Царица доказательств - Фридрих Незнанский

И Илья понял, что сейчас с ним происходит то же самое. Илья почувствовал, что сегодня он умрет. Может быть, это произойдет через час или через пять часов. Но он умрет. Его никто не собирается выпускать отсюда — ни домой, ни даже в тюрьму. Его будут мучить до тех пор, пока он не подпишет нужные показания, но потом все равно убьют.

Илья удивился, как же он не понял этого с самого начала. Ведь все было так очевидно. Таким показаниям грош цена, если подписавший их человек жив. Любой адвокат, даже казенный, заявит, что показания были выбиты силой. Все-таки за окном не тридцать седьмой год.

Илья посмотрел на лейтенанта Стулова и как будто увидел его насквозь. Прикрывшись благодушной улыбочкой, этот «добрый дядя» внутренне хохотал, глядя на поедающего салат Илью. Хохотал от того, что ему было известно больше, чем Илье. Веселился от собственной божественной всесильности и хитрости. Как же, сумел убедить жертву в том, что все будет хорошо. Точь-в-точь как ту курицу.

Когда тому приятелю наскучили все его развлечения, он придумал новое, последнее. Он отпустил курицу. Поставил на пол и открыл дверь — иди. Какое-то время она не двигалась — не могла поверить. А потом все-таки пошла. Медленно. Ее никто не пытался остановить. А когда несчастная птица переступала порог, дверью ей размозжили голову.

Чтобы хоть как-то избавиться от отвратительного ощущения собственной причастности* Илья тем же вечером отыскал какой-то незначительный повод и устроил драку. Тогда это ему помогло. Тогда он был готов убить этого человека.

Конечно, сейчас ни о какой драке речи быть не могло. Но Илья твердо решил про себя, что никаких показаний подписывать он не станет. Его душу наполнила чудовищная ненависть к этим чавкающим рожам, обладатели которых так легко решили за него его судьбу. Которые считают, что имеют право «играть» с ним как с украденной курицей. Или пойманной мухой, которая будет ползать по столу с оторванными крылышками до тех пор, пока на нее будет интересно смотреть.

Но он не муха. И не курица. Он сумел слезть с героина, хотя шансы были ничтожно малы. Илья вспомнил все свои ломки, жуткие особенно в первый месяц, и ему стало обидно. Какого хрена?! Суметь пройти через такое, чтобы теперь, как девочка, плясать под дудку двоих продажных оперов? Не дождутся.

Илья отодвинул недоеденный салат и взглянул на оперативников. Они курили сигареты и с интересом его разглядывали. Возможно, все это время, пока Илья думал, на его лице отражались внутренние мысли. По крайней мере, сейчас оперативники смотрели на него по-другому. Но может быть, они всегда на него так смотрели? А просто сам Илья видел их теперь по-другому, настоящими.

Киреев разглядывал Илью в упор, не скрывая неприязни. На его лице сквозило выражение, в равных пропорциях состоящее из отвращения и презрения. А какие еще чувства у здорового оперативника мог вызывать этот жалкий, трусливый наркоман, обделавший собственные штаны?

Выражение лица Стулова было сложнее. В нем присутствовало что-то наполеоновское, и именно эта торжественность, как ни странно, вызывала чувство сильного презрения к этому человеку.

— Ну как, созрел? — поставив под стол пустую бутылку, Стулов пододвинул к Илье листки с признанием.

— Я не стану ничего подписывать. — Илья сказал эту фразу ровным голосом, из которого исчезли все малейшие намеки на дрожь.

После этой фразы в глазах Киреева как будто бы промелькнул слабый интерес. Как если бы он сказал: надо же! Однако Киреев молчал.

Стулов же, напротив, разозлился. Он не ожидал такого поворота. Вся торжественность слетела с его лица, и оно в одно мгновение сделалось озлобленным лицом хищника.

— Что ты сказал? — процедил Стулов.

— Я не стану ничего подписывать, — спокойно повторил Илья. — То, что вы делаете, незаконно. Вы за это ответите.

Лицо Стулова медленно стало покрываться красными пятнами.

— Ах ты гнида! — заорал он. — Да я тебя сейчас раком поставлю! Сука!

Схватив бейсбольную биту, он несколько раз врезал ею Илье по коленкам. Послышался хруст ломающихся костей.

И все началось заново.

Илью били ногами, битой, потом опять ногами. Потом пили водку, сидя на перебитых ногах. Когда Илья отключался, его приводили в сознание.

— Знаешь, для чего нужен кипятильник? Надевается на член. А потом включается в сеть. Милицейский способ приготовления хот-догов. Будешь хот-дог?

Большой кипятильник, предназначенный для ведер, был извлечен из шкафа. Под объективом видеокамеры оперативники брезгливо начали стягивать с Ильи джинсы.

В этот момент дверь отворилась, — и в кабинет вошел старший оперуполномоченный капитан Горохов. Увидев происходящее, капитан поморщился:

— Это еще что за бардак?

При появлении капитана оперативники прекратили стягивать джинсы, вернулись к столу, и Киреев разлил водку. Брезгливо морщась, Горохов перешагнул через валяющегося Илью и тоже подошел к столу.

Он выпил, не закусывая, потом взял бумаги с признанием.

— Это у нас кто такой? Наркоша?

Пробежав глазами написанное, Горохов бросил листки на стол и сердито посмотрел на оперативников.

— И чего вы телитесь? Он же героинщик. Так, Степан, приготовь-ка нам дозу.

Стулов поднялся и вышел из кабинета. Горохов принялся распекать Киреева.

— Сколько раз повторять можно — вначале дело. Вам его подпись нужна или что? Возьмите подпись, а потом можете хоть в задницу трахать, — с тихой яростью и видимым отвращением к Кирееву произнес Горохов.

— Так он не хочет подписывать, — начал оправдываться Киреев.

— Так и не захочет, — назидательно произнес Горохов. — Человека бить имеет смысл полчаса. Если он за полчаса не раскололся, он, скорее всего, вообще не расколется.

Вошел Стулов, держа в руке наполненный шприц. Горохов перевел взгляд на него.

— Надеюсь, он от этого раньше времени не откинется? А то смотри, придется вместо него самому подписывать.

— Все нормально, — успокоил Стулов, — у меня отработано.

Илью отстегнули от стула и вкололи героин. Через три минуту он открыл глаза. Подведя к столу, Горохов сунул Илье ручку.

— Зачем? — Илья понял, что с ним происходит. — Мне же нельзя колоться. Я же вылечился.

Но речь давалась с трудом. Илью охватило полнейшее равнодушие ко всему происходящему. Знакомые ощущения охватили его, прогоняя из тела боль и воспоминания.

— Спасибо, — проговорил Илья.

— Распишись, пожалуйста. — Горохов улыбнулся Илье, пододвигая листки. — Здесь и здесь.

Илья улыбнулся в ответ. И подписал.

— Вот и все, — сказал Горохов своим оперативникам. — К утру чтобы было оформлено. Этого отведете в камеру, уколете еще раз и лично дождетесь, пока откинется. Через пару часов вызовете врача. Все ясно?

Оперативники молча кивнули.

— Ну пока. — Горохов похлопал по плечу блаженно улыбающегося Илью. — Извини, дела.

…К утру оперативники представили отчеты о полном раскрытии двух преступлений, совершенных накануне. Однако дальнейших разбирательств не последовало, и дела были отправлены в архив. Это было связано со смертью обвиняемого в обоих преступлениях Смолина И. А., которая наступила в результате передозировки героином в 6.04 утра.

16

После неудачи с поданным заявлением Герман решил действовать самостоятельно. Но перед ним сразу встал вопрос, каким образом это делать. Озвучил вопрос Вася Авдеев, когда Герман впервые рассказал ему о том, что собирается самостоятельно отыскивать пострадавших от насилия милиционеров девушек и убеждать их написать заявление для дальнейшей подачи в прокуратуру.

— А как ты собираешься это делать? — спросил Вася, когда они сидели за кружкой пива в кафе. — Нет, ну допустим, только предположим, что ты сумеешь убедить такую девушку написать заявление. Хотя, понимаешь, если она не написала его до сих пор, то, извини, какого хрена она станет слушать тебя? Незнакомого человека.

— Я объясню ей, что это имеет смысл, — ответил Герман, отводя взгляд в сторону.

Он понимал доводы друга. Убедить незнакомого человека решиться на столь важный поступок очень сложно. Особенно если ты знаешь, какой процент подобных дел действительно приводит к наказанию преступника. Не есть ли это заведомый обман другого человека? Дать психологически травмированному человеку надежду, убедить его в том, что преступники обязательно будут наказаны, а все лопнет как мыльный пузырь. Имеет ли он право подвергать опасности чужую жизнь, после того как следователь в кабинете показал ему шкаф, забитый черными папками с такими вот заявлениями?

— Это имеет смысл, — ответил Герман вслух своим собственным мыслям.

— Вот видишь, — оживился Авдеев. — Ты сам не уверен в том, что собираешься делать.