Поцелуй женщины-паука - Мануэль Пуиг

Начальник. Нет, скажите почему. У вас наверняка есть какие-то соображения.

Заключенный. Ну… так я и себя подстраховываю.

Начальник. Как это?

Заключенный. Если я просто вдруг выйду из тюрьмы, мало ли — на следующий день ко мне явятся его дружки, чтобы отомстить.

Начальник. Вы прекрасно знаете, что он не контактирует со своими людьми.

Заключенный. Это мы так думаем.

Начальник. Мы же просматриваем все письма, так что чего вы боитесь, Молина? Вы спокойно выйдете отсюда.

Заключенный. Все же, по-моему, пусть лучше знает, что меня могут выпустить… Потому что…

Начальник. Почему?

Заключенный. Да так…

Начальник. Я задал вопрос, Молина. Отвечайте!

Заключенный. Я не знаю, что сказать…

Начальник. Говорите, Молина, говорите начистоту! Если мы не будем доверять друг другу, далеко не уедем.

Заключенный. Да, но это так, пустяки, сеньор, правда. Просто предчувствие: может, если он будет знать, что меня выпускают, ему захочется чем-нибудь со мной поделиться. У заключенных всегда так, сеньор. Когда твой друг уходит… ты чувствуешь себя абсолютно беззащитным.

Начальник. Будь по-вашему, Молина, увидимся через неделю.

Заключенный. Спасибо, сеньор.

Начальник. Но потом, боюсь, придется принимать меры…

Заключенный. Да, конечно.

Начальник. Хорошо, Молина.

Заключенный. Сеньор, простите, что я… испытываю ваше терпение, но…

Начальник. В чем дело?

Заключенный. Я должен вернуться в камеру с чем-то, так что я составил небольшой список — вот, если вы не против. Я набросал его, пока ждал у кабинета. Простите за почерк.

Начальник. Думаете, все это помогает?

Заключенный. Уверяю, ничто не помогает так, как это, правда… Уверяю вас.

Начальник. Дайте взглянуть.

Заключенный. Пожалуйста, упакуйте все в пакет, как обычно делает моя мать.

Список продуктов для Молины:

2 жареных цыпленка

4 печеных яблока коробка с салатом «оливье»

300 г копченого окорока

300 г ветчины

4 кукурузные лепешки

пачка чаю и банка растворимого кофе

буханка ржаного хлеба, нарезанная

2 большие банки молочного пудинга

банка апельсинового мармелада

литр молока и голландский сыр

маленький пакетик соли

4 большие упаковки засахаренных фруктов ассорти

2 английских пудинга

пачка масла

банка майонеза и упаковка бумажных салфеток

— Это окорок, а это ветчина. Я сделаю бутерброды, пока хлеб свежий. Бери что хочешь.

— Спасибо.

— Я достану лепешку, разделю пополам, положу немного масла и ветчину. Потом салат. А затем печеное яблоко. И чай.

— Звучит неплохо.

— А ты отломи себе кусок цыпленка, если хочешь, пока он еще не остыл, не стесняйся.

— Спасибо, Молина.

— Здорово, правда? Каждый берет чего пожелает; так я не буду тебя раздражать.

— Как скажешь.

— Я поставлю воду, если ты чего-нибудь захочешь. Чая или кофе.

— Спасибо.

— …

— Это просто объедение, Молина.

— А еще у нас есть засахаренные фрукты. Ты мне только тыкву оставь, я ее больше всего люблю. Еще там ананас, инжир и что-то красное. Интересно, что это?

— Наверное, арбуз, а может, и нет, я не знаю…

— Ну, узнаем, когда попробуем.

— Молина… Мне так стыдно…

— Отчего?

— Я про утро… про мою выходку…

— Чепуха…

— Тот, кто не умеет брать… мелочный человек. Потому что он и отдавать не любит.

— Думаешь?

— Да, я размышлял и пришел к такому выводу. Я сердился на тебя из-за твоей… щедрости… потому что не хотел быть обязанным.

— Да?

— Да.

— Слушай… Я тут тоже думал и вспомнил твои слова, Валентин, и прекрасно понял, почему ты повел себя именно так.

— И что же я тебе сказал?

— Что вы все, когда участвуете в этой борьбе, вам нельзя… привязываться… друг к другу. О, может, привязываться — это не то слово, это слишком, но ладно, привязываться по-дружески.

— Очень благородная интерпретация, особенно в твоих устах.

— Знаешь, иногда я понимаю все, что ты говоришь мне…

— Да, но в нашем случае мы заперты здесь, поэтому нет никакой борьбы, никаких побед, понимаешь?

— Да, ну и что?

— Неужели на нас так давит… внешний мир, что мы не можем вести себя, как цивилизованные люди? Неужели… у врага, который там, столько сил?

— Я не совсем понимаю…

— Неужели все, что есть плохого в мире… все, что я хочу в нем изменить… неужели все это не позволяет мне… вести себя… по-человечески хотя бы короткое время?

— Что ты будешь? Вода закипела.

— Завари чай для обоих, ладно?

— Хорошо.

— Не знаю, понял ли ты меня… но вот мы здесь одни, и если дело касается наших отношений… как бы сформулировать?.. Мы можем поступать как хотим; на наши отношения ничто не влияет.

— Да, я слушаю.

— В общем, мы свободны вести себя по отношению друг к другу как угодно, я понятно говорю? Как если бы мы были на необитаемом острове. На острове, на котором нам предстояло бы прожить долгие годы. Потому что за стенами этой камеры у нас могут быть притеснители, но только не здесь. Здесь никто никого не угнетает. Единственное, что меня беспокоит… потому что я устал, или у меня плохое настроение, или, может, я какой-то не такой… это то, что кто-то делает мне добро, не прося ничего взамен.

— Ну, я не знаю насчет этого…

— Что значит не знаешь?

— Я не могу этого объяснить.

— Да ладно, Молина, не темни. Соберись и сформулируй, что у тебя на уме.

— Хорошо, не думай ничего такого, но если я добр к тебе… это потому, что хочу заслужить твою дружбу и — почему бы и нет? — твое расположение. Точно так же я добр к своей маме, потому что она хороший человек, который никогда никому не сделал ничего плохого, потому что я люблю ее, потому что она очень милая, и я хочу, чтобы она любила меня… Ты тоже очень хороший человек, бескорыстный, ты рисковал жизнью ради благородных идеалов… Что ты отвернулся, я тебя смущаю?

— Да, немного… Но вот я смотрю на тебя, видишь?

— И за это я… уважаю тебя, ты мне нравишься, и мне хочется, чтобы ты так же относился ко мне… Потому что любовь матери — это единственное хорошее, что было у меня в жизни, потому что она принимает меня таким, какой я есть, и любит меня просто так, невзирая ни на что. Это как дар свыше, он помогает мне жить дальше, только он и помогает.

— Можно я возьму хлеба?

— Конечно…

— Но разве у тебя… разве у тебя нет близких друзей… кто много для тебя значил?

— Да, но все мои друзья… голубые, как и я, и это такой свой мирок, как бы тебе объяснить? Мы не особо полагаемся друг на друга, потому что мы такие… пугливые, нерешительные. И всегда ждем… настоящей дружбы, серьезной дружбы… с мужчиной, конечно. Но это невозможно, потому что мужчине обычно… нужна женщина.

— Все гомосексуалисты такие?

— Нет, есть и другие, те, что влюбляются друг в друга. Но я и мои друзья, мы — женщины. Нам все это не нужно — все эти игры для гомиков. Мы обычные женщины — мы спим с мужчинами.

— Сахар?

— Спасибо.

— Свежий хлеб — это просто объедение… Самое лучшее, что есть на свете.

— Да, вкуснотища… Кстати, забыл тебе рассказать…

— Да, окончание фильма про зомби.

— Да, это тоже, но я хотел сказать еще кое-что…

— Что?

— Адвокат сообщил, что дело движется.

— Какой же я болван, даже не спросил. Ну, и что еще он сказал?

— Что вроде все должно получиться, но когда тебя выпускают досрочно, в смысле не когда уже выпустили… в общем, тебя переводят в другой блок. Так что в конце недели меня должны перевести в другую камеру.

— Правда?

— Похоже.

— А адвокат, откуда он знает?

— Ему сказали в администрации, когда он принес туда апелляцию.

— Отличные новости… Ты, наверное, рад…

— Не хочу пока об этом думать. Не хочу зря надеяться… Тебе стоит попробовать салат.

— Да?

— Правда, он очень вкусный.

— Даже не знаю, у меня аж под ложечкой засосало от твоих слов.

— Слушай, давай будто я ничего не говорил, потому что пока еще ничего не известно. По крайней мере, мне никто ничего не говорил.

— Нет, почему, вроде все складывается удачно; мы должны радоваться.

— Лучше не надо…

— Но я рад за тебя, Молина, хотя ты и уходишь и… Значит, так надо…

— Возьми печеное яблоко… Они хорошо усваиваются.

— Нет, давай оставим на потом, или я оставлю свое. А ты ешь, пока хочется.