Старость шакала. Посвящается Пэт - Сергей Дигол

Он подался вперед в кресле.

– У меня самого друг-гомосексуалист. Нет, ничего такого, мы просто знакомы с детства. Если честно, мне было очень не по себе узнать, что он отличается от меня, ведь это случилось внезапно и после того, как мы знали друг друга много лет и были почти как братья, что ли. Это, – он водил руками, подыскивая нужный образ, – это как если бы ему оторвало ноги и я бы узнал, что под теперь у него под штанинами – протезы. Очень странное чувство. А потом ничего – привык. Мы и сейчас дружим, хотя у меня есть девушка, а у него – парень.

Пэт почувствовала укол, а за ним – злость. Что-то сработало у нее внутри, и девушка констебля, даже имени которой она не знала, уже была обречена. По меньшей мере – на ненависть с ее с стороны.

– Какая грязь! – воскликнула Пэт. – Думаешь, Уимблдон – это легенда, праздник на две недели? Да ты не представляешь, сколько грязного белья под трибунами центрального корта!

Ну, если учесть, как потеют теннисисты во время матча…

– Вот поеду на турнир – наемся сама, – не дала Пэт развиться его иронии. – Кто там вообще подавальщиков за людей держит?

Мэри Литтл считала, что никто, и чем дальше заходила подготовка к турниру, тем больше Пэт склонялась к мнению, что Мэри не так уж и преувеличивает. «Быть незаметным» – не об этом ли без устали твердить Энн Краддл?

– Правило простое, – учила Энн, – каждый из вас должен представить, что он – не человек. Обычная машина для ловли и подачи мячей и подноски полотенец. Видели ли вы, чтобы Суперкоуч заговорил? Или заплакал? Или чтоб устал? Вы можете поскользнуться – нет вопросов, ведь и у машин бывают сбои. Но это не значит, что после сбоя машина работает хуже, чем до него.

Или проблема всеобщей занятости. Энн утверждала, что на турнире подавальщиков окружают одни лишь занятые и очень занятые люди. Медики всегда на предельном напряжении и готовы в любую секунду оказать экстренную помощь. У распорядителей голова кругом, и это их нормальное состояние: по иному на стадионе обеспечен коллапс на всех уровнях – от отсутствия воды для спортсменов до давки на трибунах. Про службу безопасности и говорить нечего – тем некогда на собственные шнурки взглянуть, и это при том, что у них нет права оступиться, растянувшись на ступеньках трибуны. Теннисисты? Высшая инстанция не подлежит обсуждению.

Или этикет. Вежливость подавальщика – в ответной вежливости. Ты – машина, агрегат по подаче мячей, и в формулировке «ответ на приветствие» акцент нужно сделать на слове «ответ».

– Никогда не здоровайтесь первыми, – наставляла Энн Краддл. – В этом случае представляйте себя снова машиной, но скорее, самообучающейся. Как японские роботы, которые способны в точности повторить движения человека, его речь и даже интонацию. Повторить – я на этом настаиваю. Если вам говорят «привет», а вы, подняв глаза, видете перед собой Новака Джоковича или Каролину Возняцки, ни в коем случае не отводите глаза. Отвечайте вежливо и тихо: «звезда» открывает свой мир для вас не для того, чтобы вы в него врывались. Для чего-то ему или ей это нужно именно в эту секунду, а для того ли, чтобы отвлечься, или из суеверия – не ваше дело. Отвечайте так, чтобы теннисист забыл о вашем существовании уже через пару шагов. Ну и руки, само собой, из-за спины не вынимаем.

Руки учеников были особой стратью Энн. Даже тренируясь у Пола Бернхема, Пэт и представить не могла, насколько в теннисе могут мешать руки. Особенно – подавальщикам мячей.

– За спину! – метался голос Энн по кортам, ударялся о стены и бил по ушам. – Руки за спину! Защелкнули замок!

Скрепив пальцы за спиной, Пэт вспоминала детскую игру – петушиные бои, когда без помощи рук нужно было одержать верх над соперником, грудью натыкаясь на его грудь. Тогда это было больно, теперь же она просто валилась с ног. Нет, Энн не предлагала играть в петухов, но после десяти минут резких ускорений с внезапными изменениями направлений бега и полным запретом на запланированное самой природой размахивание руками в такт движению, ноги Пэт наливались горячим свинцом. А ведь тренировка едва преодолевала первую треть – Энн любила начинать с главного.

– Забудьте, что у вас есть руки, – говорила Энн. – Даже если мяч летит прямо в лицо. Даже если вы видите, что вам вот-вот расквасят нос. Не смейте вынимать руки из-за спины, если есть хоть малейший шанс, что вашей встречи с мячом помешает ракетка теннисиста.

Со страхом учеников Энн боролась при помощи Суперкоуча – сверхдорогой скорострельной машины, которая была не по карману даже Полу. Обязанность учеников – в самом начале тренировки выкатить на корты четыре расстрельные машины, еще перед разминкой. Суперкоуч выстреливал с разной дистанции с разной скоростью, но задача всегда была одна: не вынимать рук из-за спины, уворачиваться в случае угрозы прямого попадания. Иногда Энн сама становилась метательной машиной, и тогда даже один непойманный мяч карался дополнительными упражнениями – ловлей отскоков от стенки после выстрелов Суперкоуча.

– Не ловите мяч без движения вперед, – настаивала Энн Краддл, – Нет времени сделать шаг – успевайте хотя бы наклониться вперед. Не оставляйте мячу и доли секунды на раздумье. Не давайте ему времени обмануть вас.

Порой Пэт казалось, что она превращается в паука, в гигантское чудовище с шестью ногами и бесчисленным количеством рук, орудующих безупречно и подчас независимо от воли хозяина. Она с трудом доносила свои воображаемые конечности до автобусной остановки, выслушивая по дороге трескотню Мэри Литтл, для которой бешеные нагрузки были, похоже, лишь разминкой перед действительно важными откровениями.

– Ты-то хоть понимаешь, чего ради мы подыхаем здесь? – Мэри бодро вышагивала, в то время как Пэт казалось, что триста ярдов до автобуса легче преодолеть на спине, отталкиваясь пятками от дорожного покрытия.

– Уж конечно, не ради того, чтобы попасть в телевизор, – отвечала сама себе Мэри. – Ради таких мудаков как Марк, вот что я тебе скажу.

Марка Уиндона Пэт боялась, даже не зная его в лицо. Вообще-то типаж она представляла ясно: блондин, высокий, атлетичный, голубоглазый, но под описание, данное Мэри, подходили тысячи мужчин даже в Норидже. И, кстати, тот же Джимми Крайтон.

Из-за Марка Уиндона от одной мысли об уимлдонской траве у Пэт горели пятки. Она заранее знала, что попадет в ад и знала, что огонь преисподней пылает прямо под ногами центрального корта. Того, где так вольготно дышится Марку Уиндону.

Марк был боковым судьей, на Уимблдоне отработал четыре года и не было никаких предпосылок к тому, чтобы его не пригласили на пятый год. Секрет его судейского долголетия раскрывался просто: у Марка был наименьший коэффициент ошибок среди всех боковых судей турнира за последние тринадцать лет.

– Что-то нереальное, – качала головой Мэри и было заметно, как ее неприязнь к Марку пасует перед восхищения им. – Вот он – настоящая машина. Вообще не лажает.

Марк, конечно, ошибался, но для остальных судей он был недосягаемым божеством. Три процента ошибочных действий в среднем за карьеру – невероятный показатель при одиннадцати процентах, считающихся уделом лучших из лучших. На первом же Уимблдоне его поставили на матч Марата Сафина и Фелисиано Лопеса, четырехсетовый четвертьфинал с тай-бреком в третьем сете, в котором нервы теннисистов проверялись на прочность непрофессионализмом судей. Всего за матч боковые судьи ошиблись одиннадцать раз, из которых двое арбитров – по два раза, еще один – пять раз. Не ошибался лишь дебютант турнира, и судейский комитет сразу положил глаз на Марка. В последующие три года из шести финалов в мужском и женском одиночных разрядах он отработал на всех шести. Разумеется, с коэффициентом ошибок, близким к нулю.

– До чего мерзкий тип! – передергивала плечами Мэри.

Меньше всего Мэри напоминала закомплексованную девственницу, и только вспоминая Марка она беззащитно съеживалась, как потерявшая панцирь черепаха, и Пэт ей безоговорочно верила.

– Спросил, возьму ли я в рот, – скривилась Мэри.