Мадемуазель Шанель - Кристофер Гортнер

— Какая мерзость! — отчаянно кричала она.

Я едва сдержала язык, увидев еще одну упакованную в корсет матрону.

— Еще никто и никогда в жизни не смел меня так одурачить! — вопила она.

«Посмотри на себя в зеркало, чучело, твой портной именно это с тобой и сделал», — подумала я.

— А что, Дягилев определенно умеет задеть публику за живое, — заметил Бой.

— Да, и я даже не прочь с ним как-нибудь познакомиться, — отозвалась я. — Впечатление незабываемое.

Бой бросил на меня насмешливый взгляд:

— Так тебе понравилось?

Я пожала плечами:

— Честно говоря, мне все это безразлично, но я не понимаю, из-за чего этот сыр-бор. Но, по крайней мере, новаторство нельзя не признать.

— Так и знал, что ты это скажешь, — усмехнулся он.

Мы вернулись домой; глубокая задумчивость все не покидала меня. Ажиотаж, поднятый балетом, был для меня еще одним знаком: старые устои рушатся и даже один человек способен сделать здесь много.

И не исключено, что скоро настанет моя очередь.

Я изложила свою идею Бою. Он задумался, теребя свой ус. И наконец посмотрел на меня:

— Я так полагаю, тебе нужен начальный капитал?

Именно это я и хотела от него услышать. Ни протестов, мол, ателье на улице Камбон лишь недавно избавилось от долгов, ни упреков, что я тороплюсь непонятно куда. Я бросилась ему на шею, осыпала поцелуями, а он нерешительно освободился от моих объятий, а потом потащил в спальню.

— Ты просто ребенок, — сказал он уже потом, когда я вся светилась от счастья, после того как он яростно расправился со мной в постели, и одновременно мучилась от почти что невыносимого предвкушения. — Совсем не думаешь о возможных последствиях.

Я нежно прижалась к нему:

— Не думаю, потому что знаю: все пойдет как надо. Пока у меня есть ты.

Летом 1913 года я открыла бутик в Довиле и представила коллекцию летней одежды на том самом курорте, где ко мне пришел первый успех. Помещение я сняла на улице Гонто-Бирон в самом центре района, где было множество магазинов и торговых лавок и где любили прогуливаться все отдыхающие, так что ни один человек не мог пройти мимо белого навеса, на котором большими черными буквами было написано «ГАБРИЭЛЬ ШАНЕЛЬ».

Я наняла пять местных девушек, прошедших обучение в швейных мастерских и прекрасно владевших иглой, Антуанетту с Анжелой оставила в Париже присматривать за ателье на улице Камбон и послала письмо Адриенне в Мулен с просьбой навестить меня. Она приехала со своим обожаемым Нексоном, красивая, как всегда, но одетая довольно убого, в каком-то старомодном черном пальто с отороченным мехом воротником, хотя на улице стояла жара, и в шляпке с вуалью. Что до меня, то я разгуливала по городу в белой плиссированной юбке, в блузке без воротника и мешковатой вязаной кофте с карманами, набитыми моими визитными карточками. И праздные дамы, привлеченные моим нарядом, рекой стекались в мой бутик. У меня были модели из трикотажа — для них не требовался корсет, — изготовленные по образцу тех пуловеров, что Бой надевал для игры в поло, а также жакеты с поясом, юбки до щиколотки и простенькие повседневные платья из джерси — материала, который я обожала.

Мне часто приходилось отвечать на полные сомнений вопросы относительно моих моделей: джерси мало кто знал, считалось, что вязаная ткань подходит только для мужского белья. Без особого удовольствия я вела за собой нерешительных покупательниц в примерочную, помогала им разобраться в образцах, щелкала пальцами своим помощницам, чтобы живо несли соломенную шляпку или шляпу с мягкими полями для завершения ансамбля. И как только клиентка чувствовала, что на ее ребра больше ничего не давит и видела в большом, во весь рост, зеркале, что теперь она выглядит совсем иначе, выражение ее лица поразительно менялось.

— Не слишком ли будет простенько, как вы думаете, мадемуазель? Вы уверены? — спрашивала баронесса Китти де Ротшильд, внимательно разглядывая себя в одном из моих жакетов средней длины и в юбке из джерси.

Она явилась в магазин неожиданно: подруга посоветовала. Сердечко мое сразу застучало быстрее, чем обычно, поскольку баронесса была одной из самых известных и влиятельных женщин Франции, замужем за богатым финансистом из семейства Ротшильд, с бесчисленным количеством связей, и она могла очень даже поднять мою репутацию.

— Мне нравится, так все удобно, чувствуешь себя так покойно, однако на вид так… неброско, знаете.

Я улыбалась:

— Быть элегантной, мадам, — значит уметь от чего-то отказываться. Женщина должна носить одежду, которая к лицу только ей одной.

Китти подергала за края жакета:

— Но он, кажется, плохо на мне сидит.

Я убрала в спинке жакета на талии всего лишь дюйм, не больше. Китти была высокой и изящной; овальное, аристократическое лицо, но грудь маленькая, зато бедра широкие, поэтому жакет должен был свисать свободно, чтобы скрывать недостатки.

— Мы все сделаем как раз по вашей фигуре, баронесса. То, что вы видите на витрине, — образцы. А мы сошьем как раз по вашим размерам.

— Так, значит, это уже не будет исключительно мой ансамбль? — упрямо гнула она свое.

Это было самым трудным в работе с заказчиками. Как и другие клиентки ее круга, Китти де Ротшильд твердо придерживалась господствующего мнения, что ее одежда должна быть единственной в своем роде, уникальной, специально для нее созданной и сшитой опытным и модным кутюрье, частное ателье которого она удостаивает своим визитом, а не мало кому известной хозяйкой бутика, пусть даже расположенного на самой оживленной улице Довиля.

Я сделала глубокий вдох:

— Каждая женщина по природе уникальна, поэтому одежда не обязательно должна быть таковой, уникальной ее делает женщина, если правильно ее носит. А моя одежда скроена таким образом, что в толпе, баронесса, именно вас будут видеть в первую очередь.

Она замолчала, молчание длилось бесконечно долго, и я ждала, понимая, что, если сейчас она уйдет, не сделав заказа, я потеряю тот круг клиентуры, которого отчаянно добивалась.

Но вот баронесса кивнула, и у меня словно камень с души свалился.

— Ну хорошо, посмотрим, как эта ваша теория работает на практике. Я беру этот ансамбль и еще два ваших платья на каждый день… Как, вы говорите, называется эта ткань?

— Джерси, — ответила я, чувствуя, что у меня вдруг закружилась голова, и я даже слегка покачнулась.

— Да-да, джерси. Значит, еще два платья. Надеюсь, вы сохраните у себя в картотеке мои размеры, вдруг мне захочется купить что-нибудь еще. Примерки так утомительны, — вздохнула она. — Терпеть их не могу.

— Ну конечно. Подождите минутку, я пришлю Адриенну: мерку у нас снимает она.

Душа у меня пела и ликовала, я весело обещала баронессе, что ее заказ будет готов в течение недели, потом прошла в заднее помещение, где за длинными столами со швейными машинами с обеих сторон трудились мои девочки.

— Больше ни одной примерки, — сказала я, погрозив пальчиком. — Размеры баронессы у нас есть. Я очень надеюсь, что через три дня она выйдет отсюда одетой с иголочки. Вы меня поняли?

Однажды, когда магазин уже был закрыт, а я засиделась допоздна, разглагольствуя перед усталыми швеями по поводу небрежно подрубленного края или несимметрично пришитого рукава, сама не понимая, доходят ли до них мои слова, как вдруг явилась взволнованная Адриенна. Она вызвала меня на улицу и показала на толпу прохожих:

— Ты только посмотри, Габриэль! Видишь вон там баронессу де Ротшильд, на ней твои юбка и жакет. А с ней рядом, видишь, это ее подруга, примадонна Сесиль Сорель, она приходила к нам в магазин на прошлой неделе, помнишь? И на ней твоя блузка в полоску с синим пуловером. А вон там, смотри, все эти женщины, они все в твоей одежде!

Я щурилась, какая-то пелена застилала мне взор. Увидев меня в дверях магазина, они остановились, обернулись к нам с Адриенной, дружно кивнули и только потом двинулись дальше в сопровождении служанок, вспотевших от тяжести коробок из других магазинов.

— Они… они все… они поздоровались со мной, — потрясенно пробормотала я.

Никто и никогда публично не здоровался с теми, кто их одевает. Даже властный Пуаре не сумел завязать дружеских отношений со своими клиентками.

— Господи, они признали меня…

Адриенна сжала мне руку:

— Ну да, конечно признали. О, Габриэль, это наконец случилось. Ты добилась успеха! Они расскажут о тебе всем своим друзьям. И те повалят к тебе толпами. Не успеешь оглянуться, как тебя примут в высшее общество, иначе и быть не может! Ведь ты не какой-нибудь мужлан, обшивающий женщин, ты шьешь для себя, ты одеваешься так же стильно, как и они, даже лучше, потому что ты учишь их хорошему вкусу. — И она обняла меня прямо там, в дверях магазина. — Я так горжусь тобой! Я всегда знала, что такой день наступит. И я буду тебе помогать, — сказала она, отступая на шаг. — Морис говорит, что нам пора переезжать в Париж, что я могу чем-то заняться и не ждать, пока его родственники позволят нам пожениться. И я буду работать у тебя в магазине на улице Камбон, если, конечно, я тебе еще нужна.