Черный кот. Три орудия смерти (сборник) - Гилберт Честертон

Журналист почувствовал, что у него голова идет кругом, хотя он привык считать, будто его не в состоянии смутить ни окружение безумцев, ни общество преступников.

– Мне показалось, вы сказали, – запротестовал он, – что репутация каждого из вас запятнана преступлением. Что же это за злодеяния?

– Моим преступлением стало убийство, – произнес мужчина, сидящий рядом с Пиньоном. – Люди, осудившие меня, похоже, относятся к убийствам с большим неодобрением. Правда, по этой части я, как и во всем остальном, полный неудачник.

Пиньон перевел растерянный взгляд на следующего члена четверки, который жизнерадостно заявил:

– А мое преступление – это самое заурядное мошенничество. Правда, оно было довольно профессиональным. За такие дела некоторым приходится навеки распрощаться с наукой. Как, например, доктору Куку, якобы открывшему Северный полюс.

– Что все это значит? – спросил Пиньон, вопросительно глядя на человека, сидевшего напротив и до сих пор говорившего больше всех остальных.

– Мое преступление – мелкое воровство, – невозмутимо произнес тот и добавил: – Меня арестовали как карманника.

Воцарилась глубокая тишина, которая, казалось, каким-то загадочным образом подобно облаку сгустилась вокруг четвертого члена этого удивительного клуба, до сих пор не произнесшего ни слова. Он сидел с абсолютно прямой спиной в своей чопорной иностранной манере. Ни одна черта не дрогнула на его застывшем привлекательном лице, а губы не шевельнулись даже в беззвучном шепоте. Но теперь, когда взгляды устремились к нему, а в зале воцарилась внезапная и глубокая тишина, его одеревеневшее лицо словно окаменело. Наконец он заговорил, и его иностранный акцент прозвучал не просто непривычно, а почти потусторонне.

– Я совершил неискупимый грех, – произнес он. – Какому из грехов Данте отвел последний и самый низкий круг ада, кольцо льда?

Все продолжали молчать, и человек тем же глухим голосом сам ответил на свой вопрос:

– Это предательство. Я предал четверых членов своей партии, за взятку выдав их правительству.

Чувствительный репортер ощутил, как все внутри у него холодеет. Впервые за вечер он почувствовал, что его окружает нечто странное и зловещее. Это оцепенение длилось с полминуты, а затем все четверо его собеседников разразились оглушительным хохотом.

Истории, которые они рассказали, не то хвастаясь, не то исповедуясь, пересказаны здесь несколько иначе – так, как они выглядели в глазах тех, кто находился скорее на периферии, чем в центре событий. Но журналист, в силу того что ему нравилось собирать случаи о самых странных явлениях жизни, заинтересовался ими достаточно для того, чтобы их записать, а после обработать. Он понял: в своей погоне за франтоватым и экстравагантным графом Раулем де Марильяком наткнулся на нечто необычайное, хотя и не совсем то, на что рассчитывал.

Умеренный убийца

Новым губернатором стал лорд Толлбойз, которого наградили прозвищем Цилиндр Толлбойз, отдавая дань его привязанности к этому устрашающему возвышению, уверенно балансирующему у него на макушке как среди пальм Египта, так и фонарных столбов Вестминстера. И уж он наверняка носил шляпу совершенно невозмутимо в землях, где немногие царственные головы чувствовали себя столь же уверенно на своих плечах, как цилиндр лорда на его голове. Местность, которой он прибыл управлять, можно с дипломатической уклончивостью охарактеризовать как клочок земли на окраине Египта и для нашего удобства назвать Полибией.

Эта история произошла довольно давно, но у многих людей имелись все основания запомнить ее на долгие годы. В свое время она нашумела, разнесясь по всей Британской империи. Одного губернатора убили, второй чудом остался жив, но в данном описании нас заботит другая катастрофа, и это была катастрофа весьма личного и даже сокровенного свойства.

Цилиндр Толлбойз являлся холостяком, но тем не менее привез с собой семью. У него был племянник и две племянницы, одна из которых, как потом выяснилось, являлась женой заместителя губернатора Полибии. Ее супругу пришлось исполнять роль губернатора в период междувластия после убийства предыдущего правителя.

Вторая племянница была незамужней. Ее звали Барбара Трейл, и, вполне возможно, именно она станет первым действующим лицом из тех, что появятся на страницах этой истории.

Она и в самом деле была одинокой, поражающей воображение фигурой с черными как вороново крыло волосами и очень красивым, хотя и довольно печальным профилем. Она прошла по песку и укрылась в тени длинной низкой стены, единственной преграды на пути лучей клонящегося к горизонту пустыни светила.

Эта стена, как ничто другое, являлась странным примером смеси культур на границе между востоком и западом. На самом деле она представляла собой ряд небольших особняков, выстроенных для чиновников и мелких служащих. Казалось, их исторгло воображение склонного к созерцанию строителя, мысленно дотянувшегося до самого края земли. Это был уголок Стрэтема среди руин Гелиополиса. Подобные странности встречаются повсеместно – повсюду, где древнейшие государства превращаются в новейшие колонии. Но в данном случае описываемая мною молодая женщина была не лишена воображения и остро ощущала столь фантастический контраст.

При каждом из этих кукольных домиков имелась игрушечная живая изгородь из цветущих кустарников и узкая полоска сада, сбегающая к длинной общей садовой стене. С внешней стороны стены и протянулась каменистая тропинка, окаймленная немногочисленными седыми и корявыми маслинами. Сразу за каймой уходили в бесконечность чудовищно одинокие безбрежные пески. Вдалеке виднелись дрожащие очертания треугольника, нечто вроде математического символа, неестественная простота которого на протяжении вот уже пяти тысяч лет влечет к себе поэтов и паломников. Тот, кто видел их впервые, подобно описываемой нами девушке, не мог удержаться от восклицания:

– Пирамиды!

Не успело это слово вырваться из ее уст, как вдруг какой-то голос произнес ей на ухо, негромко, но удивительно отчетливо, так, что она услышала каждое слово:

– Они построены на крови и снова будут омыты кровью. Это написано нам в назидание.

Я уже упоминал, что Барбара Трейл была не лишена воображения. Точнее сказать, это качество в ней доминировало. Но она была абсолютно уверена, что голос ей не почудился, хотя и представить себе не могла, откуда он исходит. На узкой тропинке, опоясывающей стену и заканчивающейся в саду губернатора, кроме Барбары, никого не было. Тут она вспомнила о самой стене и резко обернулась через плечо. Ей показалось, будто она заметила чье-то лицо, выглядывающее из тени платана – единственного массивного дерева в непосредственной близости от нее, поскольку последние низкие и раскидистые маслины остались ярдах в двухстах позади. Что бы это ни было, оно мгновенно исчезло, и внезапно ей стало страшно. Причем исчезновение этого нечто испугало ее больше, чем появление. Девушка чуть ли не бегом направилась по тропинке к резиденции дяди. Возможно, именно из-за столь внезапного ускорения она совершенно неожиданно для себя обнаружила, что впереди нее, по той же дорожке к воротам губернаторского дома, размеренным шагом идет какой-то мужчина.

Это был очень крупный человек, и, казалось, он занимал всю узкую тропинку. Ее посетило уже немного знакомое ощущение, будто она идет позади верблюда по узким и кривым улицам восточного города. Но этот человек ставил ноги уверенно, как слон. Можно было бы сказать, что он идет напыщенно, словно шествует в составе процессии.

Человек был одет в длинный сюртук, а его голову венчала алая «башня» – очень высокая красная феска, которая была выше даже цилиндра лорда Толлбойза. Сочетание красного восточного головного убора и черной одежды западного образца встречается довольно часто среди эфенди восточных стран. Но в данном случае оно казалось необычным и даже нелепым, потому что у мужчины были светлые волосы и длинная светлая борода, которую трепал сухой ветер.

Человек этот мог бы стать моделью для идиотов, твердящих о нордическом типе европейцев, но он ничуть не походил на англичанина. В его руке был абсурдного вида зеленый зонтик, который он за рукоять повесил на палец, поигрывая им на ходу, словно какой-то безделушкой. Поскольку он все больше замедливал шаг, а Барбара, наоборот, ускоряла, девушке не удалось подавить возглас раздражения и чего-то похожего на просьбу позволить ей пройти. Большой человек немедленно развернулся и уставился на нее. Затем он поднял монокль и закрепил его у глаза. В тот же миг он улыбнулся, принося ей свои извинения. Девушка поняла, что мужчина близорук, и всего мгновение назад она была для него расплывчатым пятном неопределенной формы. Но в смене выражения его лица и поведения угадывалось что-то еще. Ей казалось, будто она уже видела нечто подобное, чему никак не удавалось подобрать определение.