из которых уже нет в живых, — Давид отпил обжигающий чай, — только что встречался со вторым — анестезиологом. Это была вторая встреча, в первую он твердил, что ничего не помнит, что у него каждый день по десять операций, но я чувствовал — скрывает что-то очень нехорошее. Он посоветовал мне обратиться к фельдшеру, который был главным на той смене. Именно этот совет меня и насторожил — получалось, что все он прекрасно помнил, раз указал именно на того фельдшера, которого я тоже искал и уже нашел, что он умер месяц назад. И вот час назад анестезиолог сам мне позвонил и предложил заплатить ему за правду.