День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

На четвертый день целой еще оставалась примерно треть города. А с востока показались отряды Просовецкого, Измайлова и Репнина. Земская рать подходила в Москву разрозненно, что сыграло на руку Гонсевскому. Он выслал команды факельщиков дожигать кварталы и со всеми наличными силами ударил на ополченцев. Разбил и отбросил, захватив пушки и обоз, но по другим дорогам стягивались новые отряды, и поляки вернулись под защиту крепостных стен. Сожжение Москвы сопровождалось жуткими грабежами. Обдирали в храмах драгоценные оклады икон, ломали раки чудотворцев, даже в оставшемся у врага Китай-городе погромили лавки. Наемник Буссов хвастал, что солдаты захватили «огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными камнями». Перепивались, жемчужинами заряжали ружья и ради забавы палили в прохожих.

А Москва, кроме центра, погибла. Архиепископ Арсений Елассонский, поставленный Гонсевским вместо Гермогена, вспоминал: «И когда пылали дома и церкви, то одни солдаты убивали народ, а другие грабили дома и церкви… Народ же всей Москвы, богатые и бедные, мужчины и женщины, юноши и старики, мальчики и девочки бежали не только от страха перед солдатами, но более всего от огненного пламени; одни по причине своей поспешности бежали нагими, другие босыми, и особенно при холодной погоде, бежали толпами, как овцы, бегущие от волков. Великий народ, многочисленный, как песок морской, умирал в бесчисленном количестве от холодов, от голода на улицах, в рощах и полях без всякого призрения, непогребенные…» Число погибших Арсений оценивает в 300 тыс., Стадницкий в 150 тыс.

«Бей поганых!»

А теперь очень важное. Поляки (как и папа римский и иезуиты) допустили грубейшую политическую ошибку, представляя Россию сугубо в рамках собственных моделей, моделей противопоставления своих «свобод» (дворянских) русской «тирании». Получалось и впрямь: смени или возьми под контроль царя — и делай с народом что хочешь, как в империи инков. В плен этой поверхностной западной концепции попали и отечественные историки, изображавшие Россию как очень централизованную, абсолютную монархию — и из-за этого так и не сумевшие понять процессы Смуты. Дело-то в том, что Россия в XVII в. была не абсолютистским, а земским государством! В каждом городе и уезде существовали органы земского самоуправления, обладавшие очень большими полномочиями. Об их структуре я упомяну в другом месте, но поляки на такую «мелочь» вообще не обратили внимания, как никогда не обращали внимания на «простолюдинов». В их стране органы городского самоуправления были напрочь придавлены аристократией и занимались лишь муниципальными мелочами.

Но на Руси земства представляли огромную силу. Во многом из-за этого города в одночасье то передавались «ворам», то отлагались от них, свергая назначенных воевод. А когда рухнула вся «вертикаль власти», «горизонтали» сохранились, что и обеспечило живучесть государства. Шеин руководил обороной вместе с земским советом, Ляпунов был не просто дворянином, а общественным лидером рязанской земщины, и для восстания никаких чрезвычайных органов управления создавать не пришлось, они уже существовали и были вполне легитимными. Воззвания патриарха, Ляпунова, Дионисия читались в земских избах, потом колоколом скликался «мир», принимались решения. Воззвания размножали штатные земские писари, а штатные «посыльщики» развозили их в другие города с приложением грамот о собственных решениях — точно так же, как и при царях земства обменивались между собой важной информацией.

Но весной 1611 г. положение Руси было тяжелейшим. Ополчение подступило к Москве в конце марта. Оно было очень небольшим. Прошло то время, когда страна выставляла стотысячные армии, — одни погибли, другие были искалечены. Против «поганых латынян» поднялось много городов, но часть сил оставлялась дома для обороны от вражеских банд. У Ляпунова собралось всего 6 тыс. бойцов. Правда, лагеря разрослись за счет приставших к ним москвичей, уцелевших от бойни, но в большинстве это были не воины. Гонсевский несколько раз пробовал атаковать, однако русские, не принимая лобовых столкновений, поражали поляков из укрытий, наносили потери, заставив прекратить вылазки. А 1 апреля перешли Яузу и захватили большую часть стены Белого города — оборонять ее у врагов не хватало сил. Они удержали лишь Кремль, Китай-город, прилежащие к ним белогородские башни и Новодевичий монастырь.

Пожарище Москвы осталось «ничьей» территорией, там происходили стычки, но никто его не занимал из-за смрада от разлагающихся трупов. Зато в подвалах сожженных домов ополчению досталось много продовольствия — при грабежах поляки хватали лишь драгоценности и дорогие вещи и вскоре стали испытывать нехватку продуктов. Осаждающие создали свое правительство, «Совет всей земли», и верховный триумвират — номинально его возглавил «тушинский боярин» Дмитрий Трубецкой, а реальное руководство осуществляли Ляпунов и Заруцкий. Однако единства между ними не было. Заруцкий уже успел свою жену-казачку упрятать в монастырь, сошелся с Мариной и вынашивал планы посадить на престол ее «воренка». А Ляпунов, трибун и воин, был никудышным политиком и дипломатом. В русских боярах он разочаровался, а раз поляки обманули, направил посольство Василия Бутурлина к шведам — просить о помощи за территориальные уступки, как это делал Скопин-Шуйский, а тайно — провести переговоры о приглашении на трон шведского принца. На тех же условиях, которые предлагались польскому.

Малочисленное ополчение враг мог бы раздавить, но Сигизмунда все еще связывал Смоленск. Он пережил уже вторую блокадную зиму, в крепости был голод, людей косили болезни. Сперва хоронили по 30–40, а потом уже по 100–150 человек в день. Тем не менее город держался, весной отбил еще несколько приступов. И поляки снова насели на послов. Василий Голицын выработал компромиссный вариант — пустить в город 100–200 польских солдат «для чести». И смоляне соглашались, но лишь после вывода из России остальных сил. Поляков такое не устраивало. А после земского восстания послам предъявили ультиматум: отдать приказ Ляпунову снять осаду Москвы, а Шеину — сдать Смоленск. Филарет ответил: «Я все согласен претерпеть, а этого не сделаю, пока не утвердите всего, от нас поданного в договоре». Тогда послов объявили пленниками, разграбили все их пожитки, а самих под стражей посадили в ладьи и отправили в Литву. Впрочем, отправили только дворян. А простолюдинов — слуг и делегатов от «черных» сословий — приставы Тышкевич и Кохановский распорядились просто перебить. По польским понятиям, «хлопы» не стоили того, чтобы с ними возиться.

Еще одно войско, литовского гетмана Ходкевича, в это время осаждало Печорский монастырь. Полтора месяца его громили пушки, в нескольких местах стена покрылась трещинами и осела. Но стрельцы, монахи и крестьяне, засевшие в монастыре, не сдались, отбили семь штурмов. И Ходкевич вынужден был уйти, король отозвал его под Смоленск, где требовалось восполнить потери. Поляки готовились к решающему штурму. Авраамиевские ворота и часть стены проломили бомбардировкой, Крылошевские ворота подорвали миной. И в ночь на 3 июня со всех сторон пошли на приступ. А Шеину уже просто нечем было защищать всю протяженность стен, у него осталось 200–400 бойцов.

Поляки ворвались в Смоленск, учинив резню. Большинство защитников пали на стенах и в уличных схватках. Многие горожане укрылись в Богородицком соборе. Когда враги выбили двери, начали рубить собравшихся — первый удар саблей пришелся архиепископу Сергию, посадский Андрей Беляницын спустился в подвал и поджег хранившийся там порох. Собор подняло на воздух вместе с убийцами. Шеин с несколькими ратниками и семьей заперся в Коломенской башне и оборонялся, лично положив выстрелами более 10 немцев. Он готов был погибнуть в бою, но пожалел своих близких и сдался. Вопреки всем правилам «рыцарской чести» Сигизмунд велел пытать его, чтобы узнать о мифических «спрятанных сокровищах». Видать, на русских понятия «чести» не распространялись.

Падение Смоленска пышно праздновалось всем католическим миром. В Кракове трое суток играла музыка, шли балы и представления, где «еретическую» Москву поражали… почему-то языческие юпитеры и марсы с полунагими минервами и венерами. Папа объявил отпущение грехов не только участникам кампании, но и всем, кто в назначенный день посетит иезуитскую церковь Св. Станислава в Кампидолио. Там тоже происходили представления с фейерверками, а богослужение вел сам генерал иезуитов Аквила, провозглашая: «О, даруй, Боже, яснейшему королю польскому для блага христианской церкви уничтожить коварных врагов московитян». Жолкевский советовал Сигизмунду сразу выступить на Москву выручать гарнизон. Но короля тяжелая война уже утомила, хотелось тоже отпраздновать победу. Да и многие паны стали разъезжаться, а на оплату наемников не осталось денег. И под предлогом участия в сейме Сигизмунд предпочел уехать, поручив ведение дальнейших боевых действий Ходкевичу, который застрял из-за недостатка войска.