Урок - Эдвин Поляновский

«Одна из грубейших ошибок – считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке. Вспыльчивый ребенок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребенка выманили игрушку; у взрослого – подпись на векселе. Легкомысленный ребенок на десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты все свое состояние. Детей нет – есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств».

Я еще раз вспомнил, теперь уже дословно, поляка Януша Корчака – детского врача, педагога и писателя Книга, из которой я выписал эти строки, называется «Как любить детей».

Когда арбитр – педагог, он не только к рекомендации он и к закону относится творчески Иван Лукьянов судил как-то игру детских команд. Ребенок неправильно вбросил мяч из аута. Теперь по всем правилам мяч надо вернуть сопернику. Но Лукьянов разрешил перебросить мяч этому же мальчику, мало того, судья подошел и показал, как это делать правильно. Для малыша игра оказалась и уроком. И хотя встреча была официальная – тоже первенство Москвы,– потом, после игры, молодые тренеры обеих команд благодарили судью.

Мальчик сидел в раздевалке «Москвича» вместе с другими. Боль проходила. В раздевалку привели, буквально за руки, того самого тринадцатого номера «Спартака». Взрослые тренеры, их было немало здесь, требовали извиниться, после препирательств он выдавил:

– Ну ладно, извините, кого тут я из вас...

Он ничего не осознал, спартаковец – восьмиклассник московской школы.

Тут, конечно, напрашивается назвать фамилию тренера, но я не могу это сделать. Потому что он переживал случившееся искренне, остро. Он, тренер, и привел сюда парня для извинений, и его, тренера, было жаль, как бывает жаль человека, у которого случилось несчастье.

Я знаю, убежден, если мальчика не накажут,– он утвердится во мнении: если нельзя, но очень хочется, то можно. И завтра пострадавшим может быть сам судья.

«Оскорблял нецензурной бранью, плевал...», «грозил судье физической расправой...» Откуда это, из томов уголовного дела? Нет, из судейских рапортов после игр одной и той же футбольной команды.

Совсем недавно в Москву съехались сильнейшие – лучшие из лучших – футбольные коллективы детско-юношеских спортивных школ страны. Это был последний турнир в их жизни, все они – выпускники. В заключительной игре ереванские футболисты встречались с юношами из Запорожья. Игра – последняя для ереванских футболистов не только на турнире, но и в юношестве, больше они уже не соберутся все вместе, разъедутся по командам мастеров, по клубам. Прощальный бал – именины сердца.

Сначала получает предупреждение Абрамян («за удар по ногам»), затем – Кюрклян («за удар по ногам сзади»). Потом изгоняется с поля Меграбян («за нецензурную брань и оскорбление судьи»). Потом был удален Абрамян. Он взял в руки мяч и с руки, как выбивает вратарь, ударил мячом соперника. Прямо в лицо. Удаленный с поля, сел было к товарищам на скамью, но потом, площадно ругаясь, стал рваться в бой против бокового судьи. Товарищи его удерживали, но он нашел выход: как только судья к нему приближался (а куда ему деваться, судье, он ходит вдоль боковой линии), Абрамян стал плевать в него. Когда боковой судья повернулся к главному арбитру турнира Рудневу, тот увидел, что судейская рубашка его коллеги заплевана, игру прекратил и удалил с поля всю ереванскую команду.

Впрочем, к этому времени на поле уже шла, говоря «высокопрофессиональным» языком – почешиха. Вы не знаете, что это такое? Поясню изящнее – игра в кость. Как, вы и этого не знаете? Снова поясню – это когда мяч уже никого не интересует, игроки охотятся друг за другом и бьют по ногам.

За пять игр финала армянские футболисты получили восемь предупреждений, трое удалены с поля (лишь на одно удаление, больше было во всех матчах высшей лиги за весь год).

Да, чуть не забыл: «оскорблял судью нецензурной бранью, грозил физической расправой» – это в рапорте арбитра говорится о Бегларяне – тренере юных армянских футболистов.

Позвольте еще цитату – из статьи 206 Уголовного кодекса РСФСР: «Хулиганство, то есть умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу,– наказывается лишением свободы на срок до одного года». Разве это не про того пьяного сквернослова, помните, на спартаковском стадионе? «Злостное хулиганство, то есть те же действия, отличающиеся по своему содержанию исключительным цинизмом или особой дерзостью... наказывается лишением свободы на срок от одного года до пяти лет». Разве это не про хулигана Абрамяна?

Мы все время боремся за чистоту, но никак не хотим подметать.

Не исключено, что когда-то, давно, у этого футболиста, еще маленького ребенка, все началось с того, что он просто отбросил мяч в сторону после свистка судьи или отбил его в аут, судья не поднял вовремя желтую карточку, и этот футболист понял – можно...

А где же наш мальчик? Он уже выздоровел, уже бегает. Теперь уже говорившие со мной спортивные руководители (тоже педагоги) утвердятся во мнении: рядовой случай. Уже зажили раны, заметены следы – судья матча даже не внес в протокол факт удаления с поля – скрыл.

На том злополучном воскресном матче со мной рядом на скамейке сидел Сережа Казарин, недавний выпускник спортклуба «Москвич», он уже успел вдали от дома поиграть за команду мастеров во второй лиге, потом ушел. Тренер, который его пригласил (кстати, маститый), брал по утрам шланг и сам поливал зеленое поле. Тренер, который его сменил и от которого Сергей ушел (выпускник высшей школы тренеров), давал установки на тренировку и, отвернувшись, читал на трибуне газету.

Я давно знаю Сергея, еще худеньким подростком. Сейчас он вымахал, раздался в плечах. Мне очень хочется, чтобы у него все было хорошо. Если он научится забивать мячи с ходу и без обработки, если он когда-нибудь войдет в знаменитый «Клуб Федотова», я буду рад за него: это будет его личное достижение. Но если он, выросший и окрепший на футбольном поле, вступится за слабого – на улице, в трамвае, на работе, у себя в подъезде,– тогда сильнее станем все мы, наше общество, на одного человека сильнее.

1983 г.

ЧУБИНЫ, СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА

Событий в семье было много, Николай Иванович всего уже не помнит, а что помнит, то по простоте своей сваливает в одно – большое и мелкое, о большом иногда поминает скороговоркой, а то и вовсе пропускает, а чем-нибудь пустячным по-ребячьи гордится. В первые же минуты знакомства он стал вдруг показывать фокусы, и наивные, и занятные. Спичечная коробка на его ладони сама по себе открывается, встает на попа, появляются в руках и исчезают разные предметы; потом связал туго платки – дал попробовать, крепко ли? – и, чуть прикрыв узел, легко разъединил их. Ловкость рук... И ловкость ума: Чубин гордится тем, что, увидев все это еще в довоенном цирке, сам все понял и разгадал.

Прост Чубин, да не прост. Потом, позже, узнав его жизнь, я понял, что ничего в ней не было лишнего или пустячного, ничего даром не пропадало. Под Ленинградом, например, он эти же фокусы показывал в своей теплушке, а потом весь эшелон с хохотом рвал платки. Более высокой трибуны для выступлений у Чубина не было, год шел 1943-й, и эшелон уходил на запад.

Под Пятигорском их понтонный батальон никак не мог одолеть гору. Жара, воды нет, моторы выдыхаются, и на крутом подъеме машины опрокидываются вниз. Николай Иванович вез главное хозяйство – автоэлектростанцию, все в его машине: токарный станок, электросварочный и автогенный аппараты, электромотор. Перед вершиной горы огромная тяжесть легла на задний мост, и, когда передние колеса уже поднимались от земли, он вдруг развернул машину и включил задний ход, мощность стала другой, центр тяжести переместился. Одолел-таки гору, за ним – другие. Глубоко внизу увидели маленький Пятигорск.

А вниз спускаться было совсем сложно и страшно. Тут Чубин придумал спускаться зигзагами...

Вот вам и фокусы.

А еще Николай Иванович играл мне на гитаре, балалайке, мандолине, баяне – все эти инструменты у него дома есть. Железный кругляшок взял, по струнам провел – гавайская гитара. Достал расческу, приложил бумагу и, прижавшись к гитаре щекой, играет и на расческе, и на гитаре вместе (это еще на финском фронте приглядел).

Профессионал, глядя на самодеятельность Чубина, улыбнется снисходительно. Однако:

Солдатам голову кружа.Трехрядна под накатом бревенВыла нужней для блиндажа,Чем для Германии Бетховен.

– Ах, если бы вы слышали всех нас, братьев, вместе,– сокрушается Николай Иванович,– вот оркестр!.. И лучше всех – Гриша. На скрипке – ох, здорово играет!

Действительно, хорошо. Вполне возможно, был лучшим скрипачом среди фронтовых шоферов. Или: среди скрипачей – лучшим фронтовым шофером.