Кость со стола - Андрей Арсланович Мансуров

– Привет, ма!

– Ой, здравствуй, Джонни! – мать явно не ждала. Руки, которые она спешно вытирала о передник, оказались в чём-то белом.

А, ну правильно: завтра же Пасха, которую она истово празднует, (как и Рождество!) каждый раз на что-то лучшее в жизни наивно надеясь. И регулярно на Пасху печёт: вон и формы для куличей на столе… И занавески на окнах выстираны и тщательно поглажены. Наверняка и пыль везде тщательно вытерта, а посуда надраена до блеска…

Всё как всегда. Мать у него – истая приверженница Традиций Предков.

Джон отлично помнил всё, что пережил там, дома, в крохотной казённой комнатёнке улья-общежития для работников категории «Д», до тех пор, пока ему не исполнилось десять. И его не отправили в Лагерь.

Затем – в Интернат. А затем – в Учебку.

– Ну, как ты?

– Да нормально, нормально, сынок!

– А дед?

– Тоже нормально. – она скосила глаза куда-то за экран: в тот угол, где, как он помнил, стояла дедовская койка.

Знает он это «нормально»: наверняка дед не подойдёт, так как уже не ходячий, а только, как он с недавних пор про себя говорит, «скрипящий». А кровать, к которой он прикован последние четыре года, узкая и неудобная: казённая. И стоит тут же, в комнате, но – позади камеры, и мать и раньше во время их «бесед» часто бросала туда тревожные взгляды.

– Ты-то сам как?..

– Хорошо, ма. Вот, звоню, чтоб порадовать вас с дедом: мне присвоили внеочередное. Я теперь капрал! Значит, смогу побольше вам высылать!

– Ой, поздравляю, милый! Но… Ты лучше не думай об этом: нам с дедом уже ничего-то и не надо! Лучше сам побольше откладывай в пенсионный! В фонд. Чтоб на старости-то лет было чего…

Да, она и раньше говорила ему, что им с дедом вполне хватает на «поесть»…

Знал Джон и как это – «хватает!»

А теперь, когда дед не ходит, всё навалилось на мать с её варикозом.

Очереди после полуночи в дешёвые супермаркеты: в ожидании, когда работники выдвинут за двери складов контейнеры с просроченными, и потому бесплатными, продуктами. За которыми часами готовы стоять те, кому пособие не позволяет купить свежие или натуральные.

Полицейские кордоны у супермаркетов. С резиновыми дубинками: только и ждут, чтоб забрать ретивых, да не желающих соблюдать очередь. Ну как же! Штрафы!..

Очереди в супермаркеты с одеждой: в редкие дни распродаж. Очереди в медицинские учреждения: чтоб вырвать бесплатно болящий месяцами зуб – в день, который указан в твоей дешёвой страховке…

Джон подумал, что это – всего третий раз, когда он звонит матери уже из подразделения Освоения. Да и то: если б не насущная потребность – и не звонил бы. Хотя…

Хотя спрашивать такое по межзвёздному всё равно нельзя.

Прослушка. Тщательное изучение записи сотрудниками СВБ – как крейсерской, так и земной. Компьютерная проработка интонаций – для выявления «упаднических и пораженческих настроений». И прочее в этом же духе.

Планета перенаселена. Сто пять миллиардов буквально задыхаются в тесноте тысячелетия назад освоенных пространств. Нужны новые Колонии. Значит, каждая новооткрытая планета с подходящими условиями – на вес золота.

А в условиях перенаселённости Правительство только и ищет поводов, чтоб сильнее прижать к ногтю тех, кто хоть словом!.. И в ход идут любые предлоги, чтоб сократить и без того маленькие зарплаты и пособия, или переселить недовольных в общие бараки…

Но то, что ему было действительно нужно, он узнал, не задав ни единого вопроса. А просто сравнивая. Так, как научили: жёстко, профессионально и объективно. Лицо, которое видел на огромном экране, с тем, что видел каждое утро в зеркале.

Абсолютно не похож.

Ну вот и всё.

Поэтому он просто сжал рукой, засунутой под китель то, что мать повесила ему перед тем, как распрощаться навсегда: крохотную матерчатую ладанку с волосами.

Якобы отца.

От разговора с матерью остался тяжёлый осадок.

Не на то, что она систематически разыгрывала перед ним комедию типа «мы с дедом отлично живём»… И не на её смешные попытки следовать традициям, и делать всё «как положено». И не на её реакцию на его юношеские наскоки на её наивные и консервативные привычки, что дебилы-психологи называли «мальчишеским максимализмом», «подростковой нетерпимостью», или ещё как… Но всё равно – некая натянутость в их отношениях ощущалась всегда.

Джон понимал, что это – другая сторона того самого чувства, что спасло его пару дней назад.

Внутренний голос?

Нет, скорее – чутьё.

Он с детства чувствовал, что не то, чтобы совсем уж нелюбим, но…

Но сестрёнке Дженни явно тепла и материнской ласки доставалось больше. И во всех её шалостях и проказах неизменно виноват оказывался Джон! Особенно, если случалось что-то во время их детских игр разбить, или испортить… Дженни плакала, тыкала в него тоненьким пальчиком, а Джон…

Молчал, и терпел.

Правда, наказывали его обычно несильно. Да и как наказать: проявишь «жестокость и некоммуникабельность», и ребёнка тут же отберут органы опеки, да сдадут в интернат для малолетних. Потому что камеры и микрофоны точно такие же, как и на крейсере: то есть – натыканы в каждом углу.

Сестрёнку Джон, скорее, жалел. Ещё бы: такая маленькая, тощенькая, с полупрозрачными хилыми ручками и ножками. Она казалась сказочным созданием, как его изображали детские комиксы и мультфильмы. И он действительно ощущал ответственность за неё – лупил в начальном всех, кто осмеливался прикалываться над его сестрёнкой, лупил обидчиков, даже если это стоило ему разбитого носа, и даже – однажды! – сломанного ребра… Но от судьбы не уйдёшь: он жутко рыдал, когда Дженни умерла от неизлечимой тогда Таити-оспы, завезённой с пшеницей с Нью-Таити.

Нет, воспоминания о детстве никак нельзя назвать слишком уж приятными. Или тёплыми.

Но Джон понимал: его всё-таки родили и вырастили, несмотря на все сопутствующие этому проблемы и материальные потери.

Стало быть – спасибо, мать. И дед.

А вот как разобраться с отцом…

Но он, вроде, придумал кое-что и для этого.

Браслет на запястье разбудил в половину третьего ночи, уколов точно дозированной иглой электрического разряда.

Первая вахта. А уж Джон-то знает, как «бдительно» они несут службу!

Не засыпаться бы только тут, в казармах. Потому что видеокамеры никто не отключает. Хотя в это время никто почти на них и не смотрит…

Потому что в обычных условиях никому и не приходит в голову нарушать внутренний распорядок.

Да и зачем?!

Чтоб нарваться на очередной внеочередной наряд и штрафы?!

Поэтому он осторожно прополз вдоль ряда коек по полу, стараясь держаться так, чтоб его