Женская логика - Виктор Пронин

– Вы меня, конечно, извините, но она на что-то намекала в вашем разговоре...

– Эта дура уверена, что я убила Балмасова, – сказала Юшкова и глубоко затянулась дымом коричневой сигареты, перемазанной темной помадой.

– Но позвольте, ведь там было оружие, пистолет, стрельба...

– Был пистолет.

– Простите?

– Подарил он ей пистолет. Маленький, черненький, красивенький... Если не знать, то можно принять за зажигалку, за большую, правда, зажигалку.

– И этот пистолет...

– Нет его.

– Она его продала?

– Я его выбросила.

– То есть...

– Взяла и выбросила, – с легким раздражением повторила Юшкова, причем возникло ощущение, что убеждала она не Касатонову, а саму себя. – Выбросила, пока он не успел выстрелить.

– Так и не выстрелил?

– Не успел.

Касатонова маленькими, осторожными глотками допила кофе, отодвинула чашечку от края стола, чтобы невзначай не столкнуть ее на пол, такими же осторожными движениями взяла пачку с сигаретами, вынула одну, прикурила, деликатно выдохнув дым в сторону. Шум воды в ванной затих, и теперь каждую секунду можно было ожидать появления красавицы в розовом одеянии. Продолжать прежний разговор уже не было возможности.

– Надя тяжело переживает смерть Балмасова? – спросила Касатонова негромко.

– Странные какие-то переживания. Она злится.

– На кого? – изумилась Касатонова.

– Ни на кого. Просто злится. Что-то намечалось – большое, солнечное, обильное... И не состоялось. Может быть, это не злость, а досада. Как бы там ни было, случилось самое печальное из всего возможного – мы стали чужими. Черная тень Балмасова между нами.

– Вам его не жалко?

– Балмасова? – Юшкова задумалась, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, как бы взвешивая все его положительные и отрицательные качества. – Нет. Он к этому шел давно и получил то, что заслужил.

– А на фабрике говорят – кто мог убить?

– Кто угодно, – Юшкова опять с раздражением передернула плечами. – Мне бы не хотелось, чтобы убийцу задержали. Он сделал доброе дело. А если задержат, получится, что Балмасов и с того света сумел еще до кого-то дотянуться. Мне бы этого не хотелось, – повторила Юшкова.

Из ванной вышла Надя, присела на диван. Все так же, не говоря ни слова, взяла со стола повестку, внимательно прочла все и печатные, и прописные строчки, положила на стол и с усмешкой посмотрела на мать.

– Что ж ты молчишь?

– А что тебе сказать, доченька?

– На тебя вышли?

– Как видишь.

– Так, – протянула Надя и невольно, сама того не замечая, окинула комнату долгим оценивающим взглядом.

– Ничего квартирка, да? – спросила Юшкова.

– Сойдет.

– Я тоже думаю, что сойдет. Лучшей у тебя нет.

– Сколько же тебе светит?

– Сколько мне светит? – обернулась Юшкова к Касатоновой.

– Вы имеете в виду...

– Надя, что ты имеешь в виду, когда спрашиваешь, сколько мне светит?

– Да ладно уж, замнем для ясности. – И, порывисто встав с дивана, Надя удалилась в свою комнату.

– Вот так и живем, – сказала Юшкова.

– До Балмасова все было иначе?

– Совершенно иначе.

– Значит, почва оказалась подготовленной?

– Значит, почва оказалась подготовленной.

Касатонова помолчала, затянулась несколько раз и наконец набралась решительности задать вопрос, ради которого и пришла сюда с выпрошенной у Убахтина повесткой.

– Я ведь живу в том же доме, что и Балмасов, – сказала она. – Мне кажется, я видела вас в тот вечер, когда было совершено убийство. По-моему, уже темнело.

– Вполне возможно, – легко ответила Юшкова. – Я была у него.

– В тот самый вечер?!

– В тот самый вечер, – подтвердила Юшкова будничным голосом, как говорят о чем-то само собой разумеющемся.

– И что?

– Поговорили. Даже выпили. Назвали вещи своими именами.

– Другими словами...

– Другими словами, я послала его очень далеко.

– А он? – спросила Касатонова, боясь допустить паузу, потому что стоит ей замолчать, разговор возобновить будет уже невозможно.

– Послал меня еще дальше.

– И чем закончилось?

– Чем закончилось? – У Юшковой была странная манера отвечать на вопросы – она сначала его повторяла, а потом уже следовало дополнение в виде ответа. – А вот чем закончилось, – она подняла со стола повестку, помахала ею в воздухе и снова бросила на стол. – Да, ведь я должна ее подписать, верно? Когда мне явиться к следователю?

– Завтра.

– Он подпишет мне освобождение от работы на целый день?

– Он просто обязан это сделать! – с жаром воскликнула Касатонова, чтобы хоть чем-то отблагодарить Юшкову за откровенные слова, которых та немало наговорила в это утро.

– Ну хоть что-то, – проговорила Юшкова и тут же размашисто подписала повестку подвернувшейся шариковой ручкой. – С паршивой овцы хоть шерсти клок, – пояснила она, чем еще больше запутала Касатонову.

– У меня такое чувство, что мы с вами еще увидимся, – сказала на прощание Касатонова.

– Господи! Я просто в этом уверена!

– Да? – изумилась Касатонова. – На чем же основана эта ваша уверенность?

– Понятия не имею! – рассмеялась Юшкова. – Хотя... Могу сказать, откуда у меня такое чувство... Мне кажется, в вас есть какая-то неотвратимость. Да, это будет достаточно точно сказано – неотвратимость. Вы – как полтергейст. Шумный дух.

– Впервые о себе такое слышу, – честно призналась Касатонова.

Юшкова в ответ только развела руками – дескать, ничем не могу помочь.

– Ну что ж, – Касатонова взяла свою сумочку, задернула «молнию». – В следующий раз поговорим о полтергейсте. О шумном духе.

– С удовольствием, – заверила Юшкова.

Касатонова уходила от Юшковой в полном смятении чувств. Казалось бы, она получила все подтверждения для своих подозрений, казалось бы, они должны были окрепнуть и обрести некую доказательную силу. Но в то же время Юшкова той легкостью, с которой говорила о самых чреватых вещах, как бы смазала и обесценила касатоновские прозрения.

Оказывается, был пистолет, но она его выбросила. Естественно, не помнит куда, а если и вспомнит, то там его не окажется. Откуда пистолет? Да все от того же Балмасова.

Да, она была в тот злополучный вечер у бывшего любовника и очень круто с ним поговорила. Разговор дошел до ругани, до взаимных упреков и оскорблений, уж если, как выразилась Юшкова, они оба далеко послали друг друга.

Могла она потерять самообладание? Вполне.

Мог он потерять самообладание? Очень даже может быть.

А что касается дочки в розовых одеяниях, то та, похоже, нисколько не сомневается в том, что именно мать застрелила Балмасова. «Это сколько же тебе светит?» – спросила она, не стесняясь постороннего человека.

И все же что-то останавливало Касатонову от крайних выводов. Она никак не могла понять – откуда у нее сомнения? Да и сомнения ли это? Может, просто сочувствие этой женщине, согласие с тем решением, которое она приняла? Попытка оправдать?

«А почему бы и нет?» – спросила себя Касатонова и, кажется, даже на себя посмотрела изумленным взглядом, в котором явно просматривалось восхищение собственной дерзостью.

Что делать, что делать, все мы время от времени гордимся собой, когда что-то нарушаем, чему-то противимся, против чего-то восстаем, особенно если нарушения наши и протесты откровенно противозаконны.

Да-да-да, особенно если они противозаконны.

Так уж сложилось, что оспаривать закон, а то и насмехаться над ним, стало своеобразной доблестью. Разумеется, общегосударственным законам все должны подчиняться, но в этом есть и некая ущербность для гражданина, потому что у нас каждый глубоко уверен в своей неповторимости, а то и уникальности. И потому беспрекословно подчиняться даже всеобщим законам ему не просто нежелательно, а даже унизительно, поскольку у каждого выработались свои собственные кодексы чести. И мы следуем этим личным уголовным, процессуальным, гражданским кодексам куда более охотно и послушно, нежели кодексам общегосударственным. Это вполне естественно, объяснимо и даже разумно, учитывая, что треть населения страны имеет уголовный, криминальный или какой-то там еще противоправный опыт.

Та же Касатонова!

И у нее, да, у нее тоже были свои представления о разумности и целесообразности всеобщих законов. И конечно же, как и у каждого нормального гражданина, они входили в непримиримое противоречие с законами государства. Поэтому, когда следователь Убахтин позвонил ей домой и поздравил с провидческим успехом – отпечатки пальцев на пульте, зажатом в мертвой руке Балмасова, совпали с отпечатками Юшковой, другими словами, подтвердилось, что именно она в ту кошмарную ночь выключила телевизор, чтобы срамные изображения на экране не оскверняли смерть когда-то любимого человека, так вот, когда Убахтин поздравил ее с первым в жизни криминальным успехом, Касатонова нисколько не обрадовалась, не сверкнула горделиво праздничными своими очками, не вскрикнула от радости.