Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

В столице Есенина ждала весточка из Харькова – писала Лившиц. 8 июня Сергей Александрович откликнулся: «Милая Женя! Сердечно Вам благодарен за письмо, которое меня тронуло. Мне казалось, что этот маленький харьковский эпизод уже вышел из Вашей головы».

Далее Сергей Александрович коротко написал о своих занятиях и так закончил своё послание: «Желаю Вам всего хорошего. Вырасти большой, выйти замуж и всего-всего, чего Вы хотите».

Лукавил поэт, желая Лившиц замужества, ибо через два месяца писал ей нечто другое: «Милая, милая Женя! Ради Бога не подумайте, что мне что-нибудь от Вас нужно. Я сам не знаю, почему это я стал вдруг Вам учащённо напоминать о себе. Конечно, разные бывают болезни, но все они проходят. Думаю, что пройдёт и это».

Если бы Есенин имел в виду действительно болезнь, он написал бы «эта». Нет, он говорил о своём чувстве к поразившей его библейской красотой девушке, а потому не замедлил послать ей вторую весточку:

«Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом, что есть силы, скачет маленький жеребёнок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребёнок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребёнка, тягательством живой силы с железной.

Простите, милая, ещё раз за то, что беспокою Вас. Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжёлую эпоху умерщвления личности как живого. Ведь идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определённый и нарочитый, как какой-нибудь остров Святой Елены, без славы и без мечтаний. Тесно в нём живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений. Конечно, кому откроется, тот увидит тогда эти покрытые уже плесенью мосты, но всегда ведь бывает жаль, что если выстроен дом, а в нём не живут, челнок выдолблен, а в нём не плавают».

Разочарование Есенина в революции, выраженное в поэме «Кобыльи корабли» («Злой октябрь», «вёсла отрубленных рук»), ещё более усилилось после поездки в Харьков. Утопические мечты о социализме как о «золотом веке» и «мужицком рае», воспетые поэтом в «Инонии», вступили в кричащее противоречие с суровой действительностью эпохи военного коммунизма. Есенин понял: не будет Инонии (иной страны), вместо неё утверждается железная власть. Более того – тюрьма, символом которой поэт называет остров Святой Елены, место ссылки императора Наполеона.

Итог тяжёлых раздумий Есенина – стихотворение «Сорокоуст», которое он вынашивал почти четыре месяца (июль – октябрь 1920 года). Олицетворением в нём деревни стал жеребёнок, увиденный Сергеем Александровичем из окна поезда:

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

Неужель он не знает, что в полях бессиянных

Той поры не вернет его бег,

Когда пару красивых степных россиянок

Отдавал за коня печенег?

По-иному судьба на торгах перекрасила

Наш разбуженный скрежетом плёс,

И за тысчи пудов конской кожи и мяса

Покупают теперь паровоз…

Название поэмы весьма символично. Сорокоуст – это церковная служба по умершему. Она продолжается в течение сорока дней. То есть поэма Есенина – это отходная по старой жизни в деревне. Надо ли говорить, что советская критика с удовлетворением приветствовала такое толкование исторического момента: «То, что ещё для многих является загадкой, вызывающей сомнения, – для Есенина свершившийся факт. Для него революция победила, она победила в нём самом деревенского анархосамоеда и начинает побеждать городского анархомещанина», – писал Г.Ф. Устинов.

Но критик не захотел увидеть главное: победа революции поэта не радовала, ибо это было торжество города с его бездушными изобретениями, одним из которых была «чугунка». Есенин был тесно связан с миром живой природы и гегемонию города воспринимал как посягательство на нравственные и этические ценности деревни, крестьянства.

Лучше понял настроение поэта И.Г. Эренбург: «Тщетно бедный дуралей жеребёнок хочет обогнать паровоз. Последняя схватка, и ясен конец. Об этой неравной борьбе и говорит Есенин, говорит, громко ругаясь и горько плача, ибо он не зритель».

Но вернёмся к героине этой миниатюры. Для Жени Лившиц Есенин был далеко не безразличен, и она была уже в Москве. Сразу пришла в кафе «Стойло Пегаса», где её тотчас узрела Вольпин, запечатлевшая этот момент в книге воспоминаний «Свидание с другом»: «Осень 20-го года. Есенин читает новые поэмы “Сорокоуст”, “Исповедь хулигана”. На эстраде слева сидят радостные и гордые этой честью друзья поэта, всё больше девушки: Бениславская с подругами и… и какая-то совсем новая фигура – немолодая женщина, темноволосая. Сидит очень прямо, руки на коленях, как у каменного Рамсеса, ни тени улыбки на длинном лице… Издалека она и впрямь смотрится пожилой. Нет, это совсем молоденькая девушка. Из Харькова. Словом, Женя Лившиц. Вблизи харьковчанка оказалась стройной худощавой девушкой со строгим и очень изящно выточенным лицом восточного, пожалуй, склада. Глаза томные и грустные. Сжатые губы. Впредь я буду встречать её довольно часто, то на вечерах в Политехническом и Доме печати, то в книжной лавке имажинистов. Живо запомнилась такая картина: они стоят друг против друга, разделённые прилавком, Женя спиною к окну витрины, Есенин – на полном свету. Взгляд Есенина затоплен в чёрную глубину влюблённых и робких девичьих глаз…»

– Кто такая? – поинтересовалась Надя у поэтессы Сусанны Мар.

– Совсем молоденькая девушка. Из Харькова. Отчаянно влюблена в Есенина, и, заметь, очень ему нравится. Но не сдаётся. Словом, Женя Лившиц.

Да, Женя любила поэта, но на интимную близость не шла. Раздосадованный Есенин как-то изрёк:

– Она будет мужу любовь аршином отмерять.

На что Повицкий, довольный стойкостью Евгении, заявил:

– Это была, пожалуй, единственная девушка, не ставшая в его руках женщиной.

Неудача с Лившиц несколько обескуражила Сергея Александровича, но его высокого самомнения не поколебала.

«Это была дружба». Весь 1921 год Есенин работал над поэмой «Пугачёв». 1 июля он выступал в Доме печати с чтением её фрагментов. Писатель Д.С. Спасский так отозвался об этом:

– Нельзя было оторваться от чтеца, с такой выразительностью он не только произносил, но разыгрывал в лицах