Возвращение на Мару - Виктор Лихачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А почему нет? Правозащитник, решивший помочь Бирюкову освободиться от пятна. Пятно-то, согласись, страшное — убийство. И для пересмотра дела необходимо еще раз подробно вспомнить ту историю. Вот под таким соусом Игорь сможет спросить у старика все, что нам интересно.
— Папа, а не жестоко так разыгрывать человека?
— Ты меня обижаешь. Почему разыгрывать? Мы, когда приедем в Мареевку, обязательно подадим на апелляцию, если выяснится, что Бирюков не виновен.
Позвонили мы Толстикову в тот же вечер. Он согласился нам помочь, правда, как сказал папа, особого энтузиазма не проявил. А мы были просто в нетерпении. Позвонили в Любимовск, как и договорились, через неделю. Оказалось, что дядя Игорь пока не смог вырваться в Мареевку. Через неделю — то же самое. Папа тогда сказал ему:
— Игорь, это очень важно. Помоги, пожалуйста.
— Бирюкову? — переспросил Толстиков.
— Нет, нам с Машей, — ответил папа.
И вот три дня назад раздался долгожданный звонок.
— Понимаешь, старик, — дядя Игорь любил это слово — «старик», — чертовщина какая-то получилась.
— Ты опять не смог побывать в Мареевке?
— В том-то и дело, что побывал, даже прожил там два дня.
— У Бирюкова?
— Нет, старик, в Вязовом, у учителя истории Юрова.
— Понятно. — Нашел этого самого Егора Михайловича.
— Так.
— Представился, как ты просил, от вас с Машей привет передал. Он обрадовался…
— Обрадовался?
— Точно, старик. Жалел, что ты уехал. Говорит, может, одумается. Передайте, говорит, Васильевичу, что пусть хотя бы на летние месяцы сюда приезжает с Машей, а я, говорит, за домом присмотрю.
— Говорит, говорит. Игорь, ближе к делу, пожалуйста. О какой чертовщине идет речь?
— Не торопи, я правильно сформулировать мысль должен. К тому же не ты будешь за межгород платить.
— Хорошо, молчу.
— Я деду твоему все рассказал. Знаешь, старик разволновался не на шутку, по каморке своей заходил взад-вперед. Долго ходил, потом говорит: «И впрямь, был с нами третий человек. Не пил, так пригубливал. Но человека этого я хорошо знаю. Нет, он не мог такого совершить». И опять по комнате — туда-сюда. Я ему, мол, назови мне хотя бы имя этого человека.
— Назвал?! Господи, какой ты обстоятельный!
— В том-то и дело, что не назвал. Попросил время — подумать. Приходи, говорит, завтра к обеду, тогда я тебе буду готов все как есть рассказать. В мои планы, старик, это, не входило, как ты сам понимаешь. Но я почувствовал, что дело и впрямь очень важное. Переночевал, значит, я у Юрова …
— Игорь, дальше.
— А дальше вот эта чертовщина и случилась. На следующий день к деду прихожу, в дверь стучу, а никто не отзывается. Дергаю — дверь не заперта. Захожу, а Егор Михайлович на полу лежит.
— Как — лежит?
— А вот так, тарелка с кружкой на полу — видно, падая, зацепил. Глаза закатил. Я к нему. Сонную артерию нащупал — вроде пульс есть. Я бегом к соседям. Какие-то дед с бабкой живут. Долго мы провозились, конечно: старики только охают, а проку от них никакого. Хорошо, женщина одна подвернулась, толковая такая.
— Знаю, тетя Валя.
— Она. Короче, доставили мы его в больницу в Вязовое, сейчас дед там.
— Так он жив? Слава Богу!
— Вроде бы жив, а вроде…
— Как это — вроде?
— Да я каждый день в больницу звоню. Инсульт у него. Парализовало Бирюкова твоего — будь здоров! Врач лечащий сказал, что сердце у мужика на удивление крепкое. Обычно в таких ситуациях шансов нет. Да еще мы его по горкам вашим мареевским таскали.
— Все понял. Спасибо, Игорь, огромное тебе спасибо.
— Да ладно, старик.
— Если не трудно, продолжай туда звонить, хорошо?
— Конечно, о чем речь? С лекарствами, там конечно, не ахти, но мне врач список составил, попробую завтра побегать по любимовским аптекам.
— Мы с тобой потом рассчитаемся.
— Ты это брось, старик. Жалко деда, он славный такой…
— Это точно. А я постараюсь в ближайшие дни в Мареевку вырваться.
— Вот и хорошо. Обо всем тогда поговорим. Лады?
— Лады. Надеюсь, на твою помощь я и впредь могу рассчитывать?
— Наше о чем говорить! Понадоблюсь, только свистни.
— Спасибо, старик. Считай, уже свищу. Готовь лопаты.
— Что?
— Лопаты готовь. Через недельку-другую будем колодец копать.
— Шутник!
На том их разговор и закончился. Папа встал к окну и замолчал надолго.Я понимала, что сейчас к нему с расспросами лучше не лезть. Но понимала и другое: шансов на возвращение в Мареевку у меня ничтожно мало. Надо было срочно что-то придумывать.
Глава 20.1.Весна этого года выдалась доброй. Уже в первых числах мая на пригорках стала пробиваться первая травка. Я принял решение: в Мареевку ехать немедленно. Интуиция подсказывала мне, что события на горе выходят на финишную прямую. Самое трудное в этой ситуации — уговорить Машу остаться в Сердобольске, но я был настроен решительно: наш противник на Маре оставлял после себя выжженную землю. Рисковать в этой ситуации дочерью я не имел права. Вот почему мне пришлось основательно подготовиться к решающему разговору с «доктором Ватсоном».В тот день мне удалось решить все наши дела, договорившись с друзьями, что они будут присматривать за Машей. Придя домой, к удивлению своему обнаружил на столе поистине царский ужин.
— Ты проголодался, папочка? — Голос у дочери был ангельский. — Мой руки и садись к столу. У меня все готово.
— Вижу. А что случилось, Маруся? Сегодня праздник какой?
— Да нет, просто захотелось тебя порадовать. Пиво будешь? Холодное.
— Пиво? У нас нет пива.
— Я сегодня купила.
— Интересно, кто это тебе продал пиво? Надо разобраться.
— Отсталый ты человек, папочка. Им же выручка нужна. К тому же я сказала, что для отца покупаю.
Мне все это очень не понравилось. Что-то здесь явно было не так.
— Слушай, дочь, через два дня я должен буду уехать.
— В Мареевку? — Глаза Маши были скромно потуплены.
— В Мареевку.
— Собираться будем завтра?
— Собираться буду завтра. Ты не поедешь. И не спорь, пожалуйста!
— Что ты, что ты, папочка. Скрывать не буду, я огорчена, конечно, но ты, видно все уже решил?
— Вот именно. Тебе нельзя туда ехать, понимаешь?
— Понимаю. Кстати, почему не говоришь, как у меня получилась рыба? По маминому рецепту делала.
— Спасибо, очень все вкусно получилось. Слушай, Машка, — я положил вилку на стол, — давай раскалывайся. Говори, что задумала?
— Ничего. — И ее большущие глаза впервые за все время нашего разговора, широко распахнувшись, глянули в меня. — Просто я знаю, что ты очень упрямый человек, если что решил, так и будет.
— Правильно понимаешь. Только не упрямый, а целеустремленный. Не надо здесь повторять измышления некоторых отсутствующих товарищей.
— Извини, папочка. Конечно же, целеустремленный.
— Ох, лиса, лиса.
— Кто, я?
— А то кто же? Маша, запомни, отца не обманешь, и не пытайся. Ситуация на самом деле очень серьезная. Сегодня я звонил Игорю. Состояние у Бирюкова остается критическим. Нашего друга нашла тетя Валя…
— Кобцева?
— Да, кстати, привет нам передавала. Так вот, она рассказала Игорю, что на днях случайно вспугнула какого-то человека, околачивавшегося около нашего дома.
— Она его узнала?
— Нет. Говорит, что убежал быстро. И знаешь, что этот человек обронил? Спички.
— Спички? Курил, наверное.
— Тетя Валя уверена, что он хотел поджечь дом.
— Папа, — Маша взяла меня за руку, — обещаешь беречь себя? Я буду очень переживать.
— Обещаю, родная.
— Но у тебя еще будет целый день, может, передумаешь? Белый Кельт взял же с собой Анну.
— Маша, я думал, мы обо всем договорились. У Корнилия не было другого выхода.
— А у тебя?
— Маша!
— Все, молчу. Хотя мне есть что тебе возразить. Но я не буду.
— Вот и умница! Спасибо за ужин. Посуду я помою.
— Не надо, сиди. Лучше, пока я буду ее мыть, расскажи мне, что ты думаешь о Гоите?
— В смысле?
— Я не понимаю, как можно жить столько лет. С Лекой, Малыгой и их друзьями ясно — они что-то вроде привидений…
— Ясно, говоришь?
— По крайней мере, чудно, но привычно. Сколько фильмов на эту тему было.
— Так ведь про долгожителей тоже фильмов сняли немало. «Горца» помнишь?
— Так это сказка!
— Хорошо, расскажи завтра своим подругам о Леке. Как думаешь, — что они тебе скажут?
— Догадываюсь.
— Я тоже. Что же касается Гоита, то я и сам не знаю ответа. Рассказывали мне старики, что колдуны очень тяжело умирают. Душа мучительно расстается с телом. И даже существует поверье, что такой человек не может умереть, пока кто-то не подаст ему воды. Но никто не спешит этого делать.