Генрих фон Офтердинген - Новалис

Людвиг Тик о продолжении романа[164]

Дальше продвинуться в работе над второй частью автору не довелось. Назвав первую часть «Чаяньем», эту часть назвал он «Обретением», так как в ней осмысливаются и сбываются предчувствия, еще смутные в первой части. За «Офтердингеном» должны были последовать еще шесть романов, согласно замыслу поэта, надеявшегося посвятить по одному роману своим воззрениям на физику, на гражданское устройство, на предпринимательство, на историю, на политику и на любовь, как «Офтердингена» посвятил он поэзии. Нет нужды объяснять искушенному читателю, что в данном сочинении автор отнюдь не стеснял себя буквальной верностью эпохе или особе прославленного миннезингера, хотя все в романе овеяно его эпохой и его духом. Не только друзья поэта безутешны, само искусство обездолено: остался незавершенным роман, вторая часть которого превзошла бы первую своей самобытностью и величием. Ибо автор меньше всего пытался просто представить какие-нибудь обстоятельства, обрисовать одну из многих сторон поэзии, подчиняя действие и персонажей задачам истолкования, нет, он вознамерился, о чем определенно свидетельствует уже последняя глава первой части, осветить поэзию как таковую в ее глубочайших устремлениях. Вот почему природа, история, война, мирная повседневность во всей своей заурядности оборачиваются поэзией, чей живительный дух пронизывает вещи.

Надеюсь, что мне удастся на основании подробностей, запомнившихся после бесед с моим другом, и с помощью набросков, обнаруженных мною в его черновиках, показать читателю, какою была задумана вторая часть романа.

Для поэта, овладевшего своим искусством в самом его средоточии, нет ничего непримиримого и неприемлемого; он обрел ключ ко всем загадкам; магическими узами своего воображения способен поэт сочетать любые времена с любыми мирами; нет больше ничего сверхъестественного, ибо само естество чудотворно; таково это творение, и сказка, завершающая первую часть, поражает читателя особенно дерзкими сочетаниями; в сказке упразднены все границы времен, слывших до сих пор обособленными в неприязненном противостоянии миров. Именно сказка, по замыслу поэта, в основном предваряет вторую часть, где повседневность неуклонно впадает в чудеснейшее; так что повествование определяется их общением, истолковывающим и обогащающим; явление духа, возвестившего стихи пролога, предполагалось после каждой главы; ему надлежало поддерживать веянье чудесного в каждом предмете. Этот прием позволял бы неразрывно сочетать зримое с незримым. Сама поэзия представлена этим вещим духом, он же астральный человек, рожденный объятием Генриха и Матильды. Вот стихи, предназначенные для романа; в этих стихах со всей непринужденностью сказывается сокровенный дух, присущий книгам нашего автора:

Когда в числе и в очертанье[165]Не раскрывается созданье,Когда стихом и поцелуемНад мудростью мы торжествуем,Когда, предчувствуя свободу,Обрящет мир свою природу,Когда сольется тень со светом,Сияньем чистым став при этом,И в песне разве что да в сказкеБылое подлежит огласке,Тайное слово одно таково,Что сгинет превратное естество.

Старец, некогда оказавший гостеприимство Офтердингену-отцу, — собеседник Генриха, садовник; не он отец юной девы по имени Циана; ее отец граф фон Гогенцоллерн; Восток — ее родина, рано покинутая, но памятная; ее мать умерла и после смерти растила свою дочь в горах, где та долго жила странной жизнью; у нее был брат, уже давно скончавшийся; однажды она сама чуть не умерла, уже похороненная в склепе, однако спасенная чудесным искусством старого врача. Она довольна жизнью и ласкова; таинственное — ее стихия. Она повествует поэту о его жизни, которая известна ей со слов матери. Отправившись по совету Цианы в отделенную обитель, Генрих там находит монахов, как бы некое сообщество духов; весь монастырь подобен мистической ложе: там царит магия. Тамошние священнослужители призваны возжигать благословенное пламя в юных сердцах. Напев братьев доносится издалека; Генрих сподобляется видения в храме. С престарелым чернецом беседует Генрих о смерти и магии; смерть и философский камень смутно грезятся ему; Генриха привлекают монастырский сад и кладбище; последнему посвящены такие стихи:

Наше тихое веселье[166],Нивы, цветники, чертоги,Утварь нашу, скарб домашнийСлавьте, вспомнив нас.Вечно длится новоселье,К нам приводят все дороги,В очагах огонь всегдашний,Новый пламень, что ни час.

Ослепительные чаши,Увлажненные слезами.Шпоры, кольца золотыеБережно храним;А в пещерах сокровенныхМириады несравненныхСамоцветов драгоценных:Этот клад неисчислим.

Дети времени седого,Повелители былого.Духи звезд великим кругомСоединены.Здесь любуются друг другомЖены, девы, старцы, дети;Замкнут круг тысячелетийВ мире вечной старины.

Каждый гость, как мы, беспечен.Никогда не удалитсяТот, кто радостно пируетС нами за столом.Бег часов песочных вечен,Здесь нельзя не исцелиться;Исцеление чарует:Здесь не плачут о былом.

И в святом своем покоеБлагосклонно к нашим взорамЗадушевно голубое[167]Небо навсегда.В одеяньях окрыленныхМы вверяемся просторам,Где среди лугов зеленыхНеизвестны холода.

Упоенье вечной ночи,Власть беззвучных средоточий,Игры тайных сочетанийНам постичь дано.Сладостный предел желаний:Заиграть в потоке цельном,Словно брызги в беспредельном,И пригубить заодно.

Стала жизнь для нас любовью;Задушевно, как стихии,Слиться рады мы в потоки;В этом наша жизнь.Разлучаются потоки,Сталкиваются стихииС беспредельною любовью:Сердце в сердце — наша жизнь.

Нежный говор слышен смутно,Мы прислушаемся чутко;Зрелище блаженных чудно.Пища наша — поцелуй.Нам другой не нужно дани.Стало все для нас плодами.Перси нас предугадалиВ жертвенном пылу.

Раствориться бы в желанном;С ним в томленье беспрестанном,В сочетанье долгожданномСлиться бы вполне;И прельщать всегда друг друга,Поглощать всегда друг друга,Насыщать всегда друг другаЛишь друг другом в глубине.

Мы в блаженстве пребываем.Искра тусклая мирскаяДико вспыхнула, сверкая,Чтобы догореть;Был могильный холм насыпан,Догорел костер печальный,Чтоб душе многострадальнойЧерт земных не видеть впредь.

Волшебством воспоминанийВ нас тревоги зазвучали;Жар былых очарованийВ сердце не угас;Раны вечные бывают;Богоданные печалиНас в один поток сливают,Растворив сначала нас.

Сокровенными волнамиВ океан течем первичный;Богу в сердце мы впадаемС ним наедине;Божье сердце движет нами;Обретаем круг привычный,В нашей вечной быстрине.

Сбросьте цепи золотые,Изумруды и рубины;Сбейте пряжки[168], звон заклятыйС блеском заодно!Покидайте гробовыеБездны, логова, руины.К Музе в горние палатыВзмыть цветущим суждено.

Знать бы людям нашу силу!Мы причастны неизменноИх счастливым упованьямПомощью своей.С беззаботным ликованьемУходили бы в могилу;Время бы прошло мгновенно.Приходите к нам скорей!

Обрести бы нам совместноЖизнь и смерть в едином слове!Будет слово нам известно,Будет связан дух земли.Нам в твоих пределах; тесно,Меркнешь ты при нашем зове;Мы пленим тебя совместно.Век твой минул, дух земли![169]

Вероятно, это стихотворение опять-таки предшествовало бы второй главе как пролог. Здесь намечался поворотный пункт; глубочайшее спокойствие смерти приводило бы к высотам жизни; Генрих посетил мертвых и даже общался с ними; продолжение книги было задумано в драматической форме; повествование лишь оттеняло бы слегка смысл в сочетании различных сцен. Вот Генрих в тревожной Италии, сотрясаемой битвами; он военачальник, у него в подчинении рать. Стихии войны играют всеми своими поэтическими красками. Генрих врывается во вражеский город, возглавив удальцов; любовь благородного пизанца к флорентийской деве представлена как эпизод. Воинственные песнопения. «Война как возвышенное, гуманное единоборство, поистине величественна в своей мудрости. Дух старинных рыцарских орденов. Конные ристания. Дух вакхического томления. Человеку подобает пасть от руки человека; это достойнее, чем умереть по произволу рока. Человек ищет смерти. Воитель жаждет подвига и славы — в этом его жизнь. Тень павшего воителя жива. Воинский дух — упоение смертью. Война обосновалась на земле. Земля обречена войне». Сын императора Фридриха II знакомится с Генрихом в Пизе; между ними завязывается тесная дружба. Генрих также посещает Лоретто[170]. Тут последовали бы некоторые песни.