Возвращение на Мару - Виктор Лихачев

— Вряд ли, тетя Валя. Мне что-то нездоровится.

— Жаль, жаль. Ну, ладно, поправляйтесь, а я схожу, помолюсь. — И, обернувшись, Маше: — До свидания, золотце. Подлечи папу.

И ушел. Маша с удивлением посмотрела на меня:

— Папа, а разве ты заболел? Мы же хотели пойти в церковь.

— Скорее зайди в дом. — Сказано это было таким тоном, что дочь без слов поднялась и, захватив котенка, пошла домой.

— Что-нибудь случилось, папа?

— Случилось. Но, я очень прошу тебя, не спрашивай ни о чем. У нас мало времени.

— Мало времени? Ничего не понимаю.

А я метался по комнате. Что делать? Ждать ответного хода Гоита? Или просто взять — и бежать из этого дома, не дожидаясь ночи. То, что развязка наступит именно этой ночью — сомнений у меня не было. Но куда бежать? В храм? К Емелухе? Чтобы завтра сказать всем, что тетя Валя Кобцева — Гоит, злой колдун, живущий на земле почти тысячу лет? Вот смеху-то будет! Сразу можно в сумасшедший дом отправляться. Нет, надо встретить врага лицом к лицу. Господи, помоги мне! Как я оказался слаб и какой это был ужас — в тот самый момент, когда понял, кто — Гоит, увидеть его в двух шагах от себя… А что будет ночью? Ночью…

— Папа, ты правда не заболел? — дочь глядела на меня с возрастающей тревогой.

— Машенька, — я подошел к ней и присел рядом. — Все нормально. Извини, немного растерялся.

— Но почему?

— Не каждый же день глаза в глаза встречаешься с Гоитом.

Маша побледнела:

— Ты хочешь сказать…

— Вот именно. Но, — я прикрыл ей рот ладонью, — все расспросы потом. Сколько сейчас времени?

— Без четверти десять.

— До полуночи, до Пасхи у нас с тобой…

— Два часа пятнадцать минут.

— Следовательно, все то, что мы не успели сделать за этот год, мы должны успеть сделать за эти два часа пятнадцать минут.

— Я не понимаю…

— Я и сам тоже. Просто — чувствую, дочка.

«Как рыба в воде». Хвастун. Вот он, настоящий цейтнот. Я поспешил закрыть дверь и выключить в доме весь свет, занавесил шторы. Маша зажгла свечу. Мурзик мирно спал в кресле, а мы в сотый раз, наверное, вчитывались в эти слова, которые давно знали наизусть:

Придет тот день — и возвратятся двое,И снимется проклятье родовое.И будет та же роковая ночь,И снова будет некому помочь.Но солнце в полночь встанет, и над МаройНа веки вечные исчезнут злые чары.Но не дождаться этого вовек,Коль не пробудет совесть…Десять тридцать. В саду хлопнула калитка. Ветер?

— Папа, ты слышал?

— Может, ветер?

Чьи-то шаги. Очень осторожные.

— Папа…

Я посмотрел на Машу и понял, что именно сейчас должен быть сильным. Ради нее. Выйти на улицу с топором? А если он или они только этого и ждут. Думай, думай.

— Маша, отвлекись. Давай рассуждать вслух. Предположим, те двое, кто должен вернуться, — мы. Итак, мы вернулись на Мару.

В дальнем углу сада кто-то свистнул. С противоположного конца озера отозвались в ответ. Эх, Полкана бы сюда!

— Родовое проклятье, следовательно, мы можем его снять. Так?

— И снять именно в ту же роковую ночь. Почему в ту же, папа?

— Радость моя, кажется, я понимаю. Помнишь, Лек сказал, что Корнилий хотел первую службу провести на какой-то большой православный праздник…

— Это была Пасха!

— Продолжим. Но почему снова — «некому помочь»? Хотя, что я спрашиваю. Действительно, некому.

Между тем вокруг нашего дома что-то происходило. Мне показалось, чья-то тень мелькнула возле окна.

— Христос моя сила, Бог и Господь! Христос моя сила, Бог и Господь! Молись и ты, дочка, больше нам надеяться не на кого.

— Папа, а может, рванем через сад к Бирюковым?

— Навряд ли добежим. Христос моя сила… Но все-таки мы смогли узнать Гоита. Именно в этот, последний день.

— Значит, у нас есть шанс?

— «И снова будет некому помочь»… Он хотел разобраться с нами по дороге в церковь, где-нибудь в поле. Теперь приходится вот осаждать нас… Подожди, дочь, я размышляю вслух. Гоит явно не один.

— Отроки?

— Похоже. И не боятся. Почему не боятся? Ночь — та же, почему? Маша, какое завтра число?

— Через пятьдесят пять минут будет 1 мая.

— Господи, спасибо! Я все понял, Машенька.

Радость открытия была так велика, что я вскочил и подбежав к окну, закричал:

— Гоит, мы все знаем. Все!

— Папа, Что ты делаешь?!

— Радуюсь. Знание — сила, дочка.

Маша с испугом смотрела на меня.

— Нет, я не сумасшедший. Я все понял. Корнилия и Анну убили не просто в ночь на Пасху. Их убили сегодня!

— Не поняла.

— В ту роковую ночь было тоже 1 мая, понимаешь? И в Европе, и у нас это считалось днем, когда вся нечисть справляет свой собственный праздник.

— Точно. Вальпургиева ночь!

— Она самая. А теперь вспомни, как в гимнах святой Патрик называл Христа? Солнцем! «Мы тоже верим в Солнце — Солнце Правды — Христа». Как же я раньше не догадался! Теперь идем дальше. В церкви на Маре не было ни одной службы! Она никогда не была действующей.

Теперь мы уже явственно слышали за окном голоса.

— Папа, но остаются две последние строчки. Солнце встанет над Марой, если какой-то человек не пробудет свою совесть. Разве Христос не может победить без чьей-то помощи?

— Может, дочка, может, но ради кого Он на крест пошел?

— Ради нас.

— Кстати о кресте. Бери в руки крест Анны, дай мне крест Корнилия. Спасибо. Ради нас, ради нас… Сколько еще времени до полуночи? Сорок минут. Лека!

— Папа!

— Ты слышишь меня, Лека? Ведь слышишь! Не хочешь ответить на вопрос моей дочери? Ты же здесь, я знаю. Малыга, почему же твой смелый друг трусит? Боится геенны огненной — и продолжает распинать Христа?

— Папочка, — Маша заплакала, — я боюсь. Что ты такое говоришь?

— Не бойся. «Христос моя сила, Бог и Господь». Неужели ты не догадалась, каким было последнее слово в предсказании?

— Человек?

— Нет, Машенька. Лек! «Коль не пробудет совесть Лек».

Неожиданно Мурзик проснулся и жалобно замяукал. Когда мы с Машей вновь повернули головы, за нашим столом сидел Лек.

Глава 23.

— Я прав, Лека? Лека, Лек. Ребята, — обратился я в пространство, — а вы, что стесняетесь? Появляйтесь!

— Чего ты ждешь от меня? — тихо спросил Лек.

— Правды. Представь, что мы с Машей — это те двое, кто должны возвратиться на Мару. И ночь та же самая. Мы смогли это понять, Лек. С гордостью говорю это. В таких условиях, — я показал рукой на окно, — и смогли. Все, что от нас зависит, мы с Машей сделали. Теперь очередь за тобой.

— Что я должен делать, не понимаю тебя.

— Понимаешь. Малыга, Болдырь, а вот и вы! Привет. Я бы вас спросил, вы тоже все знаете, но мне нужен ответ вашего друга.

— Говори, Лека, — приказал Болдырь.

— Говори, — словно эхо пронеслось по нашей комнате.

— Ого, сколько вас! Больше, чем в прошлый раз.

Неожиданно поднялась Маша:

— Лека, я прошу тебя. И от своего имени, и от имени Анны. Скажи правду, освободи себя.

При упоминании имени Анны Лека вздрогнул.

— Хорошо, — еле слышно произнес он.

— Громче говори, — опять приказал Болдырь.

— Хорошо. Я в тот раз неправду вам сказал. Мы… все видели. И участвовали.

— Да, — опять эхом пронеслось по комнате.

— Мы собрались идти на праздник в церковь… — Лека говорил, мучительно подбирая слова. — Я, Малыга, — мы дружили с Анной. Она рассказывала нам, какой это замечательный праздник — Пасха. Анна… веселая была. И добрая… а потом пришли отроки. И Гоит. Их много было. Мы… мы растерялись. А Гоит сказал, что вину перед родными богами, перед Марой смоет только кровь чужеземцев… Нет, я не убивал! — Он закрыл лицо руками. — Гоит приказал мне выманить Анну из дома.

Теперь все стало понятно.

— Выманил?

Лека кивнул.

— А потом держал Корнилия, когда Гоит убивал Анну. Они все, — Лек показал на своих друзей, — Болдырь, Зеха и другие должны были смотреть на это. И вот тогда Корнилий закричал: «Звери! Что вы делаете?! Убейте меня, девочку мою не трогайте. Христом Богом прошу!» А Гоит, когда услышал имя Христа, стал ругаться страшно… Когда Анна упала, бездыханная… вот тогда и произнес Корнилий те слова. Тихо так произнес, будто про себя: «Проклинаю вас».

В этот самый момент раздался страшный грохот. Я вначале подумал, что выламывают нашу дверь, но потом понял, что наоборот — кто-то заколачивал ее. У каждого окна стояли люди. Значит, их не меньше восьми человек. Маша прижалась ко мне. Я погладил ее по голове.