Бег в золотом тумане - Руслан Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хотел бы я в это верить… — усмехнулся Сергей. — А почему ты так считаешь? Цыганка нагадала?
— Опыт, дорогой! Смерть избегает встреч со мной!
— Ну, ну…
— Нет, серьезно. Я понял это, когда в геологии начал работать. В 75-ом со мной случились три неприятности.
Расскажу по порядку: в конце мая, мне впервые в жизни доверили документировать забой на пятой штольне. Пришел с горным мастером, как и полагается по технике безопасности. Он ломиком основательно прошелся по кровле и стенкам, заколы[15] снял и разрешил работать. Гордость так и распирала меня: это не какие-то канавы или керн документировать, а штольню — тяжелую горную выработку, да еще, идущую по рудному телу! В обстановке необычайного душевного подъема я зарисовал забой и начал набрасывать развертку штрека.
И тут мне понадобился компас, чтобы замерить элементы залегания пласта[16]. Я похлопал по карманам, посмотрел в полевой сумке — нигде нет. Оглянулся вокруг и в ярком луче недавно снятого с зарядки фонаря увидел компас у кромки забоя. Забыл, оказывается на камешке, когда азимуты мерил.
И только я шаг ступил в сторону забоя, как с кровли чемодан упал весом килограммов триста… Аккуратненько, на то самое место, где я только что стоял! Упал и кованым уголком карман моей штормовки оторвал… Я только и услышал звук рвущейся ткани и глухой звук — "шмяк!"
А неделей позже я делал повторные пробы на второй штольне. Часа три ковырялся, потом поболтал немного с буровиками, которые в камере напротив бурили, и на обед пошел. Кто-то из проходчиков крупного фазана застрелил, и повариха обещала его в суп положить вместо тушенки. Когда я наслаждался его крылышком, приходят буровики и говорят:
— Счастливый! Как только звуки твоих шагов затихли, рассечка села. Обрушилась прямо в преисподнюю!
Но, по сравнению с третьим случаем, все это чепуха. Клянусь, до сих пор понять не могу, как остался "жить и творить"…
В общем, через неделю после обрушения рассечки спускался я с Тагобикуля. Шёл радостный, что живой и здоровый и напевал: "Синий, синий иней…"
Попутно сурков высматривал. Увидел одного и с ходу выстрелил ему в бок. Зверёк закрутился у самого обрыва! Когда он уже в него летел, я попытался схватить сурчонка. Вниз мы летели вместе! И никаких вариантов! Вниз головой с двадцатиметровой высоты! И без всяких деревьев и кустов, которые спасают в фильмах и снах…
… Но чудеса бывают! Через пару секунд свободного полета я ударился о небольшой выступ. Тут же оттолкнулся и, сделав сальто в воздухе, крепко встал на ноги в двух метрах ниже на следующий выступ! Шириной всего пятнадцать сантиметров! Это невероятно, тем более за всю свою жизнь я не сделал ни одного сознательного сальто! Я до сих пор не могу в это поверить!
— Завтра поверишь, — презрительно выдавил из себя Житник. — И "бессмертность" свою проверишь. Болтаешь, почем зря, вместо того, чтобы о Боге подумать и о своей Душе грешной!
— Зачем проверять? — расхохотался Кивелиди. Его давно уже проверили и от армии освободили. Да, Черный? По статье 26, кажется?
— "Годен к нестроевой службе в военное время", — подтвердил я. — Правда, я эту статью снял, когда билет военный выстирал и новый получил. Теперь я простое пшено перед вами, господа лейтенанты!
— И давно в твоём скворечнике печка дымит? — поднапрягшись, спросил Житник. В его голосе явно чувствовалось беспокойство.
— Оказывается, ты не только "бессмертный", но и контуженный?
— Ага. Параноик без страха и упрёка! Это моё естественное состояние, когда я бодрствую. А когда сплю — превращаюсь в лунатика! Вот такой сложный диагноз!
— И где же ты демонстрировал себя в последний раз? — с сарказмом осведомился мой лучший "друг".
Занудство Юрки, меня угнетало в сторону только что обнародованного диагноза…
— На Кумархе, Юра, на Кумархе, — заулыбался я, решив в полной мере удовлетворить неуёмную дотошность Житника. В 1976-ом году мы разрабатывали 10-ое рудное тело. Когда вошли в зону мощного разлома, нас чуть не снесло потоком воды. Подождали пару дней, пока вода уйдёт и дальше пошли. Но рудной жилы за разломом не оказалось. Характер и направление разлома определить не удалось: В его зоне я не смог найти ни одного зеркала скольжения[17].
Стою, соображаю, а в голове никаких зацепок, в каком направлении жилу искать… А проходчики сзади стоят, на мою шаткую психику давят:
"Давай, доцент шурши мозгами! Нам до конца месяца надо еще пятьдесят метров пройти. Да не ошибись, Пифагор"…
Постучав молотком по гранитной глыбе, я понял, что гадом буду, если не оправдаю их доверия. Виртуозно завернув парочку русских слов, я пошел в палатку изучать погоризонтные планы[37] и планы опробования. Заснул далеко заполночь, так и не решив, в какую сторону поворачивать. А утром прихожу в забой и вижу: проходчики влево повернули и второй блок уже отбуривают.
Я к ним бросился, руками размахиваю…
— Кто велел, вашу мать!!?
— Как кто!!? Ты же сам ночью приходил и велел влево "рельсы" гнуть!
Ну, думаю, и хрен с вами, надо же куда-то поворачивать… Расстроенный, поднялся в палатку, смотрю: на моей чертежной доске лежит погоризонтный план. И аккуратно кнопочками приколот! А я помню, что перед сном убирал его в тубус! Подлетаю к столу и глазам своим не верю: этот неподдающийся участочек со злополучным разломом отрисован на плане полностью! И жила, и секущий ее разлом. И, даже стрелочки нарисованы, указывающие на левое крыло сброса[18]. Вот так дела! Во сне творил по наитию. И все точно. И на штольню во сне же потом спустился, и распоряжения проходчикам отдал. Через пять отпалок снова на потерянную жилу вышли. С тех пор ко мне обращались не иначе, как Пифагор…
— Все это замечательно, — равнодушно зевая, продолжил беседу Сергей, — но как ты с "26" статьёй в военном билете ежегодную медкомиссию проходил?
— Простенько и со вкусом! На справке "Чернов Р.А." я менял букву Р на букву К и засылал Ксению Алексеевну во "вражеский стан"! Кстати, в моей справке, разрешающей работать в высокогорных условиях и на подземке, всегда последней стояла отметка гинеколога: "Здорова"… За семь лет ни одна экспедиционная крыса этого не заметила.
— Нет, ты не лунатик! Ты гермафродит! А это неизлечимо… — тоном профессионала подвел черту Житник и мерзко захихикал.
— "Ну, держись, Жиркомбинат, сейчас тебе мало не покажется!" — подумал я, и сказал с пафосом:
— Я горжусь этим, дорогой! У одного из десяти тысяч папа — Гермес, а мама — Афродита! У некоторых похуже будет… Я помолчал, и тихо, с дуринкой в голосе выдал: