Время собираться - Филип Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чем, например?
– О господи! Действительно, чем?
– Ради бога, Верн.
Он ухмыльнулся ей снизу вверх.
Она едва заметно улыбнулась.
– Кровать развалится. Она и так едва стоит. Вот почему я до сих пор так целомудренно жила.
– Правда?
– Какое-то время. – Она села рядом с ним. – Знаешь, Верн, так странно, что одни вещи меняются, а другие остаются как прежде.
– Как так?
– Ты же понимаешь, о чем я. Четыре года многое способны убить, но не все. Главная проблема – понять, что именно они убили, а что осталось невредимо. Это так трудно. Невозможно. По крайней мере заранее. Что там происходит, в глубинах сознания? Хотела бы я знать, что во мне еще уцелело. Хотела бы я это найти.
– Есть вещь, которую ничем не убьешь. Ну, разве что вместе с телом.
– Четыре года – долгий срок. Хотя какого черта. – Она повернулась к нему. – Посмотри, насколько другой я стала. Наверное, интересно это видеть. Я ведь сильно переменилась, правда?
– Из юной девушки ты превратилась в полностью сформировавшуюся женщину, – констатировал Верн.
– Прекрати. – Она покраснела. – Это не то, что я хочу услышать. Я же тебе говорила.
– Но это правда.
– Все равно. Это как раз одна из тех вещей, который меняются со временем. И с этим все. – Пламя на ее щеках разгоралось.
– Вот как?
Барбара стремительно встала и описала по комнате небольшой круг.
– Конечно. С этим все кончено. Теперь меня это совершенно не волнует. Не осталось никаких чувств. Я ничего по этому поводу не чувствую. Может, когда-то это имело значение. Но не теперь.
– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Только в самых общих чертах.
– Этого достаточно. – Она подошла к двери и оглядела пустынный коридор. – Пожалуй, я не буду закрывать дверь. Все равно никто не появится.
Верн с удивлением поднял на нее глаза.
– Что, в чем дело?
Барбара вернулась и теперь угрюмо стояла перед ним.
– Кровать в самом деле не выдержит, ты же понимаешь.
– А?
– Да. – Она потерла шею. – Все от чертовой жары и скуки. Так что не принимай на свой счет. Когда приходится искать себе занятие, недолго и свихнуться.
– Так вот, значит, как ты на это смотришь?
– Отчасти. Мне осточертело просто сидеть здесь в комнате. И будь я проклята, если выйду на солнце. Так что выбора у меня немного.
– Знаешь, я еще никогда не слышал, чтобы это вот так происходило. Никогда в жизни. Не знаю, что и подумать.
– Решай быстрее, – сказала Барбара. – То, что ты говорил насчет времени принятия решений, верно, причем прямо сейчас. Ты хочешь или нет? – И она устремила мимо него внезапно ставший задумчивым взгляд.
– Что такое?
– Может… может, мы выясним раз и навсегда.
Верн встал с кровати.
– О господи. Но где? Я не хочу, чтобы твоя кровать сложилась в самый ответственный момент, похоронив нас под собой.
– Ну, она еще не настолько плоха. – Она улыбнулась. – Но на ней и в самом деле нельзя. Посмотри, как она провисла.
Они посмотрели вместе.
– Ну, тогда на полу? – спросил Верн. – Можно подстелить простыню или еще что-нибудь. Или выйти наружу, на газон. Только там слишком много солнца. Конечно, если ванна достаточно велика…
– Ой, хватит. Нисколько не смешно.
– По-моему, ты говорила, что тебе безразлично.
– Мне – да. Но это не то же самое, что стакан воды выпить.
– Ленин говорил, что это одно и то же.
– Нет, не одно. Ладно, что делать будем?
– Не передумай, пока я найду решение. – Верн огляделся. – Можно перенести матрас на пол. Получится мягко и безопасно. Что скажешь?
– Согласна.
Барбара начала перекладывать одежду с кровати на стол. К тому времени, когда кровать опустела, на столе скопилась приличная гора. Затем Верн ухватился за один край матраса, а она – за другой. Вместе они перенесли матрас и постель на пол.
Верн выпрямился.
– Ну, как тебе? По-моему, не хуже, чем берег ручья.
– Нормально. – Она опять вытерла шею. – Чертова, проклятая жара. И когда только она спадет?
– Через пару минут ты о ней забудешь. Самое большое достоинство этого дела. Пока человек занят им, его можно подпалить, пырнуть ножом и убить, а он и не заметит, пока все не кончится.
Барбара прислонилась к стене и начала снимать туфли и носки.
– Ну? Надеюсь, ты тоже примешь участие. Настолько-то ты джентльмен.
Верн медленно снял ботинки и носки. Барбара расстегнула рубашку и положила ее на стол, к другой одежде.
– Тебе что-то мешает? – спросила она.
– Нельзя идти на эксперименты с доверием. А вдруг меня попросят выпрыгнуть в окно? Так что остальное я лучше оставлю на себе.
– Как хочешь. А я разденусь. Доставлю себе удовольствие хотя бы тем, что избавлюсь от липких тряпок. – Она завела руки за спину, расстегивая бюстгальтер. Бросила его поверх рубашки, на ту же кучу тряпок поверх ночного столика.
Верн разглядывал ее.
– Мило.
– Да ладно. Давай уже поторопимся. А то я так зла, что могу и передумать.
– Правда?
– Конечно. Придумать бы только, чем еще заняться. Вот в чем вся беда. Жара превращает в животное. Сводит все к самым примитивным потребностям.
– Да, а это оригинальная форма развлечения.
Барбара закончила раздеваться, собрала вещи и сложила их на ночной столик.
– Так куда лучше. Может, нам стоит бегать нагишом всю неделю. Пока не придут китайцы.
– А что подумает Карл? – сказал Верн, пробуя матрас ногой. – Как бы он не ослеп от нашей наготы.
– Ничего, привыкнет. Ну, что? Готов? – Она поглядела на часы. – У нас есть пять часов до прохлады. Как думаешь, мы сможем растянуть это дело на столько?
– Всему есть пределы, даже мощи Верна Тилдона.
Барбара опустилась на постель и повертелась на ней, устраиваясь.
– А знаешь, тут, внизу, прохладнее. Я уже не чувствую себя такой липкой, и кожа не чешется. – Она положила голову на руку, следя за Верном. – Есть в этом какая-нибудь мораль?
– Мораль есть во всем. – Верн посмотрел на нее. – А как же дверь? Ты в самом деле собираешься оставить ее открытой?
– А кто придет?
– Никто. Но ты должна сделать снисхождение моим моральным устоям. Я ведь пожилой человек и привык делать все определенным порядком. – Он закрыл дверь, а потом опустился рядом с ней на постель.
– Разве это не по-твоему?
– О чем ты?
– Не знаю. Ты против этого не возражаешь, а? – У нее перехватило дыхание. – Осторожнее, черт тебя подери!
– Возражаю? О нет. – Он добавил: – А знаешь, ты и впрямь раздалась с годами. Очень мило.
– Спасибо. Тогда раз ты получаешь больше, то и платить будешь дороже.
– А ты изменилась с прошлого раза.
– Конечно, – ответила Барбара. – Мир жесток.
– Странно, – сказал Верн. – Казалось бы, тут впору зажариться, а я чувствую себя едва не окоченевшим.
– И я. Зато я больше не нервничаю и не волнуюсь.
– А что теперь?
– Да ничего. Просто оставь меня в покое ненадолго. – Она закрыла глаза. – Когда закроешь глаза, становится темно, как ночью. Верн, по-моему, мы с тобой отличаемся от других людей. Нам нравится темнота и холод. Мы любим жить за опущенными шторами. Солнечный свет нас раздражает. В этом есть что-то символическое. А Карл все носится где-то там, снаружи.
– Сегодня тебе какое-то время казалось, что и ты не прочь побегать по солнышку.
– Да, пробежала бы метров десять и упала замертво. А теперь дай мне спокойно полежать с закрытыми глазами. Не дразни меня. Видишь, я расслабилась и отдыхаю. Надо бы порекомендовать всем пациентам нервных клиник заниматься этим. Это дело творит чудеса.
– Это же моя теория. Я сам живу по ней уже много лет.
– Знаю, – ответила Барбара.
Верн заглянул ей в лицо, такое близкое, но понять, что оно выражает, не мог. Ее глаза были закрыты. Он наклонился вперед и слегка коснулся губами ее лба.
Она нахмурилась.
– Прекрати! Без глупостей.
– Вот как? Странно! Значит, против моих поцелуев ты возражаешь, а все остальное – пожалуйста.
– Остальное мне нравится. В конце концов, у меня уже почти шесть месяцев ничего не было.
– И у меня почти столько же. Большинство девушек, которые работают в Компании, интересуются только моей шкурой, как трофеем, чтобы повесить ее на стену.
– Борьба. Ты дрожишь за свою шкуру, а девушка – за драгоценность, которой она больше всего гордится.
– Стоит им тебя запереть, и они бросают работу. Такова психология работающей женщины. Для них это способ выбраться из мясорубки. Другое дело девушки из колледжа. С ними все наоборот. Брак только мешает им получать удовольствие от жизни.
– Тебе тоже. Вот почему ты из ничего можешь раздуть целую историю.