Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева

– Они суетны, – заявил Махмуд-хан. – Они дики. Поминутно оскорбляют нас и даже этого не видят. Спектакли – пустая затея, один человек выдает себя за другого, которым не является. Это обман. А для них и греха нет.

Жорж, в прошлом актер, должен был глубоко вздохнуть, чтобы справиться с собой.

– Им и в голову не приходит, что у нас самих есть сокровища тысячу крат ценнее, – протянул Лала. – Они хотят нас удивить. Но есть ли тут дворец, способный сравниться с Шар Минар? Или Домом Сорока Колонн в Исфахане? – Учитель почти негодовал. Как он будет наставлять принца, если тот прельстится фальшивой роскошью неверных? Продаст свое детское сердце за спектакль или кучу тряпок с масляными разводами?

– Мы не хотели бы вас утомлять жалобами, – попытался урезонить своих соотечественников более просвещенный, покатавшийся по миру Мирза-Салех. – Но разве непонятно, что посольству такого уровня, как наше, должны постоянно делать подарки? Мы еще ни разу не получили от русских денег. Когда мы вернемся – если вернемся, – над нами все станут смеяться. Скажут: вы приехали такими же бедными, как уезжали!

Джеймс понял, что его спутник сейчас взорвется: «Разве мы убили вашего посла? Вы должны просить прощения и платить!»

– В России это не принято, – поторопился полковник. – Вы везете дары императору. Он и отдаст вам не менее ценный пешкуш. Уверен, его пожалования превзойдут ваши мечты.

Персы заметно скисли.

– Нам было бы желательно получить что-то еще до Петербурга. Ведь там зачем? – последние слова произнес принц, молчавший до сей минуты. Его лицо выражало настоящую тоску. – Нас принимают с почетом на здешний манер. Мы это ценим. Но вы сами видите, моих спутников мучают. Так кошка заставляет мышь выбиться из сил перед тем, как окончательно удавить лапой. Мы покорны. Мы готовы похолодеть до кончиков ногтей. Но разве не приятно прежде искупаться в благовониях и надеть чистую рубаху?

Жорж не столько слушал перевод Александера, сколько смотрел в лицо Хозрев-Мирзы, запоздало прозревая. У него так и вертелся на языке вопрос: «Как же ваш отец, наследник престола, отпустил вас в такое посольство, если вы все считаете себя смертниками?»

– Возможно, Аббас-Мирза просто боится, что дед-шахиншах изберет своим наследником не его, а внука? – осмелился предположить он, когда покои персов в генерал-губернаторском доме остались далеко за спиной.

Александер только хмыкнул.

– Вы быстро схватываете, я вам уже говорил. Но не стоит строить предположений, не познакомившись как следует с фактами. А факты таковы: Аббас-Мирза строил-строил персидскую армию по европейскому образцу. Но войну проиграл. Он уже не столь популярен в Иране и не столь опасен своему отцу шаху. Тот может сделать и иной выбор. Почему не внук?

Спутники сели на одну из скамеек на Тверском бульваре.

– Я же и говорю, – захлебнулся Жорж. – Принц думает, что его вот-вот убьют. Да и остальные вельможи тоже.

Джеймс задумчиво пожевал губами.

– Его отец мог отправить в Россию Хозрев-Мирзу в надежде на гнев вашего царя и смерть мальчика. Недаром здесь сартиб Махмуд-хан, которому вовсе не простили поражения. Так что…

– Мне показалось, он говорил об оживлении на театре военных действий и даже как будто угрожал. Но как-то грустно.

– Будешь грустным, – рассмеялся Александер, – если повелитель решил расплатиться твоей головой. А что угрожал – это точно. Если их убьют в оплату гибели посольства, что в Тегеране воспримут как неизбежное, то война волей-неволей возобновится. И «оживления» не избежать.

* * *

Варшава

В тот же вечер Жорж написал донесение Бенкендорфу в Варшаву. Персы показались молодому человеку дикими и высокомерными, абсолютно не понимавшими всей торжественности и траура возложенной на них миссии. Ведут себя, точно сделали нам честь! Но жалко их. Думают, что перережем.

– А вот и ошиблись, – сказал император Александру Христофоровичу, ознакомившись с письмом. Такой информации скрыть от царских очей было нельзя. – Этот мальчик, Хозрев, он всего на шесть лет старше моего сына. Я прошу канцелярию, немедленно подготовьте письмо Аббасу, что я головой отвечаю за жизнь его сына, что я сам отец. Распорядитесь.

Бенкендорф покивал. И вообразил, как, получив такое честное послание, Аббас-Мирза бьет себя ладонью по лбу, потому что его хитро задуманная игра разбивается о простодушие и большое сердце государя. Может, повременить с письмом? Дать им проявиться?

– Друг мой, – Николай понимающе улыбнулся шефу жандармов, – мы стиснем зубы и потерпим. Даже если нас станут оскорблять. Но войны в тылу у Паскевича не будет. А дальше как пойдет. Лишь бы Персия со всеми ее проблемами не рухнула нам на руки. Пусть живут. Ведь вы же сами читаете письма вашей сестры ко мне: Лондону выгоден хаос на большом расстоянии от их границ. А мы как раз и есть на этом расстоянии. Значит, если можно, то хаос у нас. Не позволю. – Никс нахмурился. – Так что распорядитесь письмом как можно скорее. Я хочу принять принца ласково и, даст Бог, перебить влияние британцев на этих бедолаг.

Глава 9. Персидские вольности

Через пару дней Жорж и Александер отправились в Большой театр слушать оперу. Зал был полон. Не столько из-за постановки, сколько из-за необычных гостей. Персы уже догадывались, что их возят показывать московской публике, как диких животных, хотя делают вид, будто демонстрируют гостям красоты и развлечения Первопрестольной. Охота была!

«Кизилбаши»[65], как именовали себя сами приезжие, от звона колоколов кидались наземь и затыкали уши пальцами – так велик был их страх заразиться верой гяуров. Будто она разлеталась по воздуху и пленяла слух! На сей раз слух гостей пленяли скрипки и флейты из оркестровой ямы, а взор – прелестницы в газовых платьях, порхавшие по сцене.

– Это совершенно так, как бывает в больших гаремах, – повторял Мирза-Салех, чтобы не ударить в грязь лицом.

Остальные крякали и переглядывались. Бывает? Правда?

Александер с Жоржем очутились в первых рядах. Англичанин сначала не понял, почему из всех опер мира для встречи персов была избрана «Волшебная флейта» Моцарта. С ее сценами огнепоклонничества. Ведь иранцы терпеть не могут намеков на свое зороастрийское прошлое[66]. На древнее язычество предков.

Но, вспомнив вчерашние события, понял. А потом ужаснулся. Персы сумели задеть даже терпеливого генерал-губернатора, которому именем государя было приказано принимать посольство на широкую ногу и закрывать глаза на все несообразности. Голицын – и сам человек мягкий, привыкший в Москве примиряться к выходкам родовитой аристократии, – со всеми ладил. Но на персах споткнулся.

Вчера он устроил большой торжественный прием для миссии, богаче которого поди поищи. Выложил личные средства. Полтысячи гостей, сенаторы в расшитых алых мундирах, камергеры с золотыми ключами на заднем кармане, генералы, полковники… Из уважения к предрассудкам магометан всего три дамы. Супруга князя, графиня Потемкина и графиня Пушкина, задававшие тон всей Москве. Учтивые, любезные, не способные ничем шокировать, кроме факта собственного существования. Оставив привычку ничему не удивляться, персы во все глаза смотрели на них, убежденные в том, что перед ними одалиски из гарема генерал-губернатора. Возможно, жены – матери его сыновей – потому что в почтенном возрасте.

Голицын встречал принца и вел его к месту за столом – между собой