Сапфировая королева - Валерия Вербинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь самое время было идти к начальству и предъявить найденную драгоценность, но отчего-то Половников не торопился. Он сидел, покачиваясь на стуле, весьма шатком, потому что другого на работе ему не выдали, невзирая на беспорочную службу, и размышлял.
Размышлял о многом: об Агате Дрейпер, о великом князе Владимире, а также о том, что, служи он сам еще хоть пятьсот лет беспорочно, ему все равно не купить такого ожерелья. Однако больше всего, по правде говоря, следователя беспокоили не эти обывательские соображения, а то, каким образом столь значительная ценность могла оказаться в кустах, откуда их притащила его собачонка.
Вчера Половников как следует осмотрел прилегающую местность, но не нашел больше ни сапфиров, ни бриллиантов, ни ожерелий, ни даже колец. Стало быть, украшение оказалось в кустах случайно, потому что его кто-то обронил.
Тут следователь попытался представить себе человека, роняющего на ходу бесценные ожерелья, и воображение сразу же сказало ему: «Э, нет, батенька! Так не бывает!» Однако ожерелье все-таки лежало на столе, стало быть, требовалось как-то примирить сей факт с действительностью.
Впрочем, дальнейшие размышления Половникова были неожиданно прерваны прискорбным происшествием – стул, на котором он раскачивался, внезапно затрещал и развалился на части.
Следователь поднялся с пола, отряхнул брюки, вновь собрал части стула воедино и сел на него. Процедура была для него привычна, потому что он проделывал ее почти каждый день.
Посидев немного спокойно, Половников, должно быть, принял какое-то решение, потому что убрал ожерелье в карман, засунул список обратно в папку, отпер дверь и принялся изучать материалы по делу о трупе, обнаруженном недавно за городом. Труп, судя по всему, принадлежал некоему Силантию Тихому, более известному в соответствующих кругах под кличкой Коршун и до недавнего времени пребывавшему у Виссариона Хилькевича кем-то вроде дворецкого.
«Неужели Хилькевич и Коршун что-то не поделили? – мелькнуло в голове у Половникова. – Любопытно!»
И он вновь задумался, на сей раз над тем, каким образом вести следствие по этому делу. Но тут его вызвали к начальству.
Угрюмый Сивокопытенко довел до сведения Половникова, что ночью, пока де Ланжере веселился на балу у губернатора, кто-то обчистил дом полицмейстера. Пропали деньги, драгоценности, а также важные бумаги, которые во что бы то ни стало необходимо вернуть.
– Судя по характеру преступления, – раздраженно молвил начальник, – и по тому, как мастерски был открыт несгораемый шкаф, кражу произвел не кто иной, как Валевский. Мало того, что парюру увел, так еще и под носом у нас безобразничает! Знаете, что о нас теперь будут думать в столице?
Половников, которому было совершенно все равно, что о нем думают в обеих столицах Российской империи, а также в Варшаве, Киеве, Гельсингфорсе и Тифлисе, тем не менее кротко заверил Сивокопытенко, что сделает все как надо, и отправился изучать место преступления. Время от времени он дотрагивался до кармана, в котором лежало сапфировое ожерелье, и на губах его блуждала мечтательная улыбка.
Пока следователь выслушивал показания свидетелей, которые, как водится, ничего не видели, не слышали и ведать не ведали, Вася Херувим пересказывал дяде и Хилькевичу то, что ему удалось по чистой случайности узнать прошлой ночью.
Когда он, волнуясь, закончил свое повествование, Пятируков и король дна одобрительно переглянулись.
– Молодец, Васька! – не удержался Агафон. – Право слово, молодец!
Хилькевич кивнул.
– За то, что ты узнал, можешь брать себе вокзал, – объявил король дна. И тут же скривился: – Что-то я рифмами, прямо как Жорж, заговорил… Получается, Рубинштейн знал, кто она такая?
Пятируков кивнул.
– Да. Но нам ничего не сказал. Я его утром видел, между прочим, и он едва ли не памятью мамы поклялся, что приехал сюда морским воздухом подышать. – Старого вора аж перекосило от отвращения. – Как можно верить таким людям?
– Ну, он еще пожалеет, что пошел против меня, – бросил Хилькевич. – Что там с Валевским, его нашли?
Пятируков покачал головой.
– Нет. Гаденыш снял наручники и сбежал. Ловкач, ничего не скажешь!
– Тьфу ты! – энергично выказал Хилькевич свою досаду. И сразу прищурился. – Хотя, с другой стороны, теперь это не так уж важно. Эй, Семинарист! Неси-ка сюда, дружок, бумаги да чернил. Сейчас мы кое-кому отправим письма.
Письма были написаны и отправлены, а затем Хилькевич велел дать знать своим сообщникам, что произошли важные события, и поэтому им необходимо собраться. Граф Лукашевский, Розалия с Жоржем и Вань Ли явились тотчас же. После них при-ехал старый ростовщик, который, едва заметив Васю, желчно осведомился, какого черта среди них делает племянник Агафона.
– Ему разрешено остаться, – вмешался Пятируков. – А ты что, намерен возражать?
Груздь ограничился тем, что сморщился и забрался поглубже в кресло. Хилькевич откашлялся.
– Господа, я собрал вас, чтобы сообщить прелюбопытное известие. Вернее, даже два.
– Опять! – капризно прогудела Розалия. – Да когда же это кончится?
– Во-первых, – продолжал Хилькевич, не обращая внимания на ее слова, – баронесса Корф никакая не баронесса Корф, а подставное лицо. Настоящая же баронесса Корф – ее служанка. Во-вторых, вчера с полицмейстером де Ланжере случилась небольшая неприятность, которая обернулась большой приятностью для нас. Благоволите принять, господа, в счет понесенных нами расходов. – И он раздал собравшимся деньги, вытащенные из сейфа полицмейстера. Теперь аудитория внимала Виссариону Сергеевичу с благоговением. – Кроме того, сейчас в моем распоряжении находятся некоторые любопытные бумаги, которые наш предусмотрительный полицмейстер собирал несколько лет. Его слуга говорил мне о существовании таковых досье, но только вчера я убедился, что они и впрямь существуют.
– Что за досье, месье? – заинтересовался Жорж.
– О, разные счета, донесения агентов, а также фотографии, – небрежно отвечал Хилькевич. – И на фотографиях запечатлены весьма интересные моменты. Впрочем, достаточно, чтобы любая из этих бумаг просочилась в газеты, и начнется такое, что я врагу не пожелаю, поверьте. Кому, например, будет приятно узнать, что наш губернатор содержит шансонетку, связь с которой тщательно скрывает? Или что господин Красовский платит большие деньги за то, чтобы в лечебнице содержали его душевнобольного отца, который когда-то зарезал свою жену и едва не убил сына? А ведь все в городе почему-то считают, что отец господина вице-губернатора давно умер.
– Браво! – воскликнула Розалия и захлопала в ладоши.
– Я не понимаю, – вмешался Груздь, – чего именно вы намерены добиться с помощью компрометирующих бумаг?
– Мира и спокойствия, – отвечал Хилькевич, скалясь. – Для всех нас, но также и для города. Прежде эти господа были вынуждены потакать самозваной баронессе Корф, а теперь мы дадим им возможность одуматься. Они раскаются и поймут, что дружба с нами выгоднее, чем союз со столичной авантюристкой. Тем более что она вскоре уедет, а мы останемся.
– Вскоре? – переспросил граф Лукашевский. – Насколько мне известно, ни Валевского, ни украшений у нее нет и не предвидится.
– Хм, если даже старый знакомый госпожи баронессы – настоящей госпожи баронессы – не верит, что ее целью является именно господин Валевский, то почему я должен верить? – изрек король дна.
В гостиной наступило молчание.
– Значит, с самого начала вы догадались плавильно, Виссалион? – печально спросил Вань Ли. – Она плиехала сюда из-за нас?
Хилькевич кивнул.
– Боюсь, – дипломатично молвил он, – что другого предлога у нее быть не могло.
И хозяин дома победно оглядел своих сообщников.
– Ваше предложение? – наконец спросил Лукашевский.
– Я уже написал письма губернатору, вице-губернатору и другим, – сказал Хилькевич. – Полагаю, теперь они крепко подумают, прежде чем идти против нас.
– А Валевский? – подала голос Розалия. – Где он?
– Я отпустил его после того, как он помог мне открыть сейф, – безмятежно объяснил Хилькевич. – Больше поляк мне не нужен.
– Но баронесса Корф… – пробормотал Груздь.
– Вот пусть и ищет его там, куда Валевский сбежал, – ответил король дна. – Кстати, где баронесса сейчас?
– Самозванка? – Вася Херувим наморщил лоб. – Вместе с властями и духовенством инспектирует новый приют для подкидышей.
– А настоящая?
Вася пожал плечами.
– Неизвестно. В гостинице ее нет.
– Что ж, – уронил Хилькевич, – полагаю, уже сегодня госпожа и ее служанка или, наоборот, самозваная служанка и самозваная госпожа могут собирать вещи и отправляться в обратный путь.
Груздь вытаращил глаза.
– И вы всерьез намерены им это предложить?
– Да, – жестко заявил Хилькевич. – Видит бог, я терпеливый человек, но мое терпение кончилось.