Барселонская галерея - Олег Рой

Все будут говорить:

— Вот Терехова дает! До десятого класса была дурнушкой, а сейчас расцвела — обалдеть можно!

Беда оказалась в том, что она никогда не была дурнушкой…

Но Света старалась. Она до изнеможения крутила хула-хуп, загорала на летнем солнце, чтобы придать коже соблазнительный бронзовый оттенок, делала маски из клубники, сливок и яичного белка. Она отказалась от макарон, картошки и любимых котлет, потому что это было «не полезно». Она делала гимнастику для глаз, для пальцев рук, упражнения для правильного дыхания и похлопывания от второго подбородка. По большому счету, все это было ей ни к чему, но она просто не знала, что можно сделать. И искренне верила, что если будет каждый день дотошно выполнять намеченную программу, то к концу лета преобразится в сногсшибательную красавицу.

О ее секрете знала только Милочка. Если бы мама или бабушка застали Свету за косметическими процедурами, они, скорее всего, были бы очень недовольны. Начались бы расспросы, нотации, а дальше, глядишь, и того хуже… Потому девушка строго хранила свою тайну. Пусть взрослые поверят в ее чудесное превращение.

Наступил конец августа, и все мечты рухнули. За лето Света неожиданно подросла и потому смотрелась длинной, худоватой и нескладной. Личико осунулось, под глазами появились небольшие синяки, которые почему-то не убирались даже с помощью умывания отваром из свежей петрушки. От частого пребывания на солнце брови выгорели, и их пришлось немного подкрасить — получилось чрезмерно и из-за этого не натурально. Ерунда, никто бы ничего и не заметил, но ведь никто не знал, сколько трудов было вложено и какие надежды пошли прахом…

Светлана решила, что «такой крокодилице» никакая любовь не светит, что все надежды были стыдными и глупыми, а мечты бредом. После этого девушка как-то сразу успокоилась. Но судьба часто благоволит к таким вот смирившимся и именно им дарует иногда исполнение самых заветных желаний.

Никто не знает, что произошло в голове и сердце Владислава, когда он увидел первого сентября на школьной линейке свою одноклассницу Свету Терехову. А может, это случилось намного раньше? Или немного позже… Но, так или иначе, Владик начал проявлять к ней определенный интерес. В десятом классе все стало не так, как в девятом, казалось, все они как-то сразу выросли. Мальчики возмужали, девочки расцвели. Постепенно стали разбиваться на пары, «играть в любовь», как снисходительно говорили взрослые.

Как-то странно и незаметно Карнаухов с Тереховой тоже оказались парой. Она называла его Владом и просто боготворила. Он казался ей самым умным, самым смелым и самым романтичным. И, разумеется, самым лучшим. Если бы кто-нибудь сказал Свете, что все ее чувство, такое большое и красивое, было просто-напросто придумано ею на пустом месте, она бы страшно удивилась.

Теперь она действительно преобразилась. Не внешне — внутренне. Мир оказался огромным, приветливым, цветным, даже горизонт раздвинулся, словно раньше она смотрела в замочную скважину, а теперь вышла на вершину горы. Ей хотелось делиться своей радостью со всеми. Кроме домашних.

Из их класса мало кто откровенничал с родителями на подобные темы. Ну в самом деле, разве возможен подобный диалог с этими странными взрослыми? Ты им про любовь, а они в ответ про аттестат и институт. Ты про то, что тебе несказанно повезло и ты нашел свою истинную половинку, а они про то, что жизнь сложная и от разочарований никто не застрахован.

Но, что бы ни говорили родители другим, каждый подросток понимает — они в глубине души точно такие же люди, любившие и ревновавшие. Может, они и забыли многое, что было раньше, но ведь что-то такое они пережили! А как же иначе? Увы, про свою маму Света такого предположить не могла. Сказать: «Мама, я влюбилась» — в их семье было невозможно…

А вот у Влада в семье все было совершенно по-другому. Его родители прожили вместе двадцать лет и души не чаяли друг в друге. И Свету в их доме принимали очень хорошо.

У Влада была своя комната, улыбчивая тактичная мама, которая знала ее с первого класса и ласково называла Светланкой. Галина Петровна всегда кормила вкусным обедом, никогда не лезла с разговорами, а о том, чтобы зайти без стука в комнату сына, и речи не было.

Но Света, находясь в гостях у возлюбленного, чувствовала прямо-таки чудовищную скованность. Она улыбалась натянуто, говорила запинаясь и стремилась уйти оттуда как можно быстрее. Особенно неуютно ей было, когда приходил с работы папа Влада — тучный, громкоголосый, всегда веселый Анатолий Александрович. Немного простоватый, но очень добрый. Войдя, он целовал жену (Свете казалось это вызывающе неприличным), жал руку Владу (это выглядело странным) и, увидев подругу сына, расплывался в широкой искренней улыбке и ласково трепал Свету по голове:

— А, Светлана Батьковна! Не бросила еще моего оболтуса?

Светлане все это не нравилось. И то, что он называет сына оболтусом, и то, как запросто треплет ее по голове — последнее было вроде как даже приятно, но слишком уж непривычно. Но больше всего ее раздражало это ужасное «Батьковна». Казалось, весельчак Анатолий Александрович намекает на то, что она безотцовщина, которая не знает даже имени собственного отца. Умом она понимала, что все это глупо, надуманно, что у отца Влада и в мыслях не было подобного, но каждый раз при его появлении в квартире ей хотелось накрыться шапкой-невидимкой, а лучше вообще пропасть.

И она старалась пореже бывать у Карнауховых. Даже в плохую погоду предпочитала мерзнуть на улице или греться в подъезде, ведь на кафе или кино денег у подростков часто не было. О том, чтобы пригласить Влада к себе, не могло быть и речи. Маму и бабушку наверняка инфаркт бы хватил, узнай они, что Света встречается с мальчиком. Объяснить что-либо Владу было трудно.

— Что ты так боишься моих предков? — недоумевал он. — Они к тебе вполне нормально относятся.

Но она ничего не могла с собой поделать.

А уж тот случай с подарком… Это произошло Восьмого марта. Влад торжественно вручил ей букет тюльпанов и четверостишье собственного сочинения, был необыкновенно долгий и красивый поцелуй, поход в кафе и море признаний. Не день, а сказка.

— А теперь идем ко мне, — предложил он гораздо увереннее, чем обычно. В последние несколько часов между ними наметилась такая неземная гармония, что Светлана должна была, видимо, сразу согласиться.

— А может, погуляем? — попросила она, сама понимая всю абсурдность сказанного. На улице было холодно и противно. Слякоть, ветер, пасмурное небо, мелкая влажная крупа вместо снега.

— Свет, ну что ты в самом деле! Никто тебя не съест. Мать пирог испекла. А к семи они с отцом в гости собирались.

Последний аргумент успокоил. Значит, нужно потерпеть всего-то пару часов. А там чудный вечер наедине с Владом. Вот уж действительно праздник. И она согласилась.

— Ладно, идем.

А дальше все произошло быстро и как-то совсем непонятно.

Дверь им открыла Галина Петровна. Прическа волосок к волоску, поверх нарядного платья повязан кухонный фартук.

Она была веселая, довольная и какая-то очень домашняя.

— Славик, ну что же вы так долго, пирог уже остыл! А мы решили не ходить сегодня никуда… Тоня позвонила, сказала, что Нина Ильинична приболела. Ничего страшного, простыла немного. Неудивительно при такой-то погоде…

— А мы думаем — оно и к лучшему, — послышался из комнаты зычный голос Анатолия Александровича. — Отпразднуем дома, в семейном, так сказать, кругу. Посидим вчетвером, поедим вкусненького…

— Я уж и салат «Оливье» сделала, и курицу в духовке пожарила, — вторила мужу Галина Петровна. — Светланка, ну что ж ты стала на пороге, раздевайся, проходи. Кстати, с праздником тебя, дай поцелую…

— А это тебе от нас, Светлана Батьковна! — в прихожей появился отец Влада. Тоже веселый, радостный и домашний.

Он протянул Свете маленькую коробочку. Подарок на праздник. Небольшой знак внимания.

Но что-то вдруг произошло. За одно мгновенье на девушку обрушились самые разные чувства. И стыд за то, что она не догадалась принести подарок Галине Петровне, за то, что даже не сообразила первая поздравить ее хотя бы на словах. И ощущение, что она совершенно чужая в этом доме, в этой семье, в судьбе Влада. И зависть, потому что у них дома все совсем не так. Ее мама бывает и веселой, и довольной, и домашней, но никогда не бывает счастливой. И ощущение собственной ущербности. А главное — странное, едва уловимое чувство, которое никак невозможно было перевести в слова.

Она повела себя дико — оттолкнула руку Анатолия Александровича и выбежала из квартиры. И уже когда Света бежала вниз по лестнице, неуловимое чувство все-таки сложилось в слова. «У нас никогда ничего не выйдет. Мы разные, слишком разные, — отстукивало в висках. — Влад и я — с разных планет. В то, что принц женится на Золушке, еще можно поверить, но в то, что мы будем счастливы — никогда». А потом все слилось в бесконечное: «Так не бывает, так не бывает, не бывает…»