Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева

* * *

После театра, поскорее расставшись с Александером, он поспешил нанести визит. И был встречен Лизаветой Андревной, как водилось, очень любезно. Та, конечно, велела сервировать стол и накормила его обедом, а потом спросила, как и зачем он в Москве? «Служба», – односложно отвечал гость, и достойная дама уже не пытала.

– Вы были сегодня в театре? – спросила она. – Видели посольство?

– Я видел достаточно, – склонил голову Жорж. – Говорите открыто.

– Мальчик мой, – склонила голову госпожа Бенкендорф. – Даже со стороны его намерения очевидны. Уставился на Катю! Были бы у ложи створки, я бы задернула. Каково!

– Я пришел ободрить вас, – прямо сказал Жорж. – Я ни в коем случае не позволю никому повести себя непочтительно.

Лизавета Андревна благодарно улыбнулась ему.

– Нас, конечно, защитят. Не бойтесь. Но огласка. Слухи. Пересуды… Только этого не хватало! Говорят, он уже пытался купить у родителей девицу Демидову. Господи, я не переживу, если о моей дочери станут вот так же болтать! И дорогой были какие-то купеческие девки. Надеюсь, их матери дали достойный отпор!

– Успокойтесь, мадам. – Жорж знал все эти истории. – Никто принцу никого не продал. Хотя персы вовсе не понимают здешних обычаев. За мадемуазель Демидову он, как говорят, обещал двенадцать шалей.

– Бедные родители, – вздохнула Лизавета Андревна. – Как тут объяснить? Но вот что меня беспокоит: каковы должны быть теперь наши действия? Нигде не бывать? Или немедленно уехать? Но это только подаст повод для разговоров.

– Ни в коем случае, – очень рассудительно сказал Жорж. – Напротив. Делать вид, будто ничего не произошло. Ведь не произошло же! А я, со своей стороны, все время буду рядом. Вы часто увидите меня за спиной принца. Такова служба. Но это же позволит мне…

Лизавета Андревна похлопала юношу по ладони.

– Сам не переживай, Георгий. И спасибо тебе. – Она впервые назвала его на «ты». – Бог тебя послал нам в Москве. Я-то, дуреха, думала, пока отец в Варшаве, поразвлечь девок. Кто ж знал!

В этот момент в комнату, шелестя еще не снятым театральным платьем, вплыла Катя. Судя по ее виду, она чувствовала себя победительницей. Ника Самофракийская! Ничего нежного, стыдливого, скромного в Катерине не было. Косы с руку толщиной, соболиные брови вразлет, румянец во всю щеку – «кровь на снегу», как говорят персы. Повелительница и царица.

Она глянула на гостя карим конским оком – целковый отобрала. Бастард отчима, ничего серьезного! Сохнет по Оленке. И, кивнув ему так, словно делала великое одолжение, обратилась к матери:

– Зачем мы уехали из театра? Было забавно.

Лизавета Андревна чуть не накинулась на нее с кулаками. Но вовремя вспомнила – не в Водолагах под Харьковом у тетки, столичные дамы так не делают!

– На глазах честного народа репутации лишают! А ей забавно! Ты бы еще юбки задрала, бесстыдница!

– Неужели вас обеспокоил этот дикарь? – удивилась Катя. – Я сумею за себя постоять.

– Постоять! – Мать не находила слов. – Мало ли что взбредет в его голову с папахой! Они на такое скоры, в окошко – и в мешок. Увезут – поминай, как звали!

Было видно, что госпожа Бенкендорф по молодости воспитывалась на казачьих землях и наслушалась рассказов про неверных.

– Это в театре они, как люди. А так – звери зверьми. Обесславят и бросят. Что тогда делать станешь? Домой приползешь, если вообще жива останешься?

Достойная дама заломила руки. Ах, как все не вовремя! Шурка бы знал, что делать. Но он далеко! Лизавета Андревна и не представляла, как привыкла прятать голову за его плечо.

Катя фыркнула.

– А из дому увезти не могут? Сколько случаев…

– Но не в твоем же положении! – обомлела мать. – Отца не хватает тебя приструнить.

– Он мне не отец, – отчеканила мадемуазель Бибикова. – Что, расставил бы вокруг меня частокол из жандармов? Его вообще дома не бывает. А когда бывает – занят. И ему дела до нас нет, хоть в Персию увози.

– Вы несправедливы, – вступил в разговор Жорж. – Ваш отчим – государственный человек, он не может манкировать обязанностями, даже ради семьи.

– Я же говорю, – царственно оборвала Катя. – Хоть в Персию увози. Да вы-то что всполошились, Георгий Александрович? Ваша Елена Троянская на месте. На нее Париса не сыскалось.

Юноша вспыхнул, но быстро взял себя в руки. Даже сам не поверил, откуда у него взялась такая уверенность в голосе.

– А вы, мадемуазель, довольны, что выставили себя напоказ и на посмеяние театральной толпы? Что обеспокоили родных? Напугали мать? Вам все шутки?

Катя остановилась, сдвинула соболиные брови и констатировала:

– Второй отец, ей-богу. Ну поздравляю, маман. Теперь у вас в доме еще один ангел-хранитель. Всех за семью замками держать!

Она налила себе воды в стакан, выпила и удалилась непобежденная. Видимо, ругаться с сестрами и отстаивать свое величие.

– Спасибо, Жорж, – Лизавета Андревна положила юноше руку на плечо. – Спасибо, что вы здесь. Но теперь за этой Птицей Счастья надо в оба смотреть. Как бы чего не выкинула.

* * *

– Дочь самого Бенкендорфа! – Александер был в восторге.

– Падчерица, – угрюмо поправил Жорж.

– А нам дадут по ордену, если мы ее спасем? – не унимался Джеймс. – Ну хоть Анну, но лучше Георгия на полосатой ленточке.

– Да не пропала же она, в самом деле! – вскипел юноша.

– Еще пропадет, – успокоил его англичанин. – Глазом не успеете моргнуть, как персы утащат ее в гарем. Они же дикари, так вы думаете.

Жорж справился с желанием дать шпиону прямо в челюсть и спросил:

– А вы почему думаете иначе? Что в них видите?

Александер аж просиял.

– Наконец-то. Правильный вопрос, – он помедлил. – Я вижу многое. И вам советую начинать видеть, если вы, конечно, собираетесь задержаться на Востоке, – британец имел в виду не лично собеседника, а русских вообще. – Эти люди знают куда больше нашего, но… о вещах, которые нам даже неинтересны.

Жорж не готов был распутывать загадки полковника. Его голова кругом шла от вчерашних разговоров. После беседы с Лизаветой Андревной он пошел к Елене. Девушка сидела за пяльцами. Ее лицо выглядело расстроенным: только что говорила с сестрой. Но, увидев сводного брата, мадемуазель Бибикова просияла ему навстречу глазами-лужицами и воткнула иголку в канву.

– Что вышиваете?

– Цветок.

Разве она могла вышивать что-то другое?

– Ваша сестра задала сегодня переполох, – проговорил Жорж, не особенно понимая, что несет, лишь бы открыть рот.

– Да, – кивнула Оленка, – она боевая. – Потом, помедлив, добавила: – Мало кто понимает, как ей обидно. Из-за моего обручения я чувствую себя виноватой.

Гость вдруг понял: сестры не ссорились. Катя, должно быть, кочевряжилась, а Оленка соглашалась со всеми упреками.

– Нет! – воскликнул он. – Вы ни в чем не виноваты. Что за странная блажь? Ваш отец дал согласие, а вы… – тут он запнулся, – сами расположены выйти за князя Белосельского?

Оленка вздохнула.

– Он славный. – На ее лице не отразилось ни малейшего энтузиазма.

– Вы его любите? – настаивал Жорж, подступив к девушке совсем близко.

Та как-то растерялась. Не умела врать и потому не знала, что ответить.

– Люблю? Странный вопрос. Любовь приходит в браке. Вместе с исполнением долга. Так мама говорит.

«То-то она сама во второй раз поперек воли родных выскочила!» –