За оградой Рублевки - Александр Проханов

Игральный автомат включает в себя элементы красочной приманки, как цветок, нуждающийся в насекомых-опылителях. Этой приманкой служит разукрашенный витраж, напоминающий женское полупрозрачное платье, где сквозь узоры, пронизанные солнцем, скользят едва различимые контуры прелестного тела. А также набор изображений, нарядных и привлекательных, как сочные переводные картинки. Эти картинки, составляющие тематические серии, размещены на скоростных барабанах, приводимых во вращение нажатием кнопки. Совпадение или несовпадение картинок обеспечивает игроку либо выигрыш, либо разорение. Среди обманной светомузыки размещен скромный, едва заметный ротик, жадно глотающий денежные купюры. Темная плотоядная щелка, куда трепетная рука подносит пятисотрублевую бумажку, и ротик, нащупав губками деньги, жадно проглатывает пищу. Автомат – прожорливый хищник, которого кормят с рук. В состоянии раздражения, он способен откусить кормильцу пальцы, как и случилось с Первым Президентом России, игравшем на голодных инстинктах алчной номенклатуры.

Каждый автомат, отличаясь от соседнего, оперирует своей серией картинок. Ковбойская серия, состоящая из пистолетов, кожаных седел, сомбреро, бизоньих черепов и мустангов. Авиационная серия, наполненная самолетами всех времен, от двукрылых «фарманов» до «невидимок» В-1. Морская серия, представленная ракушками, рыбами и актиниями. Коллекция бабочек, среди которых сияют лазурью бразильские «морфиды», пламенеют алым и изумрудно-зеленым африканские «нимфалиды». Тут есть и колоды карт, в великолепии дам, королей и валетов. А также содержимое прилавков секс-шопов или, как целомудренно называют их в Москве, магазинов «Интим», – мастурбаторы, мазохистские плетки, женские бюстгальтеры. Выбираешь автомат, кодированный твоим тайным пристрастием, и вот уже на твоем воспаленном лбу, как тавро, чуть заметно светится бабочка или семерка червей, или удобный мастурбатор фирмы «Сименс».

Иду осторожно вдоль игральных пар: «человек-автомат», соблюдая этику невмешательства, чтобы неосторожным взглядом или бестактным приближением не спугнуть два совокупляющиеся существа. Кто они, эти опьяненные страстью люди, залетевшие в ночной гостиничный холл на манящее сияние игральных машин?

Маленький азербайджанец со вспотевшими синими волосами, владелец прилавков на столичном рынке, где отекают медовым соком персики, раскрывают алые хохочущие рты арбузы, лунно сияют желтые душистые дыни. Наторговал за день, собрал с подневольных соотечественников выручку, поделился с контролерами из криминальной группировки, с милицией, санэпидемстанцией. Сбросил пропахшую сладким тлением и фруктовой гнилью одежду. Облачился в модную тройку с круглым, прикрытым жилеткой животиком, и страстно насилует разноцветный ящик с крутящимися барабанами, где мелькают голые красавицы, прозрачные пеньюары, раскрашенные лобки. Оплачивает услуги электронной леди хрустящими купюрами.

Лысый, с желчным лицом сотрудник исчезнувшего научно-исследовательского института, где когда-то занимался управлением космических аппаратов, используя свои знания кибернетика в советском марсианском проекте. Проект не состоялся, институт распался, лаборатории с аппаратурой превратили в магазин итальянской обуви. А он, исчахнув от безработицы и тоски, специализируется на противоугонных системах для иномарок. В полоумной страсти спускает последние деньги, жмет проклятые кнопки, выбивая на крутящихся барабанах ландшафты марсианской поверхности, американских астронавтов, летающие «челноки» и космические станции, украшенные звездно-полосатым флажком.

Средней руки бизнесмен, работающий в фирме посредников, что качает нелегальную сибирскую нефть. Начальники, с которыми он прикатил из Сибири, и которые имеют счета в гибралтарских и кипрских банках, владельцы несметных богатств, развлекаются в ночных «казино», где разыгрывается перламутровый «Ситроен». А этот, среднего достатка делец, еще не имеющий визиток от Алекперова и Ходорковского, лишь привыкает к московским забавам. Жмет неумело на кнопку. Выбивает на барабанах изображение экзотических бабочек. Просаживает купюру за купюрой, поглядывая на проститутку у бара, что улыбается ему обольстительной перламутровой улыбкой.

Бледный, как синеглазый мертвец, импотент. Задыхается частым сиплым дыханием. Наваливается на аппарат узкой грудью. Толкает его пустым пахом. Шепчет ему ласковые, бессмысленные слова. Нажимает на кнопку с желанием причинить аппарату боль. Умоляет. Злобно рычит. Откидывается беспомощно, свесив обессиленно руки. Повисает на стуле, как старый мятый пиджак.

Щедро посыпанная влажной пудрой, похожей на негашеную известь, нарумяненная, как румянят восковые фигуры, морщинистая, будто старый ягдташ, эстрадная певица, певшая лет сорок назад, слывшая возлюбленной премьера Косыгина. С тех пор безнадежно забытая, является сюда, опираясь на костыль, распространяя запах лекарств и едких, как уксус, духов. Рукой в оплетке черных и фиолетовых жил с трудом нажимает кнопку. Наблюдает размытый вихрь крутящихся барабанов. И пока несется волшебная карусель, в ее склеротической голове вспыхивает голубое сияние рампы, летят на эстраду цветы, и сутулый, весь в черном, человек с седоватым бобриком, кладет перед ней букет алых роз, целует холодными губами ее жаркую пышную руку.

Нельзя переиграть автомат. Механик, его сконструировавший, обеспечил автомату победу над человеком. Редкие выигрыши, перепадающие отдельному игроку, не перекрывают общего проигрыша всех, сидящих перед искусительными машинами клиентов. Автомат, – это опытный карманник, вытряхивающий из кошельков азартных безумцев все содержимое.

В состязании с автоматом бессильна логика шахматиста, виртуозность шулера, колдовство чародея и мага. В автомат заложена матрица, гарантирующая проигрыш. И хотя суеверные завсегдатаи ищут среди автоматов «счастливые», стремятся угадать те из них, что уже утомились от многочасового обкрадывания обессиленных клиентов и в игре обязательно должен наступить «момент истины», но эта истина заключается в том, что кошелек окажется пуст, семейный бюджет обезвожен, душа испепелена.

Прозорливцы, обладающие интуицией, стремятся угадать среди ритмов проигрышей и выигрышей тайную, ускользающую закономерность, математический закон, «синусоиду удачи». Оседлать ее, как наездник в виндсерфинге садится верхом на волну, мчится на ее стремительном пике. Но напоминает гадание на кромке облаков, когда в этих случайных, вечно изменчивых контурах пытаются нащупать судьбу.

Не это влечет игрока к нарядной и бездушной машине. Не выигрыш, не денежный куш, не хрустящие, выманенные у автомата купюры, ласкающие ладонь победителя. Но мистическая надежда на чудо. Смертельный риск, когда, молясь о победе, закладываешь душу дьяволу. Сладострастное упование на жребий. На тончайший зазор в черной слепой стене, сквозь который, как в угольное ушко, брызнет ослепительный луч. Автомат становится орудием судьбы, электронным демиургом, который выбирает тебя из миллиардов существ, выхватывает из угрюмой безнадежности, впрыскивающий в твои охладевшие вены пьянящий озон. Ты богоизбран, замечен судьбой, поднят, как Илья Пророк, с земли на небо. Или оставлен здесь на бренной земле гнить, истлевать, пропадать.

Чувства, что испытываешь ты у автомата, нажимая пульсирующую цветную кнопку, подобны тем, что владеют игроком в «русскую рулетку», жмущим на спуск револьвера с одним патроном. Сладостному дыханию смерти, когда встаешь в рост на бруствер, искушая судьбу, подставляя себя под шальные пули. Или падаешь в затяжном прыжке к нарастающей страшной земле, до последнего не раскрывая парашют. Или встаешь на рельсы перед налетающим, жутко свистящим тепловозом, не освобождая ему путь.

В страсти игрока есть нечто от самоубийцы, от мазохиста и извращенца, испытывающего наслаждение от боли. Ты сотрясаешь свою отупевшую плоть, толкаешь свою уснувшую душу. Нащупываешь в ней, среди мертвых пластов, окаменелых безжизненных сланцев, огненную точку, сквозь которую ты связан с Мирозданием, с изначальным Хаосом, с ослепительной вспышкой, где одновременно и смерть и зачатие.

Пусть не обманывает вас затрапезный вид изможденного, в поношенном пиджачке человека, что нервно и страстно жмет раскаленную кнопку, вталкивая в ненасытные губки автомата последнюю купюру. Он не здесь, не в пошлом интерьере бывшей комсомольской гостинице. Он мчится в атакующей лаве, держа шашку наголо, среди падающих коней и наездников, желая долететь до ненавистного неприятеля, полоснуть сияющей сталью его жаркую плоть. Он монах, стоящий на ночной молитве, вымаливающий у Господа только одно, – его внимание, пусть даже отмеченное испепеляющим громовым ударом. Он приговоренный к расстрелу, слышащий в гулком коридоре тюрьмы шаги конвоиров, считающий последние, отпущенные ему секунды жизни.